Физкультура

***

Простым перечислением всего
и пальцами не струнным перебором
душа не обнаружит ничего,
ошибки содержались бы в котором:
любая боль, любая в мысли вещь
является собою неизменно
во сне ли, оставляя плешь
голее, глаже твёрдого колена,
иль наяву, звеня перед обедом
в свободном ухе - вроде тишины,
в свободном лопотании до бреда
вплоть, обещая снова сны
и снова только тени прошлой яви,
которые видны, видны, видны
до собственного вплоть бесправья.


***

Я в том ещё числе, когда ложны
любые представления о чувствах,
чья чётность вдоль индийского искусства
всё ж параллельна вдоль луны.

Я в том ещё событии, когда,
похожа на развёртку, обиходность
не повторяет грешно первородность
и зажигается стоваттная звезда,

а не иная в тюлевом окне.
Я в том ещё безбожном пониманье,
которым мелко тешится вниманье,
по кругу возвращённое ко мне.


Другу. Набросок.

А нас с тобою сможет повторить
лишь общая невнятность пьяной речи
и наши руки нам на наши плечи,
не перепутав, сможет водрузить.

Тогда пойдём, шатаясь, что-то петь,
заняв дыханья у случайного мотива,
и в окнах отражаться будем криво,
иначе повторяться разучившись впредь.


Физкультура

На внятном языке небесных птах
(одна из них сидит сейчас на правом
плече) тихонько шепчет что-то прах,
но разбирать не хочется и, право,
не к месту этот шёпот в тишине,
готовой к обороту праздной речи,
и оттого, что затекают плечи,
я сам спокойно неготовлюсь к ней.

Однако что-то движется вперёд,
какое-то понятие без зада;
и если мысли слух не разберёт,
то вслух и повторять её не надо.
С движеньем, в нежелании возни,
случалось обходиться малым зреньем,
и глаза край от этого движенья
как новый вид внимания возник.

Возник и тут же бросил и, куря,
привычно сплюнул, отследив в полёте
свободу слюнки суеверной – как бы для
отчёта, для обратного отсчёта,
для просто водворения в пейзаж
убогой, грубой, целостной натуры,
что есть, возможно, только физкультура,
которой лет на вид и мудрости не дашь.


***
Грустец ночной, груститель тишины
вечерней,
я на бумаге заговариваю сны
строкой неверной
и часто просто наугад
ввожу себя в бытописанье
природы, окружившей беглый взгляд,
по невниманию.
Но всё, что происходит за окном –
от фонаря до лужи, –
шевелится в старании одном.
Я так же нужен
себе – чтоб шевелиться в тишину
одним порывом,
губою ноту пробуя одну
без перерыва.

Сон

Ты проберёшься под подушку в руку, я
останусь, в обстоятельствах, незрячим
в беззвёздном подпространстве бытия
меж прошлым, будущим и настоящим –
особым состоянием вокруг,
в котором, будто двигаясь неверно
на тьму, отбившись от когтистых рук,
печально прорывается инферно.
И так ли утро, память прислонив
к тем косякам, которых дверь – будильник,
оправданно провозгласит наив
трёх измерений мне единственно всесильным?