В кафе вакханка

стихотворение-поэма

Потёртый, жалкий, спозаранку,
Мечтающий попасть в верхи,
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи.

С утра в кафе пустынно было,
Днём только мелкий люд бывал.
Лишь к ночи знать сюда любила
Сбираться в полутёмный зал.

На столиках горели свечи,
Со сцены музыка лилась.
Богатые здесь каждый вечер
Любили разгуляться всласть.

Для них танцовщицы плясали,
Известный комик их смешил.
Поэт глядел на них в печали,
На тех, кто жизнь его вершил.

На них смотрел он без укора –
Он почитал их силу, власть.
Но, слушая их разговоры,
Страшился в зависть к ним он впасть.

Угрюм, нестройная осанка,
Небритый – вот его штрихи.
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Смеялись жирные банкиры,
Красавиц стройных веселя,
В издельях лучших ювелиров,
С очами пламени угля.

Вели серьёзные беседы
Владетели плантаций, руд.
И между прочим, за обедом,
Дела устраивали тут.

В парадной форме офицеры
Клялись за девственность мамзель,
Пошлили, пили – всё без меры,
И шли стреляться на дуэль.

Бывало, что и про искусство
Здесь кто-нибудь речь начинал.
Тогда поэт со смутной грустью
Своё услышать имя ждал.

Но про него не говорили,
Ведь он не Гёте, не Шекспир,
Не Пушкин, не Ронсар – судили
Лишь тех, кто был давно кумир.

Когда ж они в пожарных виршах
Испытывали вдруг нужду,
То знали, что поэт напишет
За очень небольшую мзду.

И обновлялась водки склянка
За счёт к его судьбе глухих…
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Он выполнял молниеносно
Заказы публики тупой.
Писал довольно-таки сносно,
За что давали золотой.

Его просил сенатор знатный
На камень брата гробовой
Придумать надпись. Аккуратно
Он выводил своей рукой:

«Здесь спит последним сном двурушник,
Кто на земле жил, как в раю,
Хотя за грош готов был душу
Продать хоть дьяволу свою».

Так утолял он чувство долга,
Чтоб не заглох его талант.
Заказчику ж, не медля долго,
Давал другой он вариант:

«Здесь спит последним сном достойный,
Кто, радостей не знав земных,
Трудился с совестью спокойной,
О благе думая других…».

Его просил раз воздыхатель:
«Признаться в прозе не решусь.
Ты напиши стихи, приятель,
А я под ними подпишусь».

Поэт писал. Не слыша хохот,
Не видя вкруг себя людей,
Писал он на едином вздохе,
Быть может, о любви своей:

«Ответьте, это Вам знакомо:
Тоска, снедающая грудь?
Та горько сладкая истома?
Тот камень, что не даст вздохнуть?

Ответьте, знаете ль Вы время,
Когда ты, жалок, сам не свой,
Нести уже не в силах бремя,
Гнетёт рассудок мыслей рой?

Бывали ль Вы на всё готовы,
Но лишь бы жажду утолить,
Разбить теснящие оковы,
Из чаши хоть глоток испить?

Знакомы ль Вам сии порывы,
В щемящей грусти вечера,
Душа, летящая с обрыва,
И грёзы, грёзы до утра?

Ответьте, знаете, быть может,
Причину этих страстных мук?
Отвечу сам, ответ не сложен –
Причина Вы, мой милый друг…».

Потом на ту глядел он вяло,
Кому продался он писать,
И, удивляясь очень мало,
Не мог себе он не сказать:

«Мила, но лишь как обезьянка,
А формы бедны и сухи…»…
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Здесь династические дети,
С издёвкой, сыто хохоча,
Законодатели поэтик,
Кричали, дав ему на чай:

«Эй, рифмоплюй! А ну-ка выдай
Нам что-нибудь повеселей!».
Поэт глотал, как яд, обиды,
Выплёвывая стих скорей.

Он знал, что будет им по вкусу,
Он знал, чем вызвать их восторг,
И, выпив, чтоб не жгли укусы,
Вновь дар свой отправлял на торг:

«Однажды герцог престарелый,
Ему превыше честь всего,
Призвал по скабрезному делу
К ответу внука своего.

А дело вот в чём состояло:
Кухарки младшенькая дочь
За раз – не много и не мало –
Двоих родила в эту ночь.

За справедливостью кухарка
Пришла и герцога в испуг
Ввела, живописавши ярко,
Что близнецам папаша – внук.

Испуг сменил на ярость герцог:
В двенадцать лет – двоим отец!
Несовершеннолетней сердце
И жизнь разбил. Каков подлец!

Он долго ветреного внука,
Стыдил во гневе и сказал:
«Мне будет, старому, наука,
Тебе я слишком доверял.

Так слушай – вот моё решенье:
Новорождённым близнецам
До твоего я повзросленья
Покуда буду за отца.

Тебя же, маленький развратник,
Я отсылаю в Ливин-Стэд.
Не смей являться ты обратно,
Пока не минет восемь лет.

Сейчас же соберись в дорогу
И тотчас с глаз моих долой!»,
Но внук вскричал тут: «Ради Бога!
Дай оправдаться пред тобой!

Позволь мне, дед, тебе ответить
И уточнить один момент.
Представил ты в неверном свете
Произошедший инцидент.

Я виноват – признаю сразу,
Но срок изгнанья моего
Уменьшить надо бы в два раза,
Ведь я отец лишь одного!

Она меня оклеветала –
Я переспал с ней только раз!
С другим второго нагуляла,
А козни строит против нас.

Теперь ты видишь – добродетель
Её сомнительна весьма.
Ревёт – мы знаем штучки эти,
А виновата ведь сама.

Я так её любил! Покуда
Двоих не родила она.
Хотел жениться – нет, не буду
Теперь – она мне не верна.

В любовь не верю я отныне,
В тоске не кончил чуть с собой.
Теперь всё утешенье в сыне,
Узнать бы лишь – который мой?».

И герцог гнев на умиленье
И на любовь свою сменил.
И, вовсе отменив решенье,
Он внука тотчас же простил».

Кафе протяжно хохотало,
Цитаты лились целый час:
- Она его оклеветала!
- Он у неё был только раз!

- Да, есть чем герцогу гордиться,
Несокрушима, как стена,
Такая логика. Жениться?!
Раз двое – значит, не верна!

И кто-нибудь в великодушьи
Ему бросал ещё монет,
Хрипел, смеялся до удушья:
«Ну молодчина, ну поэт!».

И продолжалась жизнь-жестянка
Тоскливее, чем у блохи.
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Была здесь дивная певичка.
Она с намереньем одним
Меж столиков порхала птичкой
И пела голосом грудным.

Уж шло к ней время увяданья,
Ясней потасканность видна,
Но силилась, и за старанья
Пока давалось ей сполна.

Одета так, чтоб было видно
Товар лицом, пьяна слегка,
Так обаятельно бесстыдно
Могла вниманье привлекать.

И пробуждала вожделенье,
И шла с купившим в номера.
Вернувшись, вновь бралась за пенье,
И так до самого утра.

Услышав пошлость, не смущалась
И за бывалую слыла.
От моралистов защищалась
И оскорбителей могла

Так осмеять, что уж святоши
Не рисковали порицать.
Лишь, как под непосильной ношей,
Под взором стихопродавца

Она сникала, и старалась
В глаза поэту не смотреть,
Когда с клиентом удалялась
И в час, когда ей нужно петь.

А он с печальною ухмылкой
Певицу взглядом провожал.
Что хуже – дух свой за бутылку
Продать, иль тело за металл?!

Чего ж стыдишься, куртизанка?
Что перед ним твои грехи!
Поэт сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Однажды старый капитан,
Чья седина, как соль морская,
На ком не счесть следов от ран,
Кому не смела знать мирская,

Как прочим, указать на двери,
Поэта пригласил за стол,
Как равного, кому он верил,
И разговор такой завёл:

«Прости меня, морского волка,
Всю жизнь я в плаваньях прожил.
В стихах не ведаю я толка,
И книг я сроду не любил.

Но ты мне свой – без положенья,
Без роду, денег, панацей.
Печать великого мученья
Я вижу на твоём лице.

Что держит здесь тебя, дружище?
Чьим ты признаньем дорожишь?
Верь старому – не там ты ищешь,
Всего превыше здесь барыш.

Ах, кто бы знал, какой ценой
Добился я «святого» права
На равных с ними быть. Войной
Я делал государству славу.

Теперь я стар, и обессилил.
И одинок, хоть и богат.
Жена – из знатнейшей фамильи
С такими ж ставит мне рога.

Бог с ней, я не люблю её.
И не любил, когда женился.
Мне честолюбие моё
Брак диктовало с ней. Смирился!

Куда я рвался, Боже мой!
Кругом пресыщенные души.
Всё фальшь, я исхожу тоской,
Как рыба по воде на суше.

Жить как они – не научился,
Как раньше жил – уж не могу.
Я между – от одних отбился,
К другим уже не добегу.

А ты беги, покуда молод,
Пока есть выбор – выбирай:
Людской или природный холод,
Богатый ад иль нищий рай.

А на прощанье попрошу я
Тебя прочесть мне что-нибудь.
Стихов, быть может, не пойму я,
Но постараюсь вникнуть в суть.

Прочти не то, что им читаешь
Ты ради нескольких монет,
А то, что ты душой слагаешь,
Я слушаю, читай, поэт…

«Опять полёт и тяжкий труд.
Опять я царь и раб пучины.
То вдруг откроются глубины,
То вдруг меня задушит спрут.

На гребне с болью вознесут
Порывы, вырвавшись из пут,
И пусть сменяются картины,
Но миг постигнутый – будь тут!
Чтоб не найти своей кончины.

Когда меня на Страшный суд
Господни трубы призовут,
Я с оправданием единым
Предстану – и меня спасут
Мои полёт и тяжкий труд…».

- Поэт! ты плавал!
- Плавал?! Нет.
- Откуда ж ты так знаешь море?!
- При чём здесь море?! Мой сонет
Про счастье творчества и горе.

- Не уловил, что про стихи я,
Но стало мне не по себе.
Что ж, тоже, стало быть, стихия,
Но ты не в ней – она в тебе…

И капитан умолк. Шарманщик
За окнами играл печаль.
Он пел о вольности, обманщик,
Которой не было, а жаль…

Поэта вдаль звала шарманка,
Там души вольны и лихи.
Но он сидел в кафе «Вакханка»,
Пил водку, сочинял стихи…

Пройдут года, быть может, много,
И я, споткнувшись на строфе,
Пройду нечаянно дорогой,
Что приведёт меня в кафе.

Но сколько я искать не буду,
Я не найду тебя средь них.
Ушёл… стихов оставив груду
И золота не взяв за них.

Здесь будет всё, как было раньше,
Здесь будут те же, кто и был.
Не меньше зла, не меньше фальши,
Не меньше тех, кто водку пил.

Но – вот ведь в чём насмешка жизни! –
Ты будешь здесь бесспорно признан.
А у дверей прибьют доску,
Что ты здесь пел свою тоску.

На месте же твоём другой,
Безвестный, пишет уж сонеты.
Не стану звать его с собой –
Он не пойдёт, я знаю это.

И, щедро дав официантке
На чай, чтоб ей неделю пить,
Один я выйду из «Вакханки»,
В тот вечер дождик будет лить…


1980 – 14.15.09.83.