Весна не может не наступить! , I часть

Это рассказ об одном произведении. Произведение это мало известно в России, как мало известен и его автор, между тем, оно стоит того, чтобы по нему изучать русский или японский символизм ХХ века. Оно стоит того, чтобы по нему прочесть, как книгу, душу его создателя. Душу, в которой навеки запечатлелся знак "любовь"*.Одновременно это и рассказ о культурных и литературных связях России и Японии начала прошлого столетия.

В начале ХХ века Япония находилась на экономическом подъеме. Эпоха Тайсё (1912-1926) пришла на смену периоду Мейдзи, во время которого произошли знаменательные реформы, способствовавшие переходу страны к капиталистическим отношениям, европеизации, а также развитию всех отраслей промышленности, в том числе и военной, что, в конечном счёте, обусловило победу в Русско-японской войне 1904 –1905 годов, оно же, заметим,  создало и сами предпосылки к этой войне. Юридическое упразднение самурайского сословия, а также права, полученные представителями низшего класса, способствовали тому, что постепенно изменялась эстетическая система ценностей.

 В литературу пришли молодые люди, стремившиеся к обновлению национальных жанров, а так же к изучению мировой художественной культуры, прежде недоступной  из-за  долгой самоизоляции Японии. При этом большим интересом пользовалась именно современная литература – европейская и русская. Авторитетным стало учение Льва Толстого. Среди известных японских авторов, хорошо знакомых с произведениями русской классики, можно назвать Акутагава Рюноскэ, чьи рассказы «Бататовая каша» и «Сад»  написаны под влиянием Гоголя и Чехова, а в рассказе «Вальдшнеп» в качестве героев фигурируют Л. Толстой и И. Тургенев, а также Футабатэй Симэя, основателя жанра японского романа и переводчика. В число литераторов, интересовавшихся Россией и её поэтами и писателями, входили Сёму Нобуру, Арисима Такэо, Кониси Мацутаро, поэт Ито Таканоскэ,  переводчик Катаками Hобуру,  журналисты Фукуока Сэйити, Сома Кокко и другие. Иным импонировали идеи христианства, другим – анархизма, третьим – социализма. Привлекал психологизм Достоевского и новый язык поэзии, прозы и драматургии, столь резко отличавшийся не только от традиционных японских, но и от уже известных европейских.

В то же время российскими учёными – переводчиком Н.И. Конрадом, языковедом Е.Д. Поливановым была предпринята ознакомительная поездка в Страну восходящего солнца с целью глубже узнать культуру, язык, литературу, религию. В Японии функционировала православная духовная миссия, возглавляемая архиепископом Николаем (Касаткиным), впоследствии канонизированным церковью, в том числе и за огромный просветительский вклад – перевод Священного писания на японский язык.  После поражения в Русско-японской войне российская общественность признала, что Отечество во многом отстаёт от стремительно развивающейся островной империи. В Духовную семинарию, организованную стараниями архиепископа Японского Николая, были направлены для обучения юноши из различных российских семей. Они не только изучили в совершенстве язык, но и были максимально погружены в быт и культуру страны, о чём повествовали российские газеты того времени.
Среди русских поэтов набирало силу увлечение восточными философиями, поэтикой и символикой. К. Бальмонт делает переводы некоторых стихов, ещё не подозревая, что собственные его произведения уже переведены на японский. Для Максимилиана Волошина Япония и её культура служат источником вдохновения и познания. Интерес вызывают произведения искусства и японский театр. Но лишь одному человеку в то время удаётся в полной мере охватить два мира в своём творчестве – незрячему молодому эсперантисту Василию Ерошенко.

Эсперанто, «язык надежды», появился на свет, чтобы преодолевать разобщенность между народами, молодые люди во многих странах считали его провозвестником новой эры всеобщего единения. Эсперантистские курсы, кружки, кафе возникали и множились повсюду. Для В.Ерошенко язык был не самоцелью, он был его средством «увидеть» мир, осуществить знакомство с передовыми людьми разных стран, изучить культуру разных народов. Благодаря своим связям в мире эсперанто ему удавалось путешествовать по миру куда как легче, чем иным зрячим его соотечественникам. И, приезжая в очередную страну, Ерошенко не только с жадностью исследовал культурное пространство вокруг себя, он работал – писал, преподавал эсперанто, читал лекции по русской литературе, выступал в качестве музыканта, ни в коем случае не соглашаясь вести жизнь калеки-инвалида.

Прибыв в Японию в апреле 1914 года, он скоро освоил язык, причём не только бытовой разговорный, но и поэтический. Случилось это благодаря тому, что, поступив в Токийскую школу слепых вольнослушателем, Ерошенко стал изучать вместе с психологией и медициной японский язык, литературу и музыку.  Музыка  открыла восприимчивому молодому человеку то, на что у исследователей менталитета и культуры уходят годы, она позволила проникнуть в глубинные пласты, эмоционально воспринять образный мир другого народа, поэтику, язык символов. Осваивая традиционные инструменты – кото и сямисен, В. Ерошенко выучил несколько сотен старинных пьес, с которыми слепые сказители выступали во дворцах сёгунов и даймё, в домах горожан и в маленьких деревнях. Он воспринял древнюю культуру Японии изнутри, так, как невозможно воспринять, читая книги об этом предмете. Впоследствии в его произведениях на японском будут встречаться фрагменты, написанные старинным языком, характерным для прошлых веков.

Уже менее чем через год Ерошенко знакомится с молодым японским драматургом и деятелем театра Акита Удзяку. Встреча их происходит случайно, в парке Нара и для обоих является подарком судьбы. Знакомство с русским эсперантистом спасает находящегося на грани отчаяния Акита от самоубийства, а для Ерошенко открывается мир японского театра.
Вместе они посещают театральные представления – традиционный Но, Кабуки и новый театр, где ставят пьесы европейских и русских авторов. Доподлинно известно, что Ерошенко присутствовал на постановке одной из пьес Сологуба и знал о её судьбе в России. Отсутствие возможности видеть сцену концентрировало его внимание на репликах героев, образном строе, внутреннем содержании пьес, впрочем, то, что не было доступно ему визуально, компенсировалось подробными комментариями его японских друзей и, главным образом, Акита Удзяку.

Акита был проповедником нового театра, вместе со своими единомышленниками он организовывал театральные труппы, которые выступали  в рабочих кварталах, нередко сталкиваясь с пристальным вниманием полиции. Это был театр европейского образца, принципиально отличавшийся от традиционного. Идеи его пьес, во многом близкие социалистическим и утопическим учениям, были направлены на то, чтобы разбудить социальную активность масс, прежде всего рабочей и студенческой молодёжи. При этом пьесы самого Акиты Удзяку не были лишены традиционной японской поэтики и символов, но уже то, что сюжет их основывался на современной действительности и поднимал вопросы, близкие современникам, было серьёзным отличием от существовавших ранее произведений. Его пьесы были написаны в новом жанре сингэки – современной драмы, а на собраниях в лавке «Накамурая» обсуждались идеи,  в последствии воплотившиеся в «Передовом театре» («Сэнкудза»), а затем в творчестве, таких коллективов, как «Театр в чемодане» («Торанку-гэкидзё»), «Авангард» («Дзэнъэй гэкидзё»), «Пролетарский театр» («Прорэтариа гэ-кидзё») и «Левый театр» («Саёку гэкидзё»).

 Ерошенко был одним из завсегдатаев собраний в «Накомурая», её хозяйка госпожа Сома Кокко даже гостеприимно поселила его у себя, трогательно заботясь о русском госте.  Посетители лавки организовали литературный кружок «Земля» (Цутино кай»), возглавил который Акита Удзяку. Значительная роль в обсуждениях принадлежала Ерошенко, критические замечания которого, по воспоминаниям современников, были глубокими, хотя и часто весьма резкими.

В. Ерошенко начал литературную деятельность с небольших рассказов, сказок, которые диктовал своим японским друзьям. Только через несколько лет, в 1921 году, он оказался готовым воплотить более масштабный замысел – создать драматургическое произведение, пьесу «Персиковое Облако».