Mulled wine

Так давит в груди, что вдох превращается в крошку;
и так бесконечно, что сам и боюсь представить.
Я так одинок, что старую черную кошку
хватаю в охапку и глажу, и глажу часами.
Цветной телевизор - зараза! - сожрал всё свободное время;
и черт бы с ним, с временем, я не такой идейный,
но просто термометр врет и я снова тупею,
а выход один - кардамоновый омут глинтвейна.
Коричная ночь меня тянет в свою ненормальность;
я путаю числа, я путаю кто я и где я.
Теперь мне всё можно, и я принимаю как данность:
уснуть ровно в шесть и проснуться без четверти девять,
без снов, без возврата к началу на пять или старше.
Медовая осень за окнами воет по птичьи,
но мне всё равно; одному мне не так уж и страшно -
ведь дома тепло и кошка о чём-то мурлычет.

А утром - как будто бы проще:
иду на работу.
Кого-то с работы встречаю, не чая что - мальчик.
По грязным дорогам кидаюсь с седьмого года,
борюсь до седьмого пота с собою - не плачу.
На страх и на совесть, на слово и дело надеюсь,
надев на копье наконечник из мягкой стали.
Шагаю, шагаю, шагаю и, вроде бы, греюсь -
теплей ведь становится если колени устали.
Всегда не звоню. Никогда не звоню тебе первым,
себя и тебя проверяя на силу духа,
на крепость характера - лишь бы не сдали нервы.

Пожалуй, пойду. Ни счастья тебе, ни пуха...