***

Холодная ночь, но зимой и не пахнет – похоже на глюк.
Чаинкой прохожий спускается к центру зрачка.
Шаги оставляют тягучий, обугленный звук,
И спичка, сгорев, выгибается формой смычка.

Заходишь на кухню, где каждый второй – ничей,
Где от взгляда предметы вжимаются в плоскость стола,
Где отсутствие тени не делает вещь честней,
И где каждая точка – клин клином – сжигает дотла.

Вопль будильника будит соседей, котов и мигрень.
Мы друг другу нужны, как рыбам раскрытый зонт.
Сколько дни не считай, их по-прежнему будет семь
(Кстати, столько же цифр может выучить автодозвон).

Руки в реках цепляются, – в общем, не важно, за что –
Лишь бы было спасительно-красное, круглое «за».
Может, ну его? Выкинуть всё, что «до»,
Свалить в кучу и сжечь, чтоб не выкололо глаза?

Все чаинки и листья, по сути, всегда беглецы,
Бесконечный бардак, очумелый осенний раздрай.
Мои сны как матрёшки, безумные близнецы,
Из правдивого в них – только утренний горький чай.

Слишком близко твоя Хиросима, взгляни на часы:
Скоро будут ракеты, расстрелы, короче – начнется война;
Будет тихий, подкожный, продуманный ядерный взрыв.
…Я стою на ветру – с виду тихо. И жду свой трамвай.