Евгений Евтушенко в Реховоте

Этому фото лет 40. Евтушенко приехал в Иваново, куда его не пускали. В областной газете "Рабочий край" каждый день печатали письма "возмущенных ткачих". Он выступает в захолустном фабричном клубе в Зубковском дворе. Узкий, длинный зал с низким потолком  переполнен.
Гремят слова:

Достойно, главное, достойно,
Чтоб раздаватели щедрот
Не довели тебя до стойла
И не заткнули сеном рот!



Новая встреча: Реховот, зал "ВИКС"  (ин-т им. Вайцмана), 15.12.2009,  20:15 – 22:45 

Евтушенко  читал стихи не спеша, впечатывая в замерший зал каждое слово, помогая себе сильным жестом свободной руки. В другой он держал книжку "Моя футболиада", с такой же я сейчас набираю эти слова.

    СССР-ФРГ,  1955
(репортаж из прошлого века)

Вдруг вспомнились трупы по снежным полям,
бомбежки и взорванные кариатиды.
Матч с немцами. Кассы ломают. Бедлам.
Простившие Родине все их обиды,
катили болеть за нее инвалиды, -
войною разрезанные пополам,
ещё не сосланные на Валаам,
историей выброшенные в хлам -
и мрачно цедили: "У, фрицы! У, гниды!
За нами Москва! Проиграть – это срам!"
Хрущев, ожидавший в Москву Аденауэра,
в тоске озирался по сторонам;
"Такое нам не распихать по углам…
Эх, мне бы сейчас фронтовые сто грамм!"
Незримые струпья от ран отдирая,
Катили с медалями и орденами
обрубки войны к стадиону "Динамо" –
в единственный действующий храм,
тогда заменявший религию нам.

Катили и прямо и наискосок
         как бюсты героев,
            кому не пристало
на досках подшипниковых пьедесталов
прихлебывать, скажем, березовый сок
из фронтовых алюмининьевых фляжек,
а тянет хлебнуть поскорей, без оттяжек
лишь то, без чего и футбол был бы тяжек:
напиток барачный, по цвету табачный,
отнюдь не бутылочный, по вкусу обмылочный,
и, может, опилочный –
                из табуретов
                страны Советов,
непобедимейший самогон,
который можно,   
               его отведав,
подзакусить рукавом, сапогом.

И, может, египетские пирамиды,
 чуть вздрогнув, услышали где-то в песках,
 как с грохотом катят в Москве инвалиды
        с татуировками а руках.
Увидела даже статуя Либерти,
За фронт припоздавший второй со стыдом,
Как грозно движутся инвалиды те –
Виденьем отмщения
                на стадион.

Билетов не смели спросить контролерши,
Глаза от непрошенных слез не протерши
Быть может, со вдовьей печалью своей.
И парни солдатики,
        выказав навыки,
всех инвалидов
                подняли на руки,
их усадив попрямей,
                побравей
самого первого ряда первей.

А инвалиды,
                как на поверке, –
все наготове держали фанерки
с надписью прыгающей "Бей фрицев!",
снова в траншеи готовые врыться,
будто на линии фронта лежат,
каждый к друг другу предсмертно прижат.

У них словно нет половины души –
их жены разбомблены и малыши.
И что же им с ненавистью поделать,
Если у них – полдуши
                И полтела?

Все трибуны были негромки,
Но Боря Татушин,
                пробившись по кромке,
пас Паршину дал.
             Тот от радости  вмиг
мяч вбухнул в ворота,
             сам бухнулся в них.
Так счет был открыт,
       И в неистовом гвалте
Прошло озаренье по тысяче лиц,
Когда Колю Паршина поднял Фриц Вальтер,
Реабилитировав имя "Фриц".
Фриц дружбой –
       не злостью за гол отплатил ему!
Он руку пожал с уваженьем ему,
и –
       инвалиды зааплодировали
бывшему пленному своему!

Но все мы вдруг сгорбились и постарели,
Когда вездесущий тот самый Фриц,
носящий фамилию пистолета,
нам гол запулил, завершая свой "блиц" .
Когда нам и гол второй засадили,
Наш тренер почувствовал холод Сибири,
и аплодисментов не слышались звуки,
как будто нам всем отсекли даже руки.

И вдруг самый смелый из инвалидов,
вздохнул,
                восхищение горькое выдав:
"Я, братцы, скажу вам по праву танкиста –
ведь здорово немцы играют,
                И чисто…"
и хлопнул разок,
                всех других огорошив,
в свои обожженные в танке ладоши,
и кореш в тельняшке подхлопывать стал,
качая поскрипывающий пьедестал.

И смылись все мстительные мысленки
(все с вами мы чище от чистой игры),
и, чувствуя это,
               Ильин и Масленкин
вчистую забили красавцы-голы.

Теперь в инвалидах была перемена –
они бы фанерки свои о колена
сломали,
                да не было этих колен,
но все-таки призрак войны околел.

Нет стран, чья история – лишь безвиновье,
Но будет когда-нибудь и безвойновье,

и я этот матч вам на память дарю.
Кто треплется там, что надеждам всем крышка?
Я тот же, все помнящий русский мальчишка,
И я, как свидетель, всем вам говорю,
что брезжило братство всех наций в зачатке –
когда, молодой еще, Яшин перчатки
отдал, как просто вратарь вратарю.

Фриц Вальтер, вы где?
                Что ж мы пиво пьем розно?
Я с этого матча усвоил серьезно –
дать руку кому-то не может быть поздно.

А счет стал 3 : 2.
              В нашу все-таки пользу.
Но выигрыш общий неразделим.

Вы знаете, немцы, кто лучшие гиды?
Кто соединил две Германии вам?
Вернитесь в тот матч, и увидите там.
Кончаются войны не жестом Фемиды,
А только, когда забывая обиды,
войну убивают в себе инвалиды,
войною разрезанные пополам.
                Март 2009
                Талса, Оклахома

      Евгений Александрович сказал, что считает этот свой стих, возможно, самым лучшим из всех.