Младенец. Лайка. Смерть

 * * *
(Так лайка кувыркается в снегу...)

Так лайка кувыркается в снегу
октябрьском, свежевыпавшем, недолгом!
...Опомниться от жизни не могу,
слюбиться с ней, стерпеться втихомолку...
Заплёванный автобус. Карапуз
кричит взахлёб - бамбошка на бок слезла,
и шею колет шарф. Не плачь, не трусь
ни пьяных дембелей перед подъездом,
ни двух старух у мутного окна,
так увлечённо хающих Чубайса.
Ты на руках у матери, она
баюкает тебя - так улыбайся
сквозь морок там, где остается петь
младенца, лайку, смерть.

(Евгений Коновалов)

Давно хотелось сказать об этом стихотворении.
Потому что оно из тех самых, которое удочеряется, укореняется-запоминается, прививается и развивается чем дальше, тем глубже.
В нём есть та самая непостижимость поэзии, которую не объяснить прозой, даже используя довольно поэтичные категории Хайдеггера и прочих экзистенциалистов вкупе с их идейными противниками...
Критерий, который можно обозвать магией, энергетикой, аурой стихотворения, а можно махнуть рукой и придумать новую меру в системе "CI" - система интернациональная, которая расшифровывается ,как икс-зет, а в системе СИ (система индивидуальная, отечественная), как (хэ/зэ = хрен знает)...
Зов бытия или бездумная радость лайки свежевыпавшему, чистому и недолгому снегу - прекрасный ввод в извечную тему поэзии: о жизни и смерти и основной вопрос всех хайдеггеров с гамлетами вкупе: быть или не быть? А если быть, то зачем и как? Чему радоваться, какими иллюзиями питать свою мысль, и есть ли оно - то, чему можно радоваться в жизни? и что такое эта жизнь? А заодно - живу ли я, или только пребываю в мороке, где выхвачено вспышкой света всего несколько фрагментов из чьего-то непостижимого творения?
Всполохи ярчайших поэтических мгновений того, что зовётся жизнью, потрясающе, с визуальной выпуклостью - до "навсегда - запоминаемости" смоделированы в стихотворении Жени Коновалова "Так лайка кувыркается в снегу", моём любимом на сей день у этого автора. Наизустиевом.
ЛЮбо оно мне своим аллюзивным полем - "выпуклою радостью узнавания" вкупе с непостижимой намагниченностью, возбуждающей в моём читателевом восприятии ответный собственный мейнстрим чувства, мысли, магнетизма, провоцирующего новые и новые разноамперные и разнонаправленные токи восприятия, приятия поэзии Жени... Ощущение эмпатии. И непостижимой многомерности чувств и мыслей, запертых в тесный теремок этого стихотворения.
Я слышу здесь и наивное удивление Мандельштама: "неужели я - настоящий и, действительно, смерть придёт?",- и некую ошалелость от этой "настоящести" ("опомниться от жизни не могу"), и даже оттенок возмущения ("...не могу...слюбиться с ней, стерпеться втихомолку". И я разделяю с автором это возмущение: кто спросил нас с Вами (ну или лир.героя) о том, хотели ли мы в эту жизнь; по л ю б в и ли этот с о ю з - "я плюс жизнь"? Не этот ли наш протест озвучен и "кричит взахлёб" в лице карапуза со съехавшей бомбошкой и колючим шарфом в заплёванном автобусе?
Сможем ли мы, подобно лайке, внимать "зову бытия" и в суетливой замороченности жизни своей улавливать то "несказАнное, синее, нежное" в этой самой жизни, как то: непостижимую белизну снега - каким он нарисован у Жени - "ноябрьский, свежевыпавший, недолгий"; неповторимость первого поцелуя; восторг от первого стихотворения или первого шажка твоего первого ребёнка?
Как пронзительно подана автором эта хрупкость и незащищённость лайки и младенца от "свинцовых мерзостей жизни" - в образе "пьяных дембелей перед подъездом, двух старух, хающих Чубайса у мутного окна" и прочих воплощений ханжества, глупости, жестокости и пошлости!
Сумеем ли мы "не затрусить" и не обескуражиться от пронзительного понимания: "я - настоящий, всполохи мгновенного счастья - преходящи, а смерть неотвратима"?
...И только Лайка и Младенец - пребывают в чудесном неведении...
Только они - находятся в обволакивающем "мОроке", как сказал Женя, там, где нет ответа на извечный вопрос о смерти, потому что и вопроса этого - либо ВООБЩЕ НЕТ, либо ПОКА НЕТ.
Лайка и младенец переместили нас вместе с лиргероем туда - в миры собачьего восторга от ярких, как свежевыпавший снег, мгновений жизни, в прелестный мир младенческого неразумения своей беззащитности и "внезапной смертности".
Эти два ключевые образа - лайка и младенец - дарят Читателю ощущение счастливого погружения в МИР БЕЗ СМЕРТИ.
Картинка, выхваченная из городской суеты - мать, баюкающая ребёнка в автобусе, такие выпуклые детали стихополотна, как слезшая набок бамбошка и колючий шарф на шейке малыша, делает образ узнаваемо - родным, тёплым, сегодняшним и... вечным.
Современная "мадонна" и младенец в антураже городского транспорта озарены поэтической вспышкой в зыбкий и редкий момент - гармонии связей и отношений друг с другом и с окружающими их мирами, ибо главный из миров для этих двоих - это они сами. Момент их взаимозащищённости и неразрывной связи... Такое недолгое и непрочное тепло...
Тепло и счастье. Или морок? До конечной остановки. До предательства. До распятия. До смерти.
Лайка. Младенец на коленях у матери. Два мира БЕЗ СМЕРТИ. Внутри тёплого теремка стихотворения.
А выйдешь наружу - и окажешься
"там, где остается петь
младенца, лайку, смерть".
...Опомниться не могу.