Бутерброд из детства

(Быль)
Беззаботное детство закончилось сразу, как только фактически началась война. Я последний одиннадцатый ребёнок в семье. Мама родила меня в возрасте 43 года — просто так вышло, и потому большой радости не испытала.

Зато папа был счастлив и не уставал повторять маме: «Оксана, так это же сам Бог послал нам на старость такое счастье». Имя мне дал папа в честь своей первой учительницы и очень хотел, чтобы я учила детей.

Когда в город пришли немцы, началось страшное время. Продукты быстро закончились, и мы стали голодать. Мама экономила, как могла, но помню, как хотелось кушать.
Три старших брата были на фронте, старшая сестра оказалась в плену по другую сторону моря — ушла с соседками менять вещи на рыбу и там попала в плен.

Другую сестричку угнали немцы в Германию, а ещё один братик (1926 года рождения), прятался от немцев и полицаев в чужих подвалах — так ему удалось избежать отправки в Германию. Когда представилась возможность, он удрал и пробрался своим в часть, где воевал до конца войны.

Мне вспомнился один случай,  о котором я никогда не забуду. Однажды к нам пришла соседка тётя Катя, принесла кусочек макухи и два сухарика тёмного хлеба. У неё своих детей не было, поэтому очень любила меня. Однажды она говорила маме почти шёпотом: « Для кого война, а для кого мать родна…». Я слышала, но не поняла, о ком речь. Вскоре мне стало понятно, о ком говорила тётя Катя.

На нашей улице жила семья: дедушка Лука, бабушка Лукерья, их дочь тётя Нина и внучка Валечка. Их дом был угловой, высокий, красивый, за высоким забором. Жили, он как-то замкнуто, подруги к Валечке не ходили домой, не разрешали старшие, а меня любили дедушка и бабушка, поэтому иногда я там бывала. У них всё было красиво и богато (так мне казалось).

Когда немцев расселяли на постой в частные дома, у них поселился офицер с денщиком и большой красивой лошадью. Однажды дети нашей улицы, и я том числе, собрались у соседнего двора тёти Аси, у неё тоже было двое детей: Аня и меньший братик Серёжа,  перед домом палисадник росла разная трава, том числе калачики, мы их рвали и ели. Кто собрал больше калачиков, делился с теми, кто ничего не собрал.

Но вот вышла Валечка. В красивом платье, с бантом на голове и с большим куском (как нам казалось) белого хлеба, намазанным маслом. Мы все обступили её, и кто-то первый сказал: «Валечка,  хоть малюсенький кусочек». Потом стали просить все, и она победоносно ела у нас на глазах и говорила: «Оставлю!»

Все молча ждали,  но жадными глазами смотрели, как убывает кусок. Потом наперебой  обещали отдать свою любимую игрушку, но она молча доедала хлеб, а когда Витька из дома напротив, дать хоть понюхать, она затолкала остаток в рот, повернулась и ушла домой, а мы все заплакали и тоже разошлись по домам.

В тот грозный голодный период нашей жизни дети взрослели быстро.  Все поняли , что больше нет Валечки, она для всех стала Валька. Все её ненавидели, и никто, даже после войны, с нею не дружил. У каждого из друзей моего детства жизнь сложилась по-своему,  не все остались живы.
 
Соня ходила с мамой на станцию Марцево собирать уголь и попала под паровоз. Когда её хоронили, я не знала, потому что лежала пухлая от голода в бессознательном состоянии. Папа и мама тоже были больны от голода, но держались, как могли, чтобы сохранить меня.

Однажды я очнулась, когда папа кормил меня из чайной ложки чем-то жидким: это была жижа от перловой каши, которую нам принесли солдаты немцы. Они дежурили на солдатской кухне во дворе большого пятиэтажного дома, возле которого жили мы. Так по капельке ко мне вернулась жизнь.

Мама тоже стала ходить. Когда мальчишки приносили больше каши и даже огрызки хлеба, мы мамой тайком понемножку (а чаще я сама) носили соседям: тёте Гале  — папиной сестре, тёте Мане  — жене папиного брата и ещё Волковым — тёте Насте и дяде Арсентию Ивановичу — родителям Виктора Арсентьевича Волкова, после войны артисту театра им. А.П. Чехова. Говорили, что его родители партизанили.

Так выжили мы и помогали выжить другим. Закончилась война. Почти в каждом доме на нашей улице кто-то погиб. Один из моих братьев пропал без вести. Я ищу его  до сих пор, теперь с помощью Интернета. У Ани, Наташи и Эли папы погибли на фронте. РО семье Вальки знаю только то что, когда отступали немцы, её мать ушла за ними в Мариуполь, больше  о ней я ничего  не слышала.
 
Бабушка Луша и дедушка Лука вскоре умерли. Валька жила с дядей е его женой, которые переехали в дом из деревни. Подружка Эля (Елена Николаевна выучилась и преподавала химию в 32-й школе), а её сестра Наташа закончила техникум,  вышла замуж и уехала по направлению в Волгоград.  Её сын Валерий отличник, комсомолец, умница, добровольцем ушёл в Афганистан, и так был зверски убит в ночь демобилизации.

Уже получили телеграмму «Встречайте», но привезли его в цинковом гробу. Его отец Андрей за одну ночь поседел и сделался белым, как лунь, а Наташа — мать Валерочки сошла с ума и вскоре умерла.

Валька, о которой я написала выше, выходила замуж, родила девочку Тамару, но девочку постигло горе — паралич. Её возили коляске, а потом она умерла.
Моя жизнь сложилась непросто. Старший брат женился в Ленинграде и там он жил с женой. Они очень хотели забрать меня к себе и дать хорошее литературное образование, но мама не отдала, сказала, что если они меня заберут, она сразу умрёт.
Но всё равно я нашла себя в этом мире. При всех житейских сложностях не ропщу. Всё принимаю от жизни покорно, считаю себя даже счастливой. У меня есть дети, внуки и правнуки: Лизонька и Иван.

Имею много друзей. Людей, которые пытаются мне сделать или сказать что-нибудь плохое — жалею. Считаю, что их Бог обидел нелюбовью к людям. Единственное, что не могу вспоминать без слёз, это тот голодный период оккупации.
Я очень долго уже, будучи взрослой, не могла слышать фразу: «Хочу кушать». Меня сразу начинало колотить, и я плакала как ребёнок. Вот почему я не написала раньше про тот случай с куском хлеба (бутербродом из детства),  который на наших глазах съела Валька.