Так уж вышло... почти автобиография

«Жизнь слишком коротка и болезненна, чтобы вот так тратить её впустую, делая лестные комплименты дамам и комментируя последние новости высшего общества», подумалось Николасу Бейкернелли, когда он пил свой утренний чай у себя дома, пролистывая «Times». За окном был обычный лондонский туман, который, со всей своей серостью, никогда не получит шанса улучшить настроение хоть кому-то.

- Здравствуй, Ник, милый. Как тебе спалось?
- Прекрасно дорогая, - удручённо ответил Николас, который не мог заснуть всю ночь. А что? Даже если бы он сказал, что ужасно, то Лилан всё равно этого не заметила бы. Ему казалось, что его жена ничего не заметила бы, даже если он уехал бы на год куда-нибудь в Индию. Такая уж у него жена.

Они были женаты вот уже как двенадцать лет, но особой теплоты в их отношениях не было. Она любила его всем сердцем, но, помимо этого, также любила и своего старшего брата Фреда, и свою тётушку Лину, и своего кузена Карла и ещё многих и многих. У них не было тех отношений, которые, по мнению Николаса, должны существовать между любящими друг друга людьми. Он никогда не был против её бесчисленных поклонников, с которыми она бегала на свидания за его спиной, хотя знала, что ему известно об их существовании. Один раз он попытался возразить против, но вскоре понял, что просто-напросто может её потерять, если категорически настоит на решении этого вопроса. А этого он боялся больше всего на свете.

- Что пишут, Ник? Как обстоят дела с помолвкой сэра Ронварта и мисс Карлены?
- Лили, ты же знаешь, я никогда не читаю светскую хронику!
- Ах, да, тебе интересна лишь эта сухая и чопорная политика.
- Лили! Она совсем не сухая, и, тем более, не чопорная.
- Николас, помолчи, ты мешаешь мне работать.

Он замолчал. А что ему ещё оставалось делать? Но пусть читатель не заблуждается в своих выводах: Николас совсем не был дамским угодником или подкаблучником. Просто он не хотел нарываться на скандал. Мистер Бейкернелли был, что называется, джентльменом до мозга костей. Он никогда не смел сидеть в присутствие дамы, всегда ходил в наичистейших ботинках и, как истинный англичанин, пил по утрам чай. Работал он обыкновенным учителем словесности в гимназии для мальчиков, где получал достаточно приличное жалование, и особенно ни в чём не нуждался. Кроме… Разве что, кроме исполнения своей мечты.

Дело в том, что Николас мечтал стать писателем. Но не тем, что пишет бульварные романчики в мягкой обложке, а настоящим писателем. Но он так боялся об этом с кем-нибудь говорить… Один раз, помнится, он посмел высказать эту мысль Лили, после чего тут же получил целую порцию насмешек и ехидных замечаний в свой адрес, чем был несказанно расстроен и поклялся, что больше ни словом не обмолвится о своей мечте вслух, а тем более (Боже упаси!), при Лилан. Но от мечты своей не отступился.

Один раз он осмелел настолько, что пошёл в редакцию и представил на суд одно из своих произведений. Это была история, напоминавшая оживший дневник подростка, который страдает от непонимания сверстников и большой неуверенности в себе. Тогда ему посмеялись в лицо, и, со словами «Чушь собачья!» выкинули Ника из редакции.

Но это было тогда. Сейчас Николас стал взрослее, умнее, опытней и жестче по отношению ко всем и вся. Он правильно рассудил, что если его карьера писателя потерпела крах, то разумнее будет бросить эту глупую детскую затею и заняться более полезными вещами. Тогда же он и устроился на работу в гимназию. Но эта мечта так и осталась в нём, глубоко спрятавшись от посторонних глаз.

В основном Ник был доволен своей жизнью. У него была красивая, умная талантливая жена, молодая актриса, известная далеко за пределами Лондона. Он любил свою работу. Только там он мог по-настоящему ощутить себя творцом чего-то нового. Начальство не очень одобряло его рвение к полёту мысли на уроке, импровизации и дискуссиям, которые были обязательны для ЕГО уроков, но и не особо ограничивало Николаса в свободе действий. Его считали просто угрюмым чудаком, который мог часами петь гимны Есенину и цитировать Достоевского.

Если бы читатель случайно встретился с мистером Бейкернелли на улице или, скажем, в магазине, то непременно охарактеризовал бы его как циничного, не очень приятного в общении человека, которого кто-то очень сильно обидел. Но это было не так. Идя по тропе своей жизни, Николас научился у людей жестокости и безразличию. Он относился к людям как к маленьким, белым подопытным мышкам. Собственно он и жил в этом мире лишь потому, что его терзал интерес. Интерес к человеческим чувствам и эмоциям, к их мерзости и несовершенству. Например, к вранью и лицемерию.

Сам он считал эти качества противоположными. Ко лжи он относился спокойно, часто видел, когда человек пытался ее скрыть, иногда пользовался ей, бывало, даже шантажировал ложью, но никогда не считал это чем-то сверх - аморальным. Просто обыденность, просто необходимость. Лицемерие же считал одним из самых мерзких качеств человека. Лицемерие и лесть. Но главным в жизни ему казались не слова, и, даже, не поступки людей, а их мотивы. Человек мог бессовестно врать, подлизываться и предавать, но не это он считал главным в личности. А главным было то, зачем он поступает именно так, почему говорит эти слова. Мотивы – вот достойное поле для исследований.

Также мистер Бейкернелли не был лишен определенного чувства юмора, которое у него, как у всякого циника, выражалось в тонкой иронии и колком сарказме. Но это было лишь маской, просто лицом.

По-настоящему он жил только ночью, когда все люди спят и не мешают ему писать, не дергают его каждые десять минут по какому-нибудь пустячному или не очень пустячному делу. Он садился на подоконник открытого окна и смотрел на горизонт. Или на небо.

Впереди он видел рассвет и жизнь - будущее. А в небе он видел прошлое. Видел себя в четырнадцать лет. Так уж получилось, что тогда он писал на небе свой дневник, а на облака вешал фотокарточки. Так случилось, это уже не изменить. Такие чернила не стираются, они остаются там, на небе и отражаются в душе. Так уж вышло.


Июнь, 2008г.