Взять живыми

               
                Моим дочерям Ирине и Анне
                - чтобы никогда над головами ваших детей
                не свистели пули


   Любые совпадения имен, фамилий и воинских званий являются случайными.

                ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ

                Пройдут века, и вам солгут портреты,
                Где нашей жизни ход изображен.

                Мы были высоки, русоволосы.
                Вы в книгах прочитаете, как миф,
                О людях, что ушли, не долюбив,
                Не докурив последней папиросы.

                "МЫ". Н.Майоров. Поэт, погибший в 1942 г.

Вот так писали о той войне.  Священной!
Поэты брали винтовки и уходили на фронт. В пехоту, десант, разведку.
А оставшиеся писали пронзительные по своей искренности стихи о тех, кто встал под пули.

То, что происходит сейчас, старательно пытаются не видеть.
Уже десять лет на нашей Родине полыхает огонь и льется человеческая кровь.
Убитые и искалеченные мужчины, украденные и проданные женщины, изнасилованные дети! Взятые в плен 18-летние солдаты, превращенные в рабов! Простые горожане, разорванные на куски в полутора километрах от Кремля!
Право говорить от имени всего народа присвоило себе первобытное бандитьё, нападающее на школы и больницы. Человеческая мразь, вернувшая времена торговли людьми.

Кто сегодня напишет о людях в погонах, своими телами закрывающих путь нечисти, ползущей в наш дом?

Шоу-бизнесу они не интересны. Для мюзикла они - не тема.
Ну, что же? Мы расскажем про себя сами.

                Мы не тратим секунд, что, как пули, проносятся мимо.
                Нам с тобою уже не успеть оглянуться назад.
                Вновь должны мы шагнуть под прицелы чужих карабинов,
                Снова жизнь укорочена, словно десантный приклад.
                "МЫ" В.Азаров. Еше вполне живой в 2003 г.


Этот человек не очень отчетливо помнил свое детство. Первое, что обычно всплывало в памяти - озорные глаза мальчишки, размахивающего руками в ритме какой-то веселой музыки.
Второе, что он помнил - тяжесть отцовского пистолета. Сын офицера!
И третье - пронзительный свист в  два пальца, от которого в панике разлетелись вороны.
Тогда его звали по имени:  Володей, Володькой. Иногда – Володенькой.
А потом его начали звать по фамилии.
И эта фамилия отзывалась эхом на звуки оружия.

И это было - всегда. И везде.

XVIII век. Франция. Мушкетеры короля. Упругий шаг, веселые глаза.  Рука, спокойно лежащая на рукоятке шпаги. Твердый прищур, смотрящий вдоль ствола пистолета. Три клинка против семерых. "Жик, вжик, уноси готовенького!"
Подхваченный на лету надушенный платок. "Почту за честь, мадам!" и веревочная лестница, сброшенная из окна третьего этажа.

XIX век. Дикий Запад. Тяжелый кольт, мгновенно вылетающий из кобуры. Семь человек против тридцати. "Великолепная семерка". Прыжок в седло с крыши дома и верный конь, врезающийся в толпу врагов, чтобы спасти раненного друга.
Влажный взгляд, полураскрытые зацелованные губы "Мне говорили, ты страшный.  А ты вон какой!". "Какой?". "Ласковый. И улыбка у тебя мальчишеская".

Золотой век Екатерины. 30-летние полковники, 35-летние генералы.
        "Еще не смолкнет голос трубный,
         А командир уже в седле.
         Не обещайте деве юной
         Любови вечной на земле".
Ах! Голубые, черные, карие глаза прощально смотрят из-за занавесок. Тайные слезы, чтобы никто не увидел. Ах, маменька!

XX век.  Рев турбин. Вооруженный до зубов спецназ. "Первый пошел!" И, раскинув руки, он пошел, черной точкой пронзая закатное небо!

199.. г. Предгорья Кавказа. Скрип тормозов сзади. Протянутая трубка. Знакомый глуховатый голос: "Володя, садись в машину. Тебе все расскажут. Времени - ноль. Работаете с Александром. Командует он. Удачи!".
По именам, блин! Как все в Управлении он знал: если генерал Дронов обращается перед заданием по имени, - "прогулка" предстоит препоганая.
А тут, к тому же, еще и непрофильная.
Когда он все выслушал, захотелось, как в школе заныть: "Ну, МарьВанна, ну почему опять - я?"
Заложники, захваты самолетов – с ними же разбирается "Альфа", антитеррор. Их на эти именно игры и натаскивают. Мы - то здесь - каким боком?  Что это отцы-командиры там у себя на Хорошевке* в чужие разборки захотели? Своих, что ли мало?
* В Москве на Хорошевском шоссе, недалеко от метро Полежаевская расположена штаб-квартира ГРУ   – Прим. ред.).
А насчет удачи? Удача сегодня им точно не помешает. Захваченный врасплох аэродром. Взятый в заложники известный поэт. Требования террористов новизной не блещут: заправленный самолет и десять миллионов долларов.
Время тянули, как могли. Но…  Не так уж  много времени у них и было.
Короче, самолет уже на взлетной полосе. Имитирует заправку.
Ну, тогда ясно, почему выдернули их. Никаких загадок. Ближе всех оказались, вот и все.

Приказ Москвы: "Взять!" И конкретное уточнение: "Любой ценой!"
Любой!
М – да.
Интересно, как они там представляют себе эту "любую" цену? Любую – это как? Есть варианты?
Хорошо было в древности. Время текло медленно. Пока лук натянешь или пращу над головой раскрутишь.. И уж если у кого-то  возникало желание определиться с ценой, он имел возможность сделать это не спеша. Священная книга советовала с этой целью тщательно и вдумчиво перебрать всю анатомию: "Руку за руку, око за око, зуб за зуб…". А сейчас  по обе стороны – спецы скорострельные. Стрельба практически в упор - не промахнешься. И все как-то сразу - типа договорились: "Жизнь за жизнь!".
Так что, и с вариантами, и с ценой – все ясно.
И в Управлении знают это прекрасно. Не дети.

Но, однако, зачем весь этот вестерн?
Сюжет первый. На любом аэродроме глобуса, куда они в результате сядут, их встретит и без вариантов возьмет за холку местный антитеррор. В случае какой-нибудь печали с поэтом, официальные власти выразят сожаления и соболезнования. Семье даже денежку какую-нибудь заплатят. На порядок выше той, которую смог бы заработать своими рифмами сам поэт за все оставшееся у него время. Кому положено, поскорбят. Правда, не очень долго. Так, чтобы быть в форме к моменту дележа этой самой денежки. И все довольны в результате. Цинично, но… . Такова, как говорится, наша се ля ви.
Сюжет второй. Напрашиваюшийся. Еще более простой. До самолета им, по-любому, метров сто прошагать, но придется. Так, миль пардон, господа. Это же попросту вопрос трех снайперских стволов и двух секунд работы. С того начнем, что на ста метрах из винтовки не то, что у снайпера, у курсанта училища не получится промахнуться. Тут даже целиться не обязательно. Можно просто вдоль ствола смотреть.
А штатные снайперки сейчас имеются не то что в любой воинской части, включая стройбат, но в любом районном управлении МВД.
Тогда, что же тут играется - то?

И вот тут до него дошло еще кое-что. Он понял, почему выдернули именно их.
И от этого понимания по спине пробежал холодок.
Первое: выпускать их не хотят. Второе: валить вмертвую не хотят тоже.
Значит, что остается? Остается, что кому-то они нужны - теплыми. И этот кто-то имеет право отдавать приказы генерал-майорам.
Так ведь к тому все идет, что им  с Сашкой сейчас как раз и предстоит брать этих отморозков вживую. Вдвоем - троих! Ё-моё! Мать моя женщина! Вот уж, свезло так свезло!
Подождем! Если им об этом скажут, то только в ближайшие  десять минут. Другого времени просто не будет.
И не дай-то Бог действительно скажут.  Потому что тогда - придется! Иначе…
Тяжелый взгляд из-под бровей: "Вы провалили задание!"
Хотя все всё понимают.

В наушниках:
- Ребята, мы прижмемся пониже. Чтобы долго не висели. Все-таки шанс, что не заметят.
Что за бред - пониже! Стратеги, мать их! Куда же, ниже-то?! Может, вообще без парашюта?!
- Не увлекайся! Все-же – не на матрас!
Понимающие глаза. Хорошо со своими. Без слов понимает, с какой силой мы сейчас впечатаемся в бетонку!
Взгляд вправо. Сашка! Напарник и командир. Профи! Боевая машина! Кому-то сегодня будет не до песен. И не до стихов.
Но что-то он явно нервничает.  Желваки ходят. Ни к чему это сейчас.
- Слышь, Сашок, чего скажу. А ведь с такой высоты серьезные мужчины не прыгают. С такой высоты только гавно за борт вываливают.
Ну, вот, заржал. Уже легче. Хотя, по правде говоря, веселого в их ситуации немного. Вдвоем против троих, которым, к тому же, терять уже нечего. Если уходят так громко, не стесняясь, значит, засветились по полной. Уходят-то, наверняка после серьезных дел. Не за десятью же "лимонами" их сюда посылали! Вполне, может быть, и  уносят что-то. В карманах или головах. В любом случае по их следу уже идут, и они всей  кожей чувствуют у себя за спиной азартное сопенье волкодавов. Тихо им уже не уйти. И живыми в наши руки попадать не захотят. Не та сошка, чтобы их обменивать.  Пехота для паскудных дел!  Которые, разумеется, оформлены словесной помойкой про джихад и газават.  Знают прекрасно, попади они в "контору" из них очень быстро извлекут абсолютно все, что они знают. А потом – еще и то, о чем они даже и не догадываются. А потом их так же быстро прикончат. Самолет для них сегодня – последний выход. Так что, помеха из двух спецов им явно будет не нужна. И уж они постараются нам это объяснить с максимально возможной в данной ситуации доходчивостью, кучностью и скорострельностью. Смотри выше, там, где про выбор и цену.
Но, с другой стороны, что-то тут есть такое, что позванивает тихим звоночком. Где-то тут есть щелка. Щелка, щелка, щелочка, дающая дополнительный шанс. Он знал это ощущение легкого звона, вслед за которым в голову всегда приходит что-нибудь неожиданное.
Стоп! Тихо! Вот он, этот шанс! Он поставил на их место себя. Как он сам уходил бы после какой-нибудь кадрили по аналогичному сценарию? А вот как. Всю эту пыль с заложниками и долларами тоже вполне можно было бы поднять для отвода глаз. Но на их месте он обязательно потребовал бы парашют. Чтобы в нужной точке тихо и незаметно покинуть гостеприимный борт. Соответственно подстраховавшись, разумеется, чтобы вместо рабочего парашюта не подсунули, скажем, мешок с тапочками.
Они парашюты не потребовали. И о чем это нам говорит? А говорит это о том, что сейчас перед ними с Сашкой – не спецслужбы. А, скорее всего, выпускники каких-нибудь террористических гарвардов, которыми битком набит тот же Пакистан. Они могут быть очень даже опасны, но Школы, Школы у них за спиной нет. По отдельности каждый из них вполне может оказаться и серьезным противником, но о групповом бое понятия, скорее всего, примитивные.  Об огневом взаимодействии не слышали вообще. А, значит, в шоковой ситуации они будут – думать! И каждый по своему! А в режиме неожиданности желание думать по-своему неизбежно ведет к суете и бестолковщине. Которые вполне могут дать  пару – тройку секунд выигрыша.
Стоп! Не расслабляться! Пока это только домыслы.
Но на душе все же чуть-чуть потеплело.

Аэропорт сверху, как на ладони. Ага, вон и самолет! Другие - значительно дальше.
Все замечательно, но как же мы к нему подходить-то будем? Самолет, он же, как на двух спичках стоит. Под ним все просматривается насквозь.
Ладно, внизу разберемся. Пошли!
Прыжок со сверхнизкой. Парашюты в небе, как две ромашки на голубом. Уже в воздухе в наушниках голос полковника: "Они вышли на полосу. Им до самолета метров 150".
Жесткий удар в ботинки. Падение. Поволокло. Отстегнулся.
Встал.
Так,  вот он,  самолет. Качественно приземлились! Впритирочку. Успеваем!
Опа-на! С нашей стороны у борта самолета что-то вроде трапа. Плюс трап с той стороны. Надежно закрывают обзор в нашу сторону. Ох, на месте голова у здешних ребят! Не просто подойдем, а в полный рост!   Хорошо  начать - полдела сделать.
Справа стон. Сашка! Белое, искаженное лицо.  Двумя руками обхватил лодыжку. Встать даже не пробует. Это…  Это – как?! Это с его-то пятью сотнями прыжков!
Блин! Пузыречек аптечный темного стекла! Грамм на 100.  Откуда ему тут взяться? Здесь что, на взлетной полосе анализы сдают?
Ясно все. Сработало, как подсечка. Нога у Сашки из сустава так и вылетела!
Но, однако, господа…! Однако! Это уже картина Репина "Не ждали"! Или чья она там картина?
Между нами, господа офицеры, это уже - приехали! Вот это уже точно что - реальный шанс в родном доме Шопена не услышать. Даже если будут играть громко и на бис. Твою ж ты мать!
Само вспомнилось, как Дроныч,…
           отделяя одно слово от другого,…
                свистящим шепотом,…
                глядя в глаза: …
- Ты мне только попробуй в грузовом отсеке вернуться! Только попробуй!
Да чего ты, хрень всякая, в голову-то лезешь?!
Что ж теперь!? Памперсы одеть, чтобы в ботинках не захлюпало?
Как же! Не дождетесь!

Глаза в глаза.  Как о многом можно сказать  одним взглядом!
- Ты остался один!
- Я понял.
- Их трое!
- Я понял.
- Я не приказываю.
- Да понял, понял!
А на словах – просто: "Я доложу", - и, держа за ствол,  протянул своего "стечкина".
И когда он ощутил в руке знакомую тяжесть, откуда-то изнутри пришла уверенность: "Прорвемся!".

И время понеслось скачками.
Из наушников: "Им до самолета -  метров 120".
Вперед!
На соревнованиях он не бегал так быстро, как сейчас.
"До самолета 100 метров".
Стук ботинок о бетон, гул крови в висках, резь в пересохшем горле.
"Им осталось 70 метров!"
Он перешел на шаг, успокаивая дыхание.
"Они метрах в 50! Второй, ты где?"
- Я под самолетом.
- Снайперы на подходе.  Продержись 10 минут. И – слушай сюда! Хотя бы одного – живым! Как понял?
Да так и понял. Что тут не понять? Умеют отцы-командиры вовремя все уточнить.
"С какого же верха на тебя давят, если даже при таком раскладе требуешь кого-то спеленать живьем?"

Спокойно, мужчина! В Управлении дилетантов не держат. То, что счет 1 : 3 - практически нереален, знают прекрасно! И уж если давят… Что же за редкостная мразь вышагивает сейчас ему навстречу?!
Он твердо знал: шанс у него есть! Пусть один на …. Неважно - на сколько. Главное - один шанс у человека есть всегда!  А, если так...
Ну, суки, держитесь!
- Вас понял.  Одного - живым!  Включите мне громкую связь! Как поняли?
- Тебе -  громкую связь. Сделаем!
Четыре человека все ближе.  Трое, как сжатые пружины.  Всплыл в памяти кадр из какого-то фильма: акульи плавники, стремительно приближаясь, режут воду.
Эти уж точно, акулы. Четвертый…? Одно слово – обреченность. Сколько раз он уже за сегодняшний день умирал?!

В наушниках кто-то другой.
- Второй, внимание! Внимание, второй! Один из них инструктор, араб.  Стреляет с обеих. Первый выстрел обычно с левой. Крайнего слева держи, как понял?
- Держу крайнего слева. Громкая связь?!
- Есть громкая связь! Работай!
По неуловимым для постороннего признакам он понял: говорит кто-то из своих, дроновских. Успели! А  это значит – все! По большому счету, игра окончена. "Этих" - уже не выпустят!
Не один! Уже веселее!
Осталось свое дело четко сделать.
Сделаем!

Значит инструктор. Значит, он и командует. Значит он, скорее всего, и нужен. Значит, его и оставляем. Любит начинать с левой.  Крайним слева? Резонно.  Центровой, скорее всего, держит заложника. Не начал бы он за него прятаться. А ведь начнет! Крайний справа? Будет отвлекать от араба. Ну что же? На таком расстоянии в лоб не промахиваются!
Все громче стук четырех пар ног по бетону. Все остальные звуки куда-то исчезают. Только этот стук. А потом куда-то исчезает и он. Холодная тишина ненависти заполняет все тело.
Они все ближе. Четыре фигуры. Как на экране. Самолеты, грузовики, здание аэропорта – все слилось в блеклый светло-серый фон. И на этом фоне стремительно увеличиваются четыре черные ростовые мишени. 
Ага, вот он и араб. Действительно, крайний слева.
Спасибо, родной! Хорошо идешь! Под правый ствол.
В масть!
И, когда им осталось не больше десяти метров, он вышел из-за трапа и живым шлагбаумом намертво перекрыл собой путь к спасительному для них самолету.
На весь аэродром проревело, ударило по ушам "Суки, стоять!"
Два ствола в руках, двустволка зрачков. Удар ненавистью, как кнутом. Три головы дернулись назад. Они как будто стали меньше ростом.
Он давил их ненавистью, как танком, телом чувствуя сгущающийся воздух. И ответную волну растерянности и злобы. И – они остались на месте! Они не разошлись "веером", растягивая ему угол обстрела. Они так и стояли все вместе, растерянно соображая, что делать. Секунда, вторая.… 
Плечи, плечи расслабил!

А затем они пришли в себя.
По острому уколу куда-то в солнечное сплетение он понял: "Сейчас начнут!" И нащупал стволами двух крайних.
"Кто, кто, кто из них рыпнется первый'?!"
Время остановилось. Он видел их движения, как при замедленной съемке. Вот оно! Плечо того, кто слева, дернулось назад. Центровой действительно пошел за спину заложнику. Правый рвет из-за пояса ствол. Рот растянут в крике.
Ори, мразь, может попадешь! Уход "бабочкой" вправо с перекатом через плечо. Стук выстрелов и звон гильз о бетон.  Пули прошили воздух там, где только что была его голова и сердце.
-  Стрелять учитесь, сучьи дети!
"Бабочку", этот длинный неожиданный пируэт  он в свое время оттачивал месяца полтора. Эффектная вещь! Вся прелесть в том, что пока ноги описывают дугу, утягивая за собой взгляд наблюдающего, корпус устойчиво зафиксирован в развороте на противника.  И то, что со стороны представляется непонятно куда летящим комком, вдруг начинает неожиданно стрелять откуда-то снизу.
Практически с уровня земли. Из обоих стволов. Арабу и правому – по плечам. 
Вышел на колено. Центровому - две дырки в левый ботинок. Самого-то за чужой спиной не достать, зато ботиночки снизу -  как на витрине.
Встал на ноги. Так, что у нас? На двух плечах – расплываются красные кляксы. Две руки повисли, как перерубленные веревки. Два ствола грохнулись на бетон. У третьего подламывается левая нога и он заваливается на бок. 
Араб с правой  - вторым стволом ловит. Не навоевался еще?! Держи, сволочь! Второе плечо! Есть! Улегся? Ну, вот и полежи пока. Так-то оно лучше будет!
Правый? Копошится, левой рукой ствол подбирает. На, получи в башку! Есть!
Центровой? Твою ж ты мать!…. Граната!
С обоих стволов в низ живота! Не по-джентельменски, согласен. Но ломает пополам. Вот так, родной, на собственную гранату и ложись! А теперь – "контроль" в голову. Не люблю сюрпризов в спину от недобитых героев.
У араба рот разрывается безмолвным криком. Так ты что, еще и орешь, падаль?! Ненависть находит свой выход.  Глаза впиваются в глаза. Рот перекошен. Он сейчас будет рвать его зубами! Пули выбивают бетонную крошку рядом с головой араба. Тот замолкает.
Ну, кто еще, кто?! Всезаполняющая жажда стрелять, убивать, резать в ремни эту нечисть, поганящую его дом!

Тишина!
Что, все?
Тишина.
Все!

Три тела на бетоне.  Два неподвижны. Араб сучит ногами и бьется головой о бетон. Под ним растекается темная лужица. Блин, не помер бы. Все труды прахом…
Четвертый, стоя на коленях, судорожно хватает ртом воздух. Потом вскакивает и бросается бежать куда-то в сторону.
Беги, поэт! Возвращайся к жизни.
Не до тебя сейчас. Не до тебя!
Главное – не это.
Он их сделал! Всех троих!
И  сам остался в живых!

Время замедляет свою скачку. Возвращаются звуки. Он вдруг понял, что у него стучат зубы. Краем сознания подумал, что Сашка сейчас был бы совершенно спокоен. Просто стоял бы и ждал. Ну, то - Сашка!
К нему бегут. Что-то орут, обнимают, хлопают по плечам. Аккуратно выдирают из одеревеневших пальцев стиснутые стволы.
- Все, все, Володя, все. Все, расслабился! Отпусти-ка. Слышишь, отпусти!
Какое небо синее! Облака-а! И ветерок какой-то странный… не то теплый, не то холодный...

Куда-то ведут. Сажают в машину. А откуда здесь взялась машина?
Стук захлопывающейся дверцы. О-о! Дроныч! Батя! Сам! Когда успел?
- Т-товарищ генерал...
- Отставить! Сам все видел.
Сгреб лапами за плечи. Тряхнул от души, да так, что чуть зубы не лязгнули:
- Молодец, Володя! Мо-лод-чага!
Хлопнул по колену. Подождал пару секунд. И - уже  немного другим тоном:
- Ну, что, капитан? Сверли дырку под орден. Какой - решим.
А где отеческие интонации?! Где неформальные отношения!?! Раз без входных отверстий обошлось, так уже и опять по званию! Ну-ну.
А что, собственно, "ну-ну"? Чего ты ждал-то? Жизнь продолжается. 
Минуту! Орден!  Орден?  Не суетись, мужчина! Пусть завтра еще раз повторит. У себя в кабинете. А сейчас… Он не говорил,  я не слышал.
Батя, видать, понял, что ему сейчас  орден - примерно то же, что кольцо в носу. Без разницы. Резко меняет тему:
- Ладно, подождет служба.  Глотни-ка. Вместо витаминов. Чтоб девки любили. Любишь девок?
- Э-э-м-м…
- Лю-ю-бишь!  Насквозь тебя, жеребца, вижу!
Еще один удар по колену. Да что же ты так лупишь-то!? Еще один такой удар - и вышеназванные девки станут навсегда неактуальны.
- Короче, давай! Твое любимое.
Чего там, любимое? Пришелся как-то по случаю ящик "Лонг Джона". Ну и... не пропадать же добру. Да и, к тому же, кое-кто из здесь присутствующего генеральского состава тоже, помнится, не побрезговал.
Полный стакан. Ушел в два глотка. Ни вкуса, ни привычного ожога во рту. Он знал - это скоро пройдет. Поэтому без церемоний протянул стакан: еще! И генерал-майор Дронов, всесильный и могущественный, временами беспощадный Дронов, так же, не чинясь, размашистым движением плеснул ему еще полстакана Долговязого Джона.
В глубине души кто-то оживающий весело хихикнул: "Вот так, ребята! Вот кто мне в бармены пошел!"
На этот раз он ощутил и вкус, и разорвавшийся  жар. По всему телу побежали теплые упругие ручейки. И понемногу он начал осознавать, что он сидит на заднем сидении куда-то несущейся машины, а генерал Дронов, Дроныч, Батя, глядя на него понимающими глазами старого волка, улыбается и повторяет: все в порядке, Володя, ты их сделал!
Да, он это сделал!

А потом, через день, из стонущих уст совершенно сногсшибательной победительницы очередного конкурса красоты: "Сумасшедший! Ты что вытворяешь?
И под утро, нежно прижимаясь всем телом:"Слу-ушай! "Мой ласковый и нежный  зверь" – не с тебя списывали?
- С меня, русалка, с меня. Не только списывали. Ваяли!
- А почему я – русалка?
- А потому что у тебя….  Вот здесь…   
Взвизг, битье по рукам. Веселая возня. И опять прижалась.
………
Нежный, воркующий смех. Солнышки в глазах, доверчивость.
……………..
Краски, звуки. Время течет медленно, спокойно.
………………………..
Жизнь! Мягкая и теплая жизнь.

Но, чтобы она могла быть такой, нужны эти люди.
Живой щит. Люди последней надежды.  Люди возмездия.
Не все они дошли до мирной жизни. Не все они вписались в ее повороты.
И среди этих людей….   Живой и веселый…

Везде и всегда, когда звучала команда: "Оружие к бою!" - эхом отзывалась фамилия этого человека. И фамилии его товарищей.
Наши фамилии.

Всегда и везде. У всех народов и во все времена.
В звоне шпаги и шпор, в храпе коня и стуке копыт - …
В клацаньи затвора, стуке выстрела и сверкнувшем на солнце ноже - …
В предсмертном хрипе врага и в сладком женском стоне - ….
Иногда – чаще, чем хотелось бы - в троекратном залпе комендантского взвода - …
отзывались наши фамилии.

Спецназ – это не род войск. Спецназ - это выбор судьбы.

Спецназ – это мы.

                Владимир Азаров