Вера Сергиенко. Колокольчика ласковый звон

Книжка такая тоненькая, что и книжкой-то не назовешь. Так, брошюрка. Но открываешь ее - и с первых строчек пог¬ружаешься в волшебный мир Поэзии. И уже не оторвешься до самой последней странички.
Галина Золотаина заявила о себе как талантливая поэтесса больше двадцати лет назад. Юная девочка с загадочными глазами, глядящими не в грешную житейскую суету, а куда-то вглубь себя, на самое сокровенное до¬нышко собственной души. Помню ее еще наивные, но одновременно непостижимо глубокие и мудрые стихи-баллады «Жу¬равленок», «Мачеха». Ка¬залось бы, что может знать о жизни семнадцатилет¬ний подросток? Да ни¬чего особенного она и не знала. Просто преломляла все, что видела вокруг, через призму своего таланта - и возникла радуга. И слова простые, и образы незатейливые, а читаешь - и открывается тебе окружающая действи¬тельность в совершенно новом цвете.
Печататься Галина на¬чала давно. Но сборни¬ков вышло у нее немно¬го. Этот - четвертый. По¬чему так мало? Видимо, времени на стихи у нее выдавалось немного. Учеба; работа, дети. Семья ¬ отни¬мает дни и ночи, праз¬дники и будни. Образы теснятся в душе, отли¬ваются в строчки, строфы. И нередко так и ос¬таются двустишьями или четверостишьями. Вроде «заготовки», на потом. А выдалось время – садится и нанизывает готовые образы на сюжетную нить. Так и рождаются, пусть редкие, но такие чудные стихотворения.
Называется сборник «Гнездо». Собраны в нем стихи, так сказать, «ка¬мерного» характера. Ав¬тор здесь - прежде все¬го мать, жена, занятая буд¬ничными заботами жен¬щина.
                Спят мои ребятишки
                валетом..,
Что же, можно писать
                и об этом.
 Как у каждого края
                кроватки -
                Пара пяток, вихор да
                сопатка...
Я войду в это спящее
                царство,
Обниму двуединое
                братство
И поправлю
                простынку, где
                сбилась...
                Кара божия вы
                или милость?
 Будучи рассыпаны по страницам большого сбор¬ника, вперемешку с дру¬гими, эти стихи, хотя и не утратили бы своего обаяния, но так четко не оттенили бы именно тему материнства, высокого женского начала. Наверное, это была счастливая мысль - собрать их воедино.
Но ведь поэтесса - не только мать, не только женщина. Она - служи¬тельница муз, человек, который видит необыч¬ное в обычном, и это его видение невольно откры¬вается нам.
                А снаружи метет
                и метет,
Словно кто-то украл
                вертолет
 И упрятал в наш
                маленький двор,
            Заглушить не умея
                мотор.
                Схоронился тихонько в
                подъезд,
                Ждет развязки
                и булочку ест,
       Опершись на ключицы
                перил,
                Сам не ведая,
                что натворил!..
Через весь сборник проходит картина непо¬годы: ветер, дождь, осенняя слякоть. Не потому, что Золотаина - пессимистка. Просто через «нена¬стное» настроение легче передать и грусть, и нежность, и мечту о несбывшемся, и сожаление о чужой беде.
Ветер воет и тянет за
                душу
В сенках сбрасывает
крючок.
По стихам мой
 родимый братушка
Спился - личико с
                кулачок
Он Рубцова зовет
                Николенькой,
Матерится для куражу.
Я его не виню
                нисколечко.
Я кроссовки его сушу.
Откроешь порой то¬мик - и наслаждаешься прекрасным слогом, отточенными мыслями, яр¬кими образами. Но восхищаешься, только пока читаешь. Бездна интел¬лекта, безукоризненная техника. А в душе ничего не остается. Все равно, что нюхаешь мастерски выполненные искусствен¬ные цветы. Разве что запах клея уловишь.
А другие - простые, взъерошенные, со сби¬тыми коленками, слова¬ми такими обыденными. Но слова эти звенят ко¬локольчиками. Чисто так и негромко: динь-динь-динь. И этот ласковый перезвон заставляет ду¬шевные струны трепетать и отзываться на совсем не возвышенную мелодию. Вот так и с Галиными сти¬хами. Что-то в них такое сокрыто, как жемчужина в раковине. Поэтому хо¬чется возвращаться к ним снова и снова, перечи¬тывать, осмысливать, все больше углубляясь в их кажущуюся простоту.
Пух витает, летает,
                стелется...
Невесомый пух
                тополиный.
Словно сказочная
                метелица
Выбивает свои перины.
...Мальчик ищет в
         кладовке валенки,
Он уверен: настало
                время.
- Это пух, а не снег,
            мой миленький.
                Просто выбросил тополь 
                семя.
А для гор снеговых и
     валенок
Не настала еще
                погода:
От горячих лет - до вьюг,
                жаль моя,
Очень долгие
         переходы..
 А самым ярким, на мой взгляд, стихотворением сборника является «Пор¬трет Анны Ахматовой, 1913 год». Многажды воспе¬тая и в стихах, и в прозе, Золотаиной поворачива¬ется к нам, как брилли¬ант, новой, неповторимой гранью. Автор видит пока что лишь «горбоносых предков профиль власт¬ный» и затуманенный взгляд, которому откры¬то будущее, хотя «еще не время черное носить».
...Шаль медленно сползет
                по позвонкам
И королевской мантией
                провиснет.
Жизнь столько муки
               выплеснет в стакан,
Что осушить до дна –
           не хватит жизни...
...Без украшений, в
              одеянье черном,
С душою, полной
          скорби и молитв...
Еще над головой не
                кружит ворон,
Но ты-то знаешь: он уже
                летит.
 Всего в сборнике чуть больше пятидесяти сти¬хотворений. Но каждое - откровение. И, когда пе¬релистаешь последнюю страничку, чувство такое, словно чистым, солнеч¬ным, ранним летним ут¬ром прошелся по траве, седой от росы. И росный след пунктиром, и бод¬рящий холод в босых ступ¬нях, от которого хочется встать на цыпочки, что¬бы быть поближе к без¬донному небу, и жела¬ние сделать что-то хо¬рошее, доброе, чтобы все на свете были счастли¬вы, - все это заставляет еще раз убедиться в том, что жизнь прекрасна, и что жить - стоит. А чем была бы жизнь, если бы о ее величии не напоминали чудесные картины, музыка и проникновенные стихи?
В. СЕРГИЕНКО.
Городская газета 19 января 1996 года