Священное успокоенье, стихи, Санкт-Петербург, 1998

Священное успокоенье

Я так люблю вечерний теплый час,
Когда ты нитью ворожишь искусно,
И спиц твоих излечивает пляс
Меня от злобы и от черной грусти.
Настольной лампы дружеский настрой,
И слово просит чистоты бумаги.
Моею кто-то властвует рукой
Запечатлеть таинственные знаки.
В них суета и спиц твоих полет,
И легкость, и тяжкие невзгоды,
И глаз твоих неуловимый гнет,
Дарующий желанную свободу.
Могу я слышать и другим отдать
Неслышимые людям песнопенья.
О, это счастье тихое познать
Священное твое успокоенье.
***
Ты для того живешь отныне,
Кто начал теплиться в тебе.
Ты знаешь главную святыню
И цену высшую себе.
Ты та же – и совсем иная,
Вступив в какой-то мир другой.
Печалью нежной обжигая,
Сияет взгляд усталый твой.
***
Исполненное веры и добра,
Лицо твое на многие похоже.
И голос с переливом серебра,
И свежесть глаз твоих,
И бледность кожи.
Тебе за тридцать, милая, но ты,
Как-будто, круг повторный совершаешь
По таинствам любви и красоты.
И жизни, и себе ты цену знаешь.
И в несвободе от твоей любви
Я все свободней с каждою весною.
И как легко счастливыми нам быть,
Ведь мы срастились душами с тобою.
***

Ты вновь незнакомая, вновь незнакомая.
И губы, и волосы – жестче, но те же,
И также каштаны теплы под ресницами.
Но что-то явилось невиданно-новое.
Казалось, что нет неизвестного в прежней,
И сердцем твоим я владею, жар-птицею,
И слабость твою на себе я испробую,
И ты безоглядно окажешься нежной.
Казалось, и сердце, как плоть, приручаемо.
Но птица вспорхнула. Но птица не поймана –
И слились нежданно в душе поумневшей
Далекие прежде восторг и отчаянье.
Ты вновь незнакомая, вновь незнакомая.
***
По грани разума и чувств,
Безмерности и меры
Несу заженую свечу
Познания и веры.
И мой Христос меня зовет
Не грабить палестины,
Не утверждать свободы гнет,
Не чтить разгул машины.
Высок, я знаю, Человек
Не только плотским званьем,
И он способен на побег
Из догмы обладанья.
И я рассудком помолюсь
Владимирской иконе,
Святым я духом устремлюсь
К загадочным мезонам.
В меня неистово спешит
Сонм рек несовместимых,
Сливаясь в глубине души
В поток несокрушимый.
***
Я продолжаюсь в атомах земли,
Во всем парящем и во всем ползущем.
Я продолжаюсь, чтоб сады цвели
И ныне, и в немыслимо грядущем.
Чтоб в ссудный час достойно умереть,
Ни в чем не осквернив земного чрева,
Нам за душою ведомо иметь
Чуть-чуть тепла. Тогда взойдут посевы.
Совсем чуть-чуть. Жить без тепла нельзя,
Не перевесив айсберги безверья.
Но, Господи, как холодна земля,
И умирают на корню деревья.
***

Петербург

Он умирает медленно и страшно.
Бинты снегов истлели. Бег весны
Нам обнаружил безразличье наше –
Иное продолжение войны.
Бомбежек нет. Но бой идет за боем.
Рабам труда не нужно красоты.
И яростная ненависть изгоев
Уродует прекрасные черты.
И если Бог зовется Совершенство,
И город воплощение его,
Закрыты Богу наши души с детства,
Опустошаясь дьявольски легко.
Пасхальный звон плывет святой и гордый.
Священный труд свершает чудеса.
Выздоровленье снизойдет на город,
Когда нам в души хлынут небеса.
***
Лишь тишина…
Как в первый день созданья.
И взрыв вселенский отгремел вчера.
Летит комета, странник мирозданья,
Пылающим подобием пера.
И я подхвачен пламенным движеньем,
И возношусь в неведомую высь.
И несказанным полон я стремленьем,
Далекая, вдруг стала близкой мысль,
Что даже звезды в этом мире тленны,
И все имеет свой предельный срок.
И только я, частица этой бездны –
Вневременного действия росток.
Мой спас не в Боге и не в покаянье,
Не в отрицанье веры и богов.
Бессмертен я бессмертием познанья,
Сверкающего светом вещих слов.
Ему дано сберечь полет планеты,
Дыханье рощ, незамутненность вод.
Простой и смертный, если я бессмертен,
Бессмертен, значит, человечий род.
***

Свет негасимый

Мир в тишине прощального костра.
Безмолвие вечернего навета,
Что никогда уже не будет света,
Что тьмы пришла бессрочная пора.
Заката холодящий поцелуй
Как старческое суток всепрощенье.
И зябкость там, в душе, как откровенье
О жизни, что во власти смертных струй.
Струй неизбежных и неуловимых,
Влекущих в бездну немощную плоть.
Дай, Совесть, силы удержать мой плот,
Плот из лучей горячих и обильных
Желания испепелить наветы
И смертных струй затормозить полет.
И если даже солнце не взойдет,
Я воспылаю негасимым светом.
***
В природе совершенства нет,
Ни красоты и ни уродства.
И даже запах роз и цвет –
Приспособлением зовется.
Не может совершенства знак
Явить великое светило,
Когда своих детей во прах
Ввергает судорожной силой.
Мышленье – путь познать себя
Себе природа сотворила.
Так, Человек, она тебя
На вечный бой благословила.
Еще в невежестве своем
Ты сеешь страх и смерть по свету.
Но грозных перемен кругом
Невольно видишь ты приметы.
Перед прыжком в небытие
Ты остановишься в смятенье.
Рожденье новое твое –
Как озаренное прозренье.
В природе совершенства нет,
Ей недоступна тайна меры..
И в выстраданный твой ответ
Природа страждущая верит.
Высшее начало

Здесь, меж корнями умирают травы.
А в вышине над кроной золотой
Сияет небо, что извечно право
Своею неизбежной правотой.
Есть Бог иль нет? Есть высшее начало,
Которое забыли мы давно.
И только, вдруг, великие печали
В нас зачинают мудрости зерно.
Пронизывают нас ростки прозренья.
Мы с совестью ведем неравный спор,
Мы ощущаем времени теченье,
И предков слышим нравственный укор.
Успокоенье душ – сомнений мера
И высшего начала благодать.
И мы стремимся к неизбежной вере,
Которую нам суждено познать.

Судьба поэта

Где алчность, там бесчестие и ложь,
Жди только снисхожденья от богатства.
И пусть ивой труд оценен в медный грош,
Ты знай, твоя семья – поэтов братство.
Мы выше всех, над нами только Бог,
Но не гордыней или прославленьем.
Мы просто видим сонмище дорог
С вершины, на которой от рожденья.
Мы зрим пути, незримые другим,
Путь в никуда и к счастью путь сквозь муки.
И словом сострадательным своим
Ответим мы на страждущие звуки.
Мы знаем, что такое рабский труд
На властелина с именем Дар Божий.
Успеха листья, знаем, отомрут.
Но мир, где меч не выдернут из ножен
И где Любовь – закон земного царства,
Наградой будет за святое рабство.