На Cвиди

                К. Савельеву

                1

Свидь – река на севере России
Лёту от столицы – два часа.
Вдоль по берегам стоят глухие,
в основном, еловые леса.
Алыми метёлками качают
на открытых пойменных местах,
заросли кипрея - иван-чая
да в зелёных ивовых кустах
пересвистом мелкие пичуги
прославляют наступивший день…
Сколько прежде было по округе
вдоль Свиди весёлых деревень -
можно сосчитать по чёрным срубам
да по дряхлым избам без окон.
Там же, где дымят печные трубы,
есть ещё народ живой – и он
в большинстве  из местных, но приезжих
из больших и малых городов,
детство чьё на этом побережье
сорок-пятьдесят назад годов
отзвенело, и теперь  летами
горожане правятся сюда.
Проводник же, что сегодня с нами,
никогда не рвался в города.
Говорит: «Чего я там не видел?
Мне и тут, в деревне,  хорошо!»
Он слегка нелеп в своём прикиде –
в драном, но весёлый и большой,
правя свой видавший виды катер
противу теченья по Свиди
слишком зорко смотрит на фарватер –
не дай Боже, если впереди
вынырнет топляк – да нам  под днище –
разом все окажемся мы где?
Топляков на дне не сотни – тыщи –
много лет по вешней по воде
до войны, в войну, и после долго
по Свиди сплавляли люди лес -
не в плотах, а молем* – ту же ёлку.
Сколько тут утопло брёвен – бес
водяной, наверно, только знает.
И лежат те брёвнышки на дне,
правда, неожиданно всплывая…
Проводник рассказывает мне,
если вдруг по берегу мелькают
остовы былых жилищ людских,
где была деревня и какая:
«Во-он стоят берёзы – видишь их?
Им сто лет наверно, тем деревьям
или двести… Нет, соврать боюсь.
Там была хорошая деревня,
называлась странно, правда – Русь».
Катер наш бежит довольно ходко.
Он же продолжает говорить,
называть: «Вот там была – Лёбедка,
справа – Шильда, дальше – Боросвидь.
А ещё мне показать охота
вам, поскольку я тут старожил,
каменные старые ворота.
Показать?» - «Ну, хочешь – покажи!»
Километра два-два с половиной
мы ещё прошли вверх по реке,
и такая  выплыла картина
перед нами: вот, невдалеке
на высоком берегу, поросшем
иван-чаем - дом, за ним второй
сИротами смотрят, каждый брошен
даже этой, летнею порой:
наголо распахнутые рамы -
залетай в окошки всякий гнус.
Иван-чай до окон вырос прямо…
Мы приткнулись под ольховый куст
и сошли из катера на сушу,
и кипрей укрыл нас – с головой,
мошкара полезла в нос и в уши.
Проводник нехоженой тропой
вывел нас наверх, за поворотом,
за его широкою спиной
нам открылись  мощные ворота
каменные,  с метр  толщиной,
в виде арки, с выбитой на камне   
чёткой датой – позапрошлый век.
Сделано не техникой – руками.
В арку ту не то, что человек –
конь легко пройдёт, причём с повозкой
и возницей, стоя, в полный рост.
Оказалось грустно всё и просто:
это – вход, ворота  на погост.
А его, как такового, нету,
ни надгробий нету, ни могил,
есть – деревья, сад, он кучей веток
бывшие могилки завалил,
листьями засыпал аккуратно,
тут как тут – кипрей, знакомый нам…
Мы вернулись к катеру - обратно
по уже протоптанным следам.
Что – живым покойников тревожить?
Пусть им, нищим духом, снится рай…
По своей  по воле или Божьей
покидают люди этот   край?
А ведь жили, и, причём – веками:
вон, вокруг какая красота!
И умели голыми руками
каменные ставить воротА
на погосте,  просто, между делом.
А ведь это труд, громадный труд!
Времечко прошло и пролетело,
и здесь  люди больше не живут.
Войны, революции да пьянство,
перестройка – всё тому виной.
И теперь безлюдные  пространства
тут и там довлеют над страной -
всё дома пустые да могилы…
Проводник пытается шутить:
«Чем япошкам отдавать Курилы,
лучше тут япошек поселить.
Уж они бы навели порядки,
жизнь бы возродилась на Свиди…
Ну, чего, поехали в обратки?
Выше – там пороги. Не пройти!
Да чего  там делать – у порогов?
Если бы какая-то нужда….»
Всю почти обратную дорогу
ястреб катер наш сопровождал,
да летела белая такая,
словно хлопья снежные в пургу,
бабочка – за стаей снова стая,
и с разлёта падала в реку.
«Это по-простому будет -  липка,
корм для рыбы – лучше не ищи,
на неё берут, и ой, как шибко
даже прямо с берега лещи, -
проводник нам, тёмным, поясняет, -
но летит она всего три дня.
Тут уже без рыбы не бывает
близкая и дальняя родня
местных мужиков да и приезжих –
всяк, кто может удочку в руке
удержать, все люди с побережья
все три дня и ночи – на реке.
Тех лещей навялят и насушат
полные, сказать вам, закрома
Их потом за милую за душу
приберёт голодная зима…»
* * *
Мы вернулись на свою стоянку –
в дом на берегу реки Свиди,
чтобы завтра снова спозаранку
вниз вдоль по течению идти –
там, внизу, река впадает в Лаче –
озеро длиной почти в полста
километров. Там и порыбачим -
в озере такие есть места,
проводник сказал, где щуки – с руку,
у него ж ручища – ого-го!...
Ночью тут – ни шороха, ни звука,
но не спится, более того
спать, хоть и устал я, неохота -
не даёт увиденное днём:
каменные – на погост – ворота,
брошенный хозяевами дом
с окнами, распахнутыми настежь,
ни следа вокруг и не души,
ни советской и ни новой власти.
Да ещё… Ёщё в такой глуши
во владеньях белоглазой чуди
в век какой – сказать и не берусь
поселенье основали люди
и назвали громким словом – Русь.
От Руси – (не слишком символично?)
нынче только несколько берёз
и осталось, и оптимистичный
сложно для Руси давать прогноз
всей страны в масштабе, всей России….
За окошком начало светать.
Скоро мы такие деловые
в катер тот  погрузимся опять
и – вперёд, на щук! Однако, жалко…
Кажется, ещё позавчера               
собирал я вещи для рыбалки
с лёгким сердцем, чуть ли не «ура»
про себя кричал: «Увижусь с другом!»
А сейчас на сердце тяжело…
Вот слепящим, жёлтым полукругом
из-за леса солнышко взошло,
проводник прошёл чеканным шагом
к катеру – проснулся раньше нас
* * *
Ну, так что? – с весельем и отвагой
на рыбалку? С Богом. В добрый час!

* молевой сплав – брёвна плывут по реке не в плотах, а как попало, россыпью
               
                2


Гражданин свободной Украины,
далеко не бедный индивид,
загружась в японскую машину
своему шофёру говорит:
«Ну, Серёга, трогай понемногу.
Да… Забыл тебя предупредить:
предстоит нам дальняя дорога
на реку с названьем чудным - Свидь.
Где течёт?! - На Севере. На Русском…
Ну и что, что путь туда далёк? -
там лещам пудовым на закуску
липка, то есть белый мотылёк
вылетел уже с болот  таёжных.
И народ на липку ту леща
с плотиков и кочек всевозможных
ловит, аж удилища трещат.
Только нам лещи те – до лампады,
нам серьёзней рыбу подавай –
только щуку, щуку только надо,
только щуку! Трогай же, давай!»
* * *
…Гражданин свободной Украины
на блесну, не покладая рук,
пятидневной обрастя щетиной,
на Свиди зубастых ловит щук.
Ловля щуки -  сложная наука,
щука и коварна и хитра.
На моторке с местным Чингачгуком
он уходит в пять часов утра
по Свиди туманной вверх – к порогам
с дорогущим «воблером» в руках.
Мчится чингачгукова «пирога»,
подлетая вверх на топляках.
Воротясь к обеду без улова,
комаров размазав по щекам,
завтра снова к подвигу готовый,
друг мой объясняет с ходу нам:
- Воблер – ёк! А щука брать не хочет.
Август всё же. Сытая, поди…
* * *
Но зато… Зато какие ночи
лунные сияют  на Свиди!
А на берегу – такая баня,
с жаром – аж захватывает дух!
Из парилки выскочишь в тумане
голым, и с разбега в рЕку – плюх!
Лес полночный – вот он, недалёко
тёмный и таинственный такой.
И луна купается под боком –
можно поддержать её рукой.
Нанырявшись вдоволь, неодетый,
простынёй укрывшись, как плащом      
на настиле мокром с сигаретой
друг мой полчаса сидит ещё,
курит молча и глядит - на рЕку, 
на в неё упавшую луну.
Много ль надо в жизни человеку? -
может, ночь такую вот одну,
чтоб потом на вольной Украине
в тёплых и бесснежных городах
вспоминать, как ранним утром стынет
там, на Русском Севере, вода
в августе в Свиди… Ну а покуда
лунная плывёт над лесом ночь.
И ему не хочется отсюда,
встав с настила, удалятся прочь.
И о чём, о чём  в такие ночи
друг мой мыслит, думает, молчит?
Не о рыбе, не о щуках – точно!
Только нам о том не говорит…

                3

Вот  и пролетела вся неделя
жизни на природе, на Свиди.
в дорогом бревенчатом отеле
Я не ошибаюсь – позади
ныне умирающей деревни
на высоком берегу реки
из сосновых смоляных деревьев
местные срубили мужики
дом-отель красивый, двухэтажный.
На сто вёрст один такой здесь он,
будто княжий терем, и что важно
от другого мира отделён
частоколом крепким и высоким
с трёх сторон, с  четвёртой же – река.
На реку – чудесный вид из окон.
И везде хозяйская рука
чувствуется, интерьер в отеле
класса люкс: в отдельных номерах
наверху – готовые постели,
на яично-лаковых полах –
чистенькие тканые дорожки,   
чёрной кожи кресла и диван
посреди гостиной, вилки-ложки
в кухне, слишком яркий слой румян
на щеках прислуги-поварихи,               
в холле - ладно сложенный камин,
холодильник с бормотаньем тихим
в коридоре, и ещё один -
люксовский, большой, к столу поближе,
стол на десять – минимум – персон
в лаковой столовой. Так и брыжжет
лаком на гостей  со всех сторон –
с потолка, со стен, но больше – с  пола.
Ходики с кукушкой (рудимент!)
над столом, и в правой части холла -
телевизор, музыкальный центр.
Да ещё хозяйская  натура
в интерьере проявилась вся:
в холле – в полстены – медвежья шкура,
над дверями – голова лосЯ
с крупными ветвистыми рогами,
на втором – такая ж – этаже,
вдоль по стенам – полки с чучелами
разных птиц… Нестрашная уже,
голова кабанья как живая,
с палец -  крючковатые клыки.
Не отель – музей. Знать, здесь бывают
непростые вольные стрелки.
Сам хозяин –  приезжал налётом -
местного разлива  олигарх,
у него в аренде (и всего-то!)
полмильона с хвостиком гектар
здесь, в округе, всех лесных угодий
с живностью от мелкой до большой.
Звать его, он сам сказал – Володей,
он к гостям своим – со всей душой,
только бы они платили «бабки»
десять тысяч в сутки – за жильё,
а к услугам нашим (по порядку):
баня, кухня, чистое бельё,
повариха, проводник и катер,
всё снаружи дома и внутри.
Двор же вкруг отеля тоже, кстати
«невелик» - всего гектара три
с летнею столовой и сторожкой,
с баней да с сараем под дрова.
Гравием отсыпаны дорожки.
Всё – с умом. Хозяин – голова!
Крашеный настил из досок в рЕку
выдаётся метров на полста,
глубина в реке – в рост человека
под настилом, а вода чиста,
хочется – забрасывай с настила
удочку, не хочется – ныряй.
Здесь до нас компания гостила
москвичей, сказали: «Чем не рай, -
нам, когда обратно уезжали, -
тут, в суровом северном краю?»
Но за частоколом жизнь едва ли
схожа с жизнью в этом вот раю.
До деревни – километр отсюда,
Там живёт наш бравый проводник
«Худо, - говорит он, - ой как худо,
Вот, у нас уже за эти дни
двое мужиков сыграли в ящик –
запились, водяра-то – говно!
Всё от жизни  грёбаной пропащей.
Здесь у нас уже давным-давно
Ни зарплаты нету, ни работы
А ведь был совхоз, и неплохой
Мужики – те кормится всего-то
тем, что лес крадут, да вот ухой
из Свиди, есть рыба, слава Богу
Я вот - у хозяина. Вожу
всякий люд. Хоть платит и немного,
но зато я вдоволь нагляжусь
на таких, как вы. Есть горожане
ничего, с деньгами, но с душой.
Всякие тут, правда, приезжали.
Наш хозяин, он ходок большой
не по бабам, нет, а за охотой.
Шкуру мишки видели? Он сам
застрелил его во-он, за болотом.,
а скольким навёл кранты лосям!
Вот откроют осенью сафари 
(выучил словечко это я!)
на медведя, и приедут баре-
господа, хозяйские друзья
из самой столицы, даже девок
привезут, Ах, девки хороши!
Против наших жёнок – королевы,
Только вот без сердца и души.
Весело тут будет, даже слишком,
и стрельба, и баня до утра.
Ладно, уж и так сболтнул вам лишку.
В Лаче? Ну, поехали – пора!»
           * * *
Местный магазин три дня в неделю
на деревне только и открыт.
Мы разок сходили, поглядели
на его данайские дары
(нам-то все продукты повариха
привозила с дальнего села).
На прилавке: крупы, рис, гречиха
импортные и на полстола,
иначе сказать – на полприлавка
пиво – иностранное опять
в банках жестяных. И для потравки
местных мужиков аж целых пять -
пять! -  сортов палёной  бормотухи.
Очередь (а люди ждали хлеб -
подвезут вот-вот) – одни старухи
(наш наряд, конечно же, нелеп
для деревни: шортики да сланцы)
очередь та хлебная на нас
посмотрела как на иностранцев –
я те взгляды помню и сейчас,
в них так явно ненависть сквозила,
ненависть и зависть – мы для них
люди из совсем другого мира –
из-за частокола – за своих
мы никак для местных не «катили»
(модный нынче, кажется, глагол).
Ничего мы в лавке не купили
и ушли обратно в частокол.
Время не по божьей, видно, воле
поделило весь честной народ
на Руси - на тех, кто в частоколе,
и на тех кто - да! -   наоборот
вне его. И подняты на знамя
ценности другие, зрячий – зрит.
Хорошо ещё, что между нами
частокол незримый не стоит.
Вот сидим мы в холле у камина -
ах, как жарко топится камин! -
трое граждан вольной Украины –
ну и я – российский гражданин.
Говорим, и в каждой нашей фразе,
сказанной от сердца, речь идёт
не о нефти, нет, и не о газе,
не о том, что Черноморский флот
нужно гнать немедленно из Крыма
или  там оставить навсегда,
а о том, что жизнь неуловимо,
будто между пальцами вода
утекает год за годом в Лету.
Знать бы, что там будет впереди…
Хорошо, что мы вот этим  летом
вместе побывали  на Свиди,
сплавали на катере  на Лаче.
Ну а те ворота на погост…
Ну а счастье хитрое рыбачье…
Да не в нём же, всё-таки, вопрос,
а в другом: нам завтра утром, крайне
в пять часов вставать – в обратный путь,
мне – в Архангельск, хлопцам - на Украйну.
Встретимся ль ещё  когда-нибудь?
Мир наш до того не предсказуем:
Южная Осетия, Чечня,
то по автотрассам так газуем…
Вот уже в камине нет огня,
за окном луна в реку садится
и сидеть там будет до утра.
И нам тоже время расходиться,
или проще сказано:  пора…
* * *
Утром на настиле встанем рядом,
чтоб последний раз здесь покурить.
Сколько хватит глаз, окинем взглядом
даль речную… До свиданья, Свидь!

                г. Архангельск, конец 2009 г. – начало 2010 г.