Садовая, тридцать

В толпе отрешенной, самозаботной,
Кажусь привидением, тенью бесплотной,
Забитым, отверженным, диким животным...
Иду- от стены до стены.

Мой пункт назначенья- Садовая, тридцать.
Иду. И читаю усмешки на лицах.
Мне с этой толпой никогда не сродниться,
 В массивах великой страны.


 Вновь память воскреснет из прожитой жизни,
 Наполнит мне душу смятением чистым,
 Вновь выплывут полузабытые числа,
 Как знаки пророчеств немых.

 И что-то толкнет меня в мир тупиковый.
 Я буду искать в этом мире основу,
 Оставшись без веры, приюта и крова,
 В краях, беспредельно чужих...


 Так долго бродила в холодном тумане,
 С отчаяньем в сердце,
 с дырою в кармане,
 Вскрывала, тревожа, душевные раны...
 Теперь же- стою у дверей.

 Как в прошлом- стою, не дыша, без движенья,
 Как немощный призрак, как тень, привиденье...
 На грани потери, на грани спасенья.
Лишь имя твое- в голове.


 И снова надеюсь на...
 Впрочем, неважно-
 Была ли
 тогда и сейчас - обезбашенной,
 Жила ль
- горячо, исступленно, бесстрашно;
 Остался ли
 видимый след...

 Жила ли- надеждой, любовью, безумьем,
 Была ли
- святою, пророком, колдуньей,
 Поэтом, влюбленною, демоном, лгуньей,
Иль в Книге времен меня нет...



НевАжны- ни город, ни сны, ни скитанья,
 Ни ярые песни, ни жгучие тайны,
 Ни старые-новые воспоминанья,
 Ни скромность свиданий с тобой...

 Забудется все. Пролетит, пронесется
 Пора безнадежно влюбленного солнца.
 Останется только- пустот превосходство.
 Умрут- и печаль, и любовь...


 Но рано загадывать все, что случится:
 Жива в моем сердце Садовая, тридцать.
 И вновь к ней иду я, самоубийцей.
 Позвольте!
 Не вынести боль!

 Позвольте сгореть до конца, до кончины,-
 Без видимых мук, без открытой причины,
 Не выдав ни признака тяжкой кручины,-
 Без славы,
 без слез
 и без слов.