Точка отсчета

Троллейбус медленно полз по заметенной снегом дороге. Олег мрачно смотрел в окно. Двадцать пятое декабря, Рождество, ну Католическое, ну и что? Он вздохнул. Фигня какая, середина ночи и никакой усталости, раздражение и злоба душили его. Черт, он так надеялся, что контракт с ним продлят еще ну как минимум на год. Псы. Порвали все таки! Его! Он просто не мог поверить, не мог принять, что проиграл. ОН! Он никогда не проигрывал, никогда. И как прикажете теперь выплачивать остатки кредита за 150 метровую квартиру? Дьявол! Ну почему ему так не везет! Господи, Олег зло посмотрел в кружащую за окном вьюгу, почему мне так не везет??? Троллейбус! Он едет в троллейбусе! У-у-у-у-у, служебную машину, прилагающуюся к контракту, у него тоже отобрали, даже мобильник пришлось оставить. Да черт с ним, после Нового года опять начнет искать работу, вот Сашка там чего-то бормотал, м-м-м, да, но там совсем другие деньги. И что он сейчас скажет Аньке? Курица! Будет орать! Скажет, что он сам виноват, дура, а сама пятый год забеременеть не может, тоже он виноват? Дура! Он подумал о Лене, оставшейся работать в фирме, чье руководство так жестоко сегодня вышвырнуло его, о ее длинных ногах, о голубых глазах. И Анька! Какого дьявола он женился на этой корове, а теперь она еще  не может забеременеть. Не то чтобы он внутренне уж очень хотел детей, нет, он вообще сейчас ничего не хотел, но дети есть у всех, нормально вроде, а у него нет, почему? Почему у всех есть и нормально, а у него нет, ну почему???
Троллейбус резко затормозил, Олега основательно тряхнуло, и он чуть не стукнулся лбом о стекло. Фу ты! Остановка. В открывшиеся двери потянуло морозом и снегом. Единственный замерзавший на остановке пассажир, чуть странной подергивающейся походкой довольно резво вскарабкался по ступенькам в салон. Олег обомлел. Клоун! Перед ним стоял клоун! Олег несколько раз сморгнул, тряхнул головой и четко припомнил, что не пил. И правда, клоун, его большой лохматый рыжий парик сбился чуть набок, грим расплылся, огромные намалеванные губы были размазаны. Грабитель, мелькнуло в голове Олега, натуральный грабитель, в джинсах, сером пуховике и клоунском гриме. Еще и это! Продолжая внимательно следить за перемещениями клоуна по салону троллейбуса, Олег прикинул, сколько у него с собой наличности и как давно он дрался. Клоун несколько раз пересел с одного места на другое, наконец, плюхнулся через два ряда сидений от того места, где сидел Олег и затих, грустно глядя в окно. Двери троллейбуса закрылись, и он снова медленно пополз в пургу. «Еще минимум полчаса  будем тащиться», - подумал Олег. И вдруг вздрогнул… Клоун плакал, да, плакал все громче и отчетливей, закрыв лицо руками, размазывая остатки грима и заходясь стоном. Олег уже лет двадцать не слышал мужского плача, и это поразило его. Он растерялся, не представляя как реагировать на этого большого сильного мужчину, сгорбившегося у окна и плачущего навзрыд. Наверно надо подойти  и спросить, что случилось, или уж не подходить, пусть себе плачет этот, мало похожий на вменяемого, рыжекудрый придурок? Любопытство все таки пересилило. Олег встал и пересел на место рядом с клоуном. Неловко повернувшись к продолжающему всхлипывать  человеку, Олег только теперь понял, что у  клоуна нет одной ноги, а причина слегка дерганной походки – протез. Так они сидели минут пять, клоун плакал, Олег молчал, лихорадочно соображая, как начать разговор, и надо ли его вообще начинать. Постепенно клоун затих, в судорожных вздохах прошло еще минут пять.
- Извините, - вдруг почти спокойно и отчетливо сказал он, и достал большой клетчатый носовой платок, - простите меня, я …. нервы, видно, нервы сдали. Извините!
- У всех проблемы, время такое, - сказал Олег, и сам поморщился от того, как сухо и казенно это прозвучало.
- Да, вы правы, - клоун внимательно оглядел Олега, его куртку на подстежке из стриженой норки и дорогие до блеска начищенные ботинки, - у вас что-то случилось?
- Почему вы так решили? – напрягся Олег.
- Ну, вы как-то не очень соответствуете этому троллейбусу.
- А! Понял. Меня уволили, точнее не стали продлевать контракт.
- Понятно,  - тихо сказал клоун, и бросил рассеянный взгляд в окно.
- А вы, почему плакали? – не удержался от опасного вопроса Олег.
На минуту повисло молчание,  такое, что ему показалось, он слышит разговор снежинок за окном.
- Ванька умер, - судорожно выдохнул клоун.
- Понятно, простите, - Олег помялся, не зная, что еще сказать, в свете открывшейся ситуации,  - а Ваня, пусть земля ему будет пухом, он ваш родственник?
- Нет, не родственник, - клоун отвернулся  и задумчиво и отрешенно смотрел в окно, - не родственник, Ваня, мальчик пяти лет, пациент онкологического центра, он умер  два часа назад, от лейкемии умер. Он был моим подопечным.
- А вы что врач? – Олег искренне удивился, и выжидающе смотрел на собеседника, - а вас как зовут?
- Николай! А вас?
- Олег.
- Нет, Олег, я не врач, я… вообще-то я клоун, закончил цирковое училище, а потом… ну, в общем, так сложилось.., я попал в армию, - Николай бросил взгляд на свой протез, - там собственно и ногу потерял, прострелили мне ее, вертолет был слишком поздно, все было слишком поздно, началась гангрена, ну хорошо, что хоть полноги осталось. Комиссовали, естественно, вот уже лет пять ношу протез. Сначала было очень тяжело, вообще думал, ходить не смогу, потом привык, танцевать, конечно, не могу. – Клоун улыбнулся, сверкнули белые зубы.
- У него глаза зеленые,  - тупо подумал Олег, - зеленые, искристые, зеленые, - а почему этот умерший мальчик ваш подопечный? Ну, вы так сказали.  – Олег смутился, - а вы, вообще, где работаете?
Николай продолжал улыбаться, открыто и чуть насмешливо:
- Вообще, работаю я на рынке, - он снова широко улыбнулся, - продавцом, санфаянсом торгую, на точке. У хозяина двухэтажный контейнер на «Мельнице», ну вот там.
- Так там же надо по стремянке лазить с первого на второй этаж, и санфаянс, он же тяжелый, - потрясенно выдохнул Олег.
- Тяжелый, ох тяжелый, зараза, и хрупкий, гад, Боже упаси побить, влетишь на всю зарплату, - Николай засмеялся, - а стремянка…, так это  какая тренировка для моей ноги, я же после того, как раз пятьдесят за день по этой стремянке туда сюда проползу, у-у-у-у, потом павой ходить буду. – Вдруг он резко умолк, взгляд померк, будто кто-то выключил свет внутри, будто и не было ни искр этих, ни смеха, осталась только «зеленая ряска»,  чуть усталая, чуть циничная, нет, вот и это ушло, будто непроницаемым барьером захлопнуло душу, ничего нет, ничего.
Олег даже шею вытянул, пытаясь поймать «хвосты» тех самых золотисто изумрудных искр, нет, умерло, быть не может, но ведь не показалось же, нет, ничего нет, пусто.
- Вечерами, - клоун поперхнулся и закашлялся, - вечерами я работаю волонтером,  в онкологическом центре, так получилось, как-то с другом навещал общую знакомую, чей ребенок туда попал, ну вот, так и остался работать, клоуном, развлекаю больных детей, и их мам. Знаете, они почти совсем не улыбаются, совсем.
- Дети? – тихо спросил Олег.
- Нет, что вы, - Николай снова тихо рассмеялся, - дети улыбаются, они же дети, нет, мамы не улыбаются, никогда не улыбаются, - он помолчал,  - ну вот, а мальчик этот, Ваня, потрясающий пацан, если бы вы видели, как он рисовал. А ведь всего пять лет ему было, ну вот, ну было понятно, что спасти уже нельзя… ну вот, ну я побыл с ним и его мамой, пока все не закончилось…он до последнего смеялся, все фокус мой пытался разгадать, сквозь боль пытался… теперь все закончилось… и для него... да… и для нее, тоже все закончилось…
Олега била дрожь:
- Какое ужасное Рождество. Господи, но это же так несправедливо, это же ужасно.
- Что вы, прекрасное Рождество, -  задумчиво протянул Николай, - я уверен, Ванька станет ангелом, самым озорным ангелом в раю, и самым талантливым, и мама его теперь сможет вернуться домой, у нее ведь еще двое детей, здоровых, слава Богу, с отцом три года жили, пока она здесь Ваньку пыталась вытащить, так что всё закончилось… закончилось…
Они оба замолчали,  грустно глядя на снежную сказку за окном.
- А почему вы решили там работать, да еще волонтером, на общественных началах?  Это же наверно невыносимо? – Не удержался Олег от нового вопроса.
Николай откинулся назад на спинку сиденья и прикрыл глаза:
- Да… иногда… совсем невыносимо… женщины на такой работе не выдерживают, не могут, противоестественно это для женщины - холить смерть, врачи-то женщины не выдерживают, тоже преимущественно мужчины работают. А я вот пока могу, помогаю, чем могу и как могу… своих детей у меня нет, жены тоже.., так что мои нервы принадлежат только мне.
- Мне пора выходить, - тихо сказал Олег и поднялся, - а вы, дай Бог вам сил и здоровья.
-  И вам,  прощайте.
-  И мне, да, и мне…. А еще лучше… детям.
Олег вышел из троллейбуса и зашагал по тротуару к  своему подъезду…