Вагон и малая тележка

Под утро наберётся мыслей вагон и малая тележка:
они стеснительны и сиры, они во сне не прижились.
В потёмках дымчато рассветных я прихвачу с собой их в спешке.
А вдруг сгодятся на орешки? На впрок,  на карандаш, на кисть.

За груз двойной – двойная плата: войду в автобус, плюхнусь в кресло,
оглядываясь виновато: «Своё всегда вожу с собой».
Подпрыгивая и чихая, возьмёт разгон, рванется с места
наш караван – трехзначный номер, верблюд железный, городской.

Бульвар рысцой бежит навстречу,  с ветвей отряхивая птиц и
редкий лист. А  город сонный на ощупь пятится назад.
И голосуют вдоль дороги матрёшки, ваньки круглолицы:
на человеческие лица таращат радостно глаза.

Завистливо косится  аист, сварной, железный,  пустоглазый
на то, как прыгают вороны по спинам лавок и кустов.
А за окном нас обгоняя, летят машины цвета грязи:
бескрылые железки-птицы на скорости до ста, за сто.

На остановках входят люди. Выходят мысли. Кто поспешно,
кто нехотя и подневольно – сидеть бы да глядеть в окно
На то, как дева Whitney Houston, в избытке радости конечно
раскинула навстречу руки с афиши в платье домино.

Маршрут тягуч и сладко вязок – ириска, жвачная резинка,
на ниточке воздушный шарик, косяк из мыльных пузырей.
У музыкальной школы Баха и у Дегунинского рынка
выходят из салона мысли, толкаясь у дверей: «Скорей!»

Я молча им вослед: «Ну что ж вы? Хоть оглянитесь, хоть взмахните…»
Они спешат, у них заботы, и дел, и дум невпроворот.
На день короткий, зимний, новый наброшен смога серый китель.
День-контролёр с вопросом: «Кто ты?» мне строго пропуск выдаёт.

А я не знаю, что ответить. И посоветоваться не с кем.
Все мысли вышли, на маршруте лишь я осталась и  бульвар.
У школы выйду, может дети, подскажут, кто я. Повод веский –
они всегда за всех в ответе. Ответят весело и дерзко.

Что на дворе,
где трын-трава,
из мыслей выросли слова.