Новый Провинциал 1, часть 1 проза, продолжение 3

Сергей ПИКТА

УПОР ЛЁЖА

Афганистан. Июль 1987 го¬да. Караул. На посту склада ГСМ стоит часовой. В кромешной тем¬ноте невозможно рассмот¬реть замки на баках с горючим. Уже много раз часовой проходя по периметру объекта, проверял на них пломбы.
Ах, как хочется курить, но нельзя. Любой огонёк может быть замечен с гор и использован душманами как мишень.
Слышатся шаги. Часовой видит два мелькающих  сигаретных огонька.
— Стой, кто идет? — строго по Уставу окликает он, и в сердцах добавляет про себя: – А «дедам» всё можно…
— Разводящий со сменой! — отвечает один из подошедших.
— Разводящий ко мне, остальные на месте!
С сигаретой во рту подходит сержант, спрашивает, как дела, затем подзывает сменщика:
— Ну, давайте  порезче, обойдите территорию. Доложите, если что не так.
Процедура смены караула была недолгой.
— За мной, марш! — командует разводящий, и группа уходит в темноту.
 


***
В караульном помещении горит свет. За столом трое молодых солдат учат Устав. Четвёртый спит, но поднимает го¬лову, когда в ком¬нату входит сержант.
 - Что, спишь? — кричит сер¬жант  и бьет солдата по лицу. – Где начкар?
 Пошел отдыхать в «модуль», к утру вернется, — отвечает солдат, вытирая кровь с разбитой губы.
 - Принеси воды, — приказывает сержант: — Остальным встать! Сейчас вы у меня спать разучитесь! Упор лежа принять!
Солдаты падают на пол.
— А вы что, приказ не слыша¬ли? — смотрит сержант на сме¬ну, только что вернувшуюся с постов.
Появляется посыльный с ковшом воды.
— Вовка, будешь пить?— спрашивает сержант солдата у окна.   Тот качает головой.
 — А теперь под счет, начали, и ты тоже!
Посыльный отодвигает стулья и ложится на пол.
- Раз, два! — протяжно   счи¬тает сержант. Двое выбиваются из сил.
– Отставить! — озверелым голосом орет сержант.
Все поднимаются, кроме тех двух. Сержант  льет на них воду:
- Ну, что, очухались?
- Теперь они будут учить уставы, — говорит Вовка и пинает одного из лежащих ногой в живот.
 Скрипит дверь. Из соседнего помещения выходит, протирая сон¬ные глаза, старшина, помощник начальника караула:
- Что за шум?
- Да вот  молодые на посту спали, ну  мы с Вовкой им маленькую вечернюю зарядку устроили, — отвечает сер¬жант.
- Ну, и правильно, а то разнежились на гражданке... А этот почему с разбитой губой? Ты что ли, его  «приголубил»? — спрашивает старшина.
- Ну, — отвечает сержант.
— Это не порядок. Иди, чучело, умойся, и чтоб как новенький был, — командует  старшина. Солдат кое-как поднимается.
— А остальным в кара¬улке «шмон» навести! К семи часам начкар придет, чтобы все бле¬стело! – и обращается к Вовке: — Пойдем покурим, пока молодые трудятся.
 - А у тебя есть что?— спрашивает Вовка.
- Только «Донские», а «начинка» у Кольки осталась. Мы с ним перед разводом курнули немного.
 - Ну, пошли, «Донские» так «Донские», — недовольно бурчит Вовка.
***
Рядом с курилкой у ворот под грибком стоит часовой. Он молча смотрит на старослужащих, выхо¬дящих из караулки.
— Все  спокойно? — спрашивает старшина:
— Так точно! — отвечает часовой.
Друзья усаживаются на скамейку.
- Эй, солдат, дедушке скучно, расскажи-ка анекдот,— кричит Вовка часовому.
- Я, что знаю, уже   рассказывал, — отвечает часовой.
—  Ну, тогда пляши, — приказывает разводящий.
Часовой прислоняет автомат к «грибку» и пускается в пляс.
— Смотри-ка, да ты у нас артист, — ехидно говорит Вовка. — Продолжай представление, прошу тебя.
Часовой пляшет минут десять, не меньше. Вдруг со стороны автопар¬ка гремит автоматная оче¬редь. «Плясун» останавливается. «Де¬ды» вскакаивают.
— Нападение на пост! — кричит старшина. Там – Колька! Вовка, беги в модуль, сообщи начкару.
Через минуту возле ворот строятся солдаты в полном обмун-дировании.
— Сержант, остаешься за старшего, — командует старшина. — За мной, бегом, марш!
Прибыв на объект, солдаты об¬наруживают дыру в ограждении; проволока аккуратно перекушена кусачками. На земле лежит Колька. Его шея перетянута колючей проволокой. Рядом валя¬ется недокуренная сигарета.
— Ефимов, Щукин, Семенов — в оцепление по углам забора. Кто знает, где включаются прожектора? — Включить и проверить машины и БТРы, — командует старшина.
На рассвете караул обследовал машинный парк. Техника оказа¬лась в порядке, все баки с горю¬чий были под пломбами. Колька погиб, но прежде чем умереть успел нажать на курок автомата...
 
Валентина АНТОНОВА

ЧЕРЕМУХОВЫЙ ЛЕС

Резко звонит телефон. Женька сидит в любимом кресле и смотрит телевизор. Впрочем, смотрит ли? Все мысли ее там, в черемуховом лесу.
Они не виделись три недели. Двадцать один день разлуки! Завтра она сядет в поезд, и знакомая проводница в седьмом вагоне застелет постель белоснежным бельем. И опять будет дорога, которая, как всегда, покажется нестерпимо долгой.
Знаете ли вы, как пахнет горизонт весной?.. Весной горизонт пахнет черемухой! Дурманящий запах врывается в вагоны, проникает в них следом за соловьиными песнями. И вот уже нет хмурых заспанных лиц. Все улыбаются. Все влюблены!
Завтра! Томящая истома охватывает Женьку. Вот она выйдет из купейного вагона, минует усыпанную черемуховым инеем поляну, влетит в знакомую комнату и увидит Его.
Он будет лежать с закрытыми глазами и притворяться спящим. Но ямочки у кончиков губ выдадут его: он ждет.
Женька улыбнется и смотрит на свой, занимающий полстены портрет, написанный им в день первого свидания.
... Резко звонит телефон. Так не хочется вставать. Кому понадобилось тревожить в столь поздний час?
— Да, — берет трубку Женька, — это ты?
— Ты что не одна?
— Не одна, — отвечает Женька.
— Я так и знал. С кем же?
— С тобою!
–– Ты что, ненормальная?!
–– Петенька, милый! — не выдерживает Женька. — Здравствуй! Завтра утром я мчусь к тебе. В наш черемуховый лес.
— Стоит ли? — слышится ответ. — В такую даль тащиться ради одного дня. Перестань!..
— Нет, приеду! — повторяет Женька и кладет трубку.
Утром, приняв ледяной душ, она мчится на вокзал. Тревога спешит следом…
— Тук-тук-тук, — стучат колеса.
— Ух-ух-ух, — отзываются рельсы, и поезд врывается в Белый горизонт.
Женька выходит из вагона и прислушивается.
— Здравствуй, — встречает ее соловей и заводит грустную песню.
— Здравствуй, Женька, — шумит черемуховый лес, расступаясь перед ней. Но нет ответного приветствия, звенящего женского смеха, милой улыбки. Женька не замечает ничего. Она торопится.
Он лежал в своей обычной позе и, кажется, действительно спал.
— Я приехала! — сказала Женька. Глаза открылись.
— А... — ответили они.
Женька огляделась и похолодела. Со стены, на которой раньше висел ее портрет, смотрела незнакомая женщина и улыбалась. Женька поняла все...
Она выскочила из дома, оставив двери открытыми, долго бежала по усыпанной черемуховым цветом дорожке, затем упала в траву и разрыдалась. Плакала долго, навзрыд.
Прилетел ее соловей, послышалась знакомая трель. Женька перевернулась на спину, открыла глаза и увидела Петра. Трель оборвалась.
— Прости, — сказали его побледневшие губы, — прости!
Притих черемуховый лес, благоговея перед лунным сиянием, и только песня соловья временами разрывала тишину.
А может быть, это были, отголоски Женькиного сердца, доносившиеся из вышины небес, от мерцающих звезд.


 
Ксения ВОРОНИНА

НИТЬ

Нить оборвалась… Побежала по только вступившему в период созревания марту и исчезла у него в ямочке за мочкой уха…Так умирал в начале расцвета мой юный растлитель, сливочная жизнь которого растаяла в тумане мгновенной вспышкой…
Но это есть потом. А пока – смуглая кожа с юношеской щетиной на ярко выделенных скулах, глаза, как две чашки утреннего кофе с сигаретой после бесконечных прогулок с неясной, но всегда одной и той же целью, бетховенская неудовлетворенность, ярость в соседстве с пассивностью - мой герой никогда не льет слезы и даже не говорит (ни с самим собою и ни с кем другим); не появляется в людных местах; тень без оригинала; равнодушие в припадке страсти.
День как день изо дня в день. И лишь ночью разрывается пленка и бьет неиссякаемый семенной источник. Ночной мотылек и сам себе сутенер без оплаты.
Растворение в тенях и лицах, оставление яда в слезах, ироничное дробление посторонних душ – вот течение зеленоватого дыма, ночное раскрытие лепестков его начала.
Одним из его постоянных занятий являлось … точнее, пока еще является, наблюдение поездов. Этот человек не стремится броситься под проносящийся конец и не проверяет, хватит ли у него на это мужества – он каждый раз убеждается, что ни таким, ни каким-либо другим способом конца не достичь. Конец – это возвращение в начало, а потому необходимо бесконечное движение; пусть кажется, что идешь на одном месте, по кругу – нельзя останавливаться. У того, о ком я повествую, рассуждаю и которого описываю, вряд ли есть цель на пути и смысл в жизни, но ведь «особого смысла нет ни в чем» (Генри Миллер) – все равно его механизм действует.
Остановлюсь на конкретном отрывке, но не остановлю и не оставлю своего спутника. Воспаленное солнце, красное и томно разъяренное, уже уклонялось от нападения моего ветра (его легко узнать, ведь мы с ним одинаково упрямы и вечно боремся), когда герой мокро вышел на улицу, точнее вылился, как теплое молоко, гладко и неслышно. То, еле влача ноги, то стремительно прорезая слои атмосферы, добрался он до покинутого уличного кафе и почувствовал издалека запах себя самого…
Воспоминания хранятся в запахах. Он ее не помнил, да и не знал никогда, но должен был встретить. «Издалека» было в двух шагах: она разлилась за столиком, длинными влажными пальцами переворачивая страницы ненаписанной книги. Мертвенно белая, размеренно долгая и непоколебимо холодная, она почувствовала его дыхание на расстоянии, но разум не дал ей осознания – и потому она ничего и никого не ждала: одинокая и самодостаточная, продолжала она смотреть в пропасть. … И вдруг – толчок – и оба вздрагивают в эпицентре взрыва.
Он молча подает ей руку – она без слов, глядя сквозь него, накрывает ее своею. От прикосновения по линиям нервов проходит ток, известный лишь им двоим. В полной тишине изолированности они проводят часы, сидят на набережной под дождем, прислонившись спинами, остановив собственные мысли… и расходятся, поднявшись в один миг и не говоря ни слова: привыкли.
Следующей ночью они возвращаются с другой стороны и сталкиваются в темноте. Непонятно, кто из них ведет и кто идет следом – но оба оказываются в мотеле, снимают номер и, резким взмахом впившись друг в друга, раздирая тела на обрывки немоты, ... силой и болью…
Во вступлении в это искусство еще больше ограничений, чем в музыке или живописи, театральном мастерстве и т. п. Знать теорию бесполезно. Дыхание в ритм и такт, совпадение пульса, несговорчивые желания, знойность тайных мыслей – свидетельства получения результата от любого наспех выбранного объекта действия. Расчет плюс взбунтовавшиеся эмоции, в определенном соотношении взятые, дают верное равенство; четкое знание решение решений вперед отрицает сомнения. Растление согревалось самолюбивой учтивостью и несмелым трепетом страсти, только вырвавшейся сквозь пленку незнакомого. Дрожь млела в его руках и рассыпалась по пастельным телам невинности.
Она же использовала мужчин для утоления жажды, рисковала, выскальзывая из объятий и собственных ловушек, но все же уходила, как ни в чем не бывало. Раскраивала разочарования, сшивала потери и повергала в вечную тоску, точно из мести, ведь сама она выносила эту тоску в себе, породила и жила с нею, спала и просыпалась с нею рядом, содрогаясь от мысли об этом однополом партнерстве…
Слияние необходимо было времени для доказательства возможности совмещения одноименных зарядов, протекания реакции в отсутствие катализаторов.
За окном было другое время. Протекали люди из прошлого, ничем его не запятнавшие, но, в некотором числе, оставившие пулевые отверстия, разверзнутые пропасти ран. Скорбно молчаливая процессия никому не нужной памяти.
Еще один шаг за черту. За стеной сознания падает каплями безразличная необходимость, влажная неограниченность совокупности творений-растворений. Отсутствие времени привело к отсутствию выбора. Невозможные партнеры затянули узел.
По землям бродил-бродяжничал босой всем телом старик. Вода струнила в сточных трубах. Стая мирно засела на крыше. Старик бренчал себе под нос неясное для города:
- Глубже … Дно…Я сам себя найду…
Шел и развеивал пепел и семя. Подкидывал мысли в подворотни. Распахивал дух встречным … не всем:
- Никто не узнает, где умрем и где родимся. Кто как, кто с кем…
Никто не увидел. Никто ничего не понял. А между тем… или вокруг того… небо прорвалось выстрелом. Птицы воспрянули к смерти, пепел смешался с семенем, воздух окрасился в красно-серые полосы – никто ничего не увидел… Узел распался, и прах его рассеялся – мой герой жестоко независим. Сомнение – удел слабых, и потому он ни в чем себя не упрекает: прошла пулей и вырвалась со спины, не оставив следов – и остался ничем не связанный. Пальцы еще дрожали от ночного перевозбуждения, от яркой бессонницы. Свет подернулся резкостью на бледно-желтом фоне, поток был разрезан его фигурой…
 Старик:
 Мы держимся цепью, связавшей мысленные параллели, застилаем двери глазами. Мы есть кто лишь в единственности – следствия исключены. Странники: мы заставляем себя разрывать эти цепи – другого выхода нет.
Пустота терлась о стенки мозга, безликая ярость трепала взгляд, жгла вены – тесно бурлящей крови в узости сосудов: то, что содержит в себе кипящую жидкость, рано или поздно лопается.
Некто болтался по узким, темным, словно занавешенным улицам, замыкался в квадратах домов, изредка поднимал голову, кружащуюся от порнографически разостланного небесного покрывала. Ноги столбенели и пускали корни в асфальт – он выдергивал их, отрывая кусками: останавливаться, было нельзя. И шел с закрытыми глазами, и натыкался на стены, и в кровь разбил лоб: не мог позволить себе прекратить. Вырвал свой дух изнутри, бросил его на обочину – легче не стало. Вывернулся на изнанку и кровоточил …
Пуля вернулась со внутренней стороны неба и пригвоздила его к самому себе, и воссоединила его на обочине.


 
Любовь Топольницкая


ОТ ДОБРА ДОБРА НЕ ИЩУТ
(Не все коту масленица)

Жил-был в славном городе Тихвине умный кот Тихон. Больше всего на свете любил он смотреть в звездный атлас, даже спал на нем.
И бывало ему грустно, ибо считал он себя единственным котом во Вселенной (других-то он отроду не встречал). Даже стишок сочинил:

Космос, ты такой далекий.
Бедный Тихон, одинокий.

А еще грустил он о своем детстве. Вот он веселый, пушистый клубок. Хозяин и хозяйка в нем души не чают, с рук не спускают, нежат-ласкают. Сынок их от компьютера оторвется, фантик на веревочку привяжет - и носятся они оба по квартире как угорелые.
- А теперь сижу я дома один-одинешенек, позабыт-позаброшен. Ладно хоть любимый сухой корм оставляют, - утешал себя кот. .
А как же, Тихон, тебя не кормить? Кот ты престижный: огромный, пушистый, необыкновенной дымчато-песочной расцветки. Да только работы у хозяев много, а у сына экзамены начались. Туалет твой менять некогда, а квартира тесная.
И сослали Тихона на окраину города в домик бабушки Тамары.

Не родись красивым, а родись счастливым

Мурзик родился лишним на белом свете. Он еще глазенки открыть не успел, как его бросили в речку, где он благополучно и утонул бы, да на его счастье шел по берегу веселый студент. Заметил он жалкую мордочку, торчащую из воды, вытащил убогое тельце, посадил, вернее сказать, положил на ладонь и изрек:
- Эх, несчастное ты созданье, замурзанный такой. И быть тебе Мурзиком.
Поселился котенок в студенческой семье. Жил ни сыт ни голоден. По праздникам до отвала наедался макарон, забирался в свою "нору" - антресоль над шкафом. Там, счастливый, лениво размышлял в теплой дреме: "Всякий живот сытостью живет. Не родись красивым, а родись счастливым".
А красотой наш котенок не блистал. Прямо скажем, страшненький был: черный, тощий, с вечно свалявшейся шерстью. Мордочка у него была плоская, нос странно тупой, приплюснутый. Казалось, это не мордочка, а маска, на которой запечатлелся ужас, испытанный во младенчестве.
Мало того, что с виду не гладок, так и характером был Мурзик гадок. Дикий был совсем. Кусался и царапался, даже если пытались погладить.

Здравствуй, солнышко!

Тихон стоял на тропе как очарованный. Вокруг был чудо-огород. Торчали веселые хвостики красной морковки. Улыбались зеленеющие кочанчики капусты. Приветливо качались серьезные стебли картофеля. В воздухе витали неведомые, заманчивые запахи. А над всем этим - голубая бездна, как в звездном атласе. Огромное, ласковое солнце протянуло Тихону свои теплые ладони.
- Здравствуй, солнышко! - и счастливый Тихон взлетел на верхушку березы, которая росла возле дома. Взлететь-то взлетел, а как глянул вниз - ужаснулся. Где-то далеко-далеко была знакомая тропа. Домики тепличек стали маленькими. Особенно пугал глубокий колодец, в котором таинственно блестела вода...
Только утром сосед снял с дерева оцепеневшего с испуга кота, намертво вцепившегося в ствол березы.
- Струсил. Даже на крышу перескочить не смог, - маялся бедный кот. - Как говорится, словами и туды, и сюды, делами никуды.
Но жизнь продолжается.
Отобедал Тихон, отоспался и снова вышел в огород. Первым делом обследовал страшный колодец. Доказал себе, что не трус. Волков-то бояться - в лес не ходить. А у колодца в такую жарищу было весьма прохладно и приятно.
Понравились коту и клумбы с цветами. Особенно приятно пахла мята. Тихон улегся между кустиком розового шалфея и голубыми стебельками мяты и мысленно обратился к новым знакомым:

Ой, вы, славные цветочки,
Будьте котику дружочки!
А травушка-мятушка
Будь для Тиши матушка.

Подул озорной ветерок, и цветочки закивали головками в знак согласия.

Не один во Вселенной?

А в это время в кустах терновника сидела соседская кошка Пуля. Так ее прозвали за стремительность. Со стороны Пуля казалась черной мраморной статуэткой. Но внутри она словно кипела от гнева. На огороде, где она была хозяйкой, появился захватчик. Он явился из кустиков мяты и направился к дому по ее любимой с детства тропе. Захватчик был похож на серое дождливое облако. Вот оно подплыло к дому...
Тихон не подозревал об опасности. Он трудился: обнюхивал каждый камешек, кустик, стебелек, какие-то баночки и бутылочки у забора...
Он собирался жить на этой новой земле. А потому запоминал каждый запах и его владельца. Кот он был серьезный, интеллигентный, следовательно, получал наслаждение, добывая новые знания о мире.
Подул ветерок - и кот уловил странно знакомый запах. Пахло как будто им самим. Но за углом дома.
- Не могу же я быть в двух местах сразу? - удивился кот. И вдруг остолбенел от изумления:
- Я не один во Вселенной?!
Он тут же убедился в этом буквально: нечто стремительно вцепилось в его пушистую шубку и стало ее кромсать. От боли Тихон света белого не взвидел... А затем его сбили с ног и стали катать по тропе, как мячик.
- Кис-кис-кис, Тиша, иди домой, кушать пора, - спасла его баба Тома.
Услышав человеческую речь, кошка бросила жертву и мгновенно перелетела через забор.
Потрясенный кот, непривыкший к битвам с собратьями, толком неразобравшись, что же случилось, шмыгнул в дом.
Клочки шерсти украшали траву, как кусочки ваты новогоднюю елку.

Гость дорогой, некупленный, даровой

Когда из большой дорожной сумки выпустили Мурзика, он любоваться природой не стал, а сразу юркнул под крыльцо и, казалось, дышать перестал.
- Вот и мне, Томочка, счастье привалило, - поделилась новостью баба Аня. - На лето котика воспитывать принесли, чтоб, значит, я не скучала.
- Да уж соскучишься, что в теплице, что на грядке, да и ягод-грибков хочется. Намедни в лес собралась. А какой лес, если не знать, чем кота накормить. Вискусы-то и тикикэты кончились. Купила рыбку, "патассу" называется. Может, съест? - с надеждой спрашивала у сестры баба Тома.
- С одной стороны, он только сухой корм и видел, размышляла баба Аня. - С другой стороны, куда он денется?.. Вот Пуля - молодец. Опять мышь поймала. Сама себя кормит.
И точно, Пуля, освободив тропу от разбойника, гордо пронесла по ней только что пойманного мышонка.

Была бы мышь, а зубы сыщутся.

Спозаранку Пуля пролетела мимо крыльца с очередной жертвой в зубах.
Мурзик уловил чудесный запах мыши и ринулся из под крыльца по следу Пули. Опоздал. Разве можно догнать Пулю? Понесся в обратную сторону и уткнулся носом в забор.
Голодный, как пес, если уместно такое сравнение, он вскочил на забор, который разделял огород и поле. Чудесные ароматы разносил полевой ветер. Что-то серое мелькнуло в траве. Прыжок- и вот она, вкуснятина, в зубах, еще шевелится. Аж слюнки текут. Но тут охотник призадумался: "Что такое? Почему не могу съесть добычу?". Это природный инстинкт подсказывал коту: неси мышь хозяйке, пусть видит и уважает твой труд. Скрепя сердце кот положил мышь на крыльцо. А есть хотелось. Кот огляделся. Пища порхала в воздухе. Бросок - и проглочена бабочка, присевшая было на капусту.
- Фу, гадость, вся в пыли, - чихнул кот.
- Чик-чирик-червяч-чок, чик-чирик-букашеч-чка, - раз далось вверху.
Мурзик поднял морду - на яблоне сидели воробьи. Они не обращали внимания на черное пятно. Оно часто мелькало в огороде, но никогда не мешало. Словно черная молния сверкнула. Воробьи бросились врассыпную. Поздно. Один остался в когтях голодного кота. Погибла молодая птичья жизнь. Что делать? Природа учит осторожности.
Мурзик был на седьмом небе от счастья.
- Воробей - пища богов. Это не макароны склизкие, умиленно облизывался кот. В это время баба Аня пошла за луком для окрошки. Вот она спустилась на ступеньку крыльца - и тут же ойкнула - мышь!
- Мурзя! Мурзя, убери эту гадость! - позвала она охотника. Тот легок на помине:
- Никакая это не гадость. Это кошачья радость.
Кот бережно унес мышь к бане и очень аккуратно и старательно съел ее подчистую. Даже косточек не оставил.
- Вот она, настоящая жизнь! Славно! - думал он, забравшись под диван, где и заснул сном праведника.

И косматое, да не медведь

Утром Мурзик снова отправился к забору. Ловко прыгнул наверх.
- Как интересно ходить по этой высокой длинной стене. Все видно и слышно. Я выше всех. Только надо быть осторожным: какой-то умник приделал к стене острые зубцы. Недолго и свалиться.
Забор был длиннющий, он огибал баню. И вдруг из-за поворота появился второй Мурзик. Но у кота не было братьев!
- Мхряу, - хрипло, жалко мяукнул первый Мурзик, а он мяукал крайне редко.
Пуля (вы ведь догадались, что это была она) страшно зашипела. Спина - дугой, черная шерсть - дыбом, хвост - трубой, зеленые глаза горят... Тигрица, да и только.
Потрясенный кот забыл про осторожность, сорвался с забора, немного повисел, как на турнике, на передних лапах - и шмякнулся в канаву.
Конечно, было жарко, и искупаться, в общем-то, было бы неплохо, но не в такой жиже, и не на глазах диковинного создания.
Пуля, очаровательно помахивая пышным хвостом, с независимым видом прошла по забору и уселась на столбе над канавой, любуясь зрелищем:
- Черен, да задорен. Косматый, да не медведь, - хихикнула она. - Мур-ло, мур-ло, - вынесла она приговор и спрыгнула с забора в свой огород.

Не до жиру, а быть бы живу

Тихон в очередной раз был снят с березы.
- Какие радости меня ждут? Никаких. Подушечки любимые исчезли. Звездочки с валерьянкой тоже, загрустил кот и поплелся в дом.
Там его ожидало нечто невиданное: сморщенная палочка с головой, выпученными белыми глазами и щеткой на конце. Диво дивное, чудо чудное.
- Сыта Уля, коли не хочет есть, - изрекла баба Тома, видя, как Тихон разглядывает рыбу.
- Жить надо, - здраво рассудил кот и начал жевать рыбий хвост... Вот противная рыба съедена.
- Попей-ка, милый, коровьего молочка, утешься, угостила унылого кота хозяйка. Тихон осторожно лизнул из блюдца.
- Не магазинное. Вдруг отравлюсь?
А пить хотелось... Теплое парное молоко оказалось очень вкусным.
- М-мур, м-мур, м-молочко неплохо, и к нему вернулось чувство самоуважения, которое он терял, когда его снимали с березы. Впр-рочем, где м-мой туалет? Как же быть?
  Глупый ты кот. Недотепа. Вон твой ящик, - вздохнула баба Тома. Она надеялась, что кот сходит во двор.
Заскрипели ступеньки. В комнату вошла старшая сестра.
- Чай готов. Пойдем, Тамарочка, попьем. Самое время.

Чай — святое дело

Лето может быть и дождливое и засушливое. А свежий чай в любую погоду приятен.
Тихон хорошо знал слово "чай". Чай - это возможность общения: и погладят, и похвалят, и за ушками почешут. Благодать. Кот уверенно вышел из большого дома и двинулся по тропе к маленькому. Роскошный хвост возвышался над некошеной травой. Издали было видно, что идет хозяин
Мурзик считал слово "чай" приглашением перекусить и мгновенно возник возле веранды.
Итак, коты встретятся. Будет драка? Или это встреча на Эльбе? Как вы думаете? Этот вопрос волновал и Пулю. Ведь жить одной на такой территории было, признаться, скучновато. Кошка уселась на краю крыши хлева и млела в предвкушении драки:
- Тебе, серый хвост, я бы снова бока помяла. А тебе, мурло, хвост повыдергала. Но ожидания ее не сбылись. Спектакль не состоялся.
Коты поступили весьма мудро. Они улеглись на тропке возле веранды головами в разные стороны. Дескать, я тебя не вижу, а ты меня тоже.
- Дурачье. Свое надо защищать, - и Пуля удалилась из театра крайне раздосадованная.
Но подумаем вместе: от кого защищать? Огород был обеих сестер. У дороги, в "большом" доме жила одна, ближе к полю, в маленьком доме - другая. Жили-поживали, зла никому не желали.
По-доброму приняли они постояльцев, заброшенных в их огородную жизнь.
- Тихон, кис-кис, Мурзик, идите, киски, молоко пить. И каждый кот получил по консервной банке настоящего коровьего молока. Зачем сражаться?
Тихон был сыт, но отказаться от чудесного напитка было невозможно.
Мурзик, пережив канавный позор, прильнул к банке и пил, пил, пил, едва успевая дышать.
- Напиток богов! - чуть не плакал он от умиления и восторга.
Сестры глядели на котов и радовались:
- Ешьте, дружки, набивайте брюшки.
Доброта хозяек сделала котов приятелями. Делить им было нечего. Их обоих любили, жалели. И коты платили за любовь, как умели. Тихон садился на бетонную опору электрического столба посередине участка и охранял огород. Если кто-то приходил, он громко мяукал и бросался гостю под ноги, мурлыкал, мешал идти. Мурзик ловил мышей возле бани, где их становилось все больше и больше. Прямо-таки, нашествие.
Сестры о нашествии еще не знали. Они сидели на скамеечке под сливами и вспоминали прошлое.
При солнышке тепло, при матушке добро
Сестрам было за 70. А детство словно вчера было. Интересно, о чем они вспоминают?
- Да, нас у мамы 11 было. А выжили пятеро. Кто от кори, кто от оспы умер. Брат-погодок умер, а ты, Тамарочка, выжила. Только несколько оспинок осталось, - начинала старшая.
Младшая подхватывала:
- Жили дружно. Помнишь, как за грибочками ходили? Папа вел лошадь под уздцы, а мы грибы прямо в телегу собирали. Грибов - тьма-тьмущая. Мама сразу бочку солила. А ягоды - и землянику, и бруснику, и черницу - все брали. Выйдем в поле, помнишь, вон туда(она указывала за забор), и быстрехонько корзину наберем.
Сестры воодушевились, разрумянились, помолодели на глазах.
- 9 июля, на Тихвинскую, земляника краснела, много было. В лес иду -пустым пусто, Из лесу - густым густо, - так мы приговаривали?
- Так, Анечка, так. А вспомни загадку, - засмеялась Тамарочка: "Черненька, маленька, сладенька, ребятам миленька". На Казанскую черница поспевала, 21 июля по-нонешнему.
Сестры помолчали. Они вспоминали дома, где прошло их детство.
- А погреб-то у нас какой был! В рост ходили. Бочка с капустой, бочка с огурцами, с моченой брусникой... Про картошку, свеклу да морковку что и говорить, всего хватало.
- И молочко свое. И на лошадке катались. Сестры опять примолкли. Многое они пережили. Ведь жизнь прожить - не поле перейти. Самыми страшными были годы войны. Они вспоминали, как покидали Тихвин, как вслед их телеге стрелял немецкий танк... Хорошо забрались в глухой лес...
- Как фашиста из Тихвина погнали, вернулись мы, а от домов - одни головешки. Дымились еще, - сказала старшая, и голос ее подозрительно задрожал. – Новый - только перед войной выстроили... И старый не пощадило. А уж у брата Саши четверо детей было...
- Горе да беда рядом ходят. Едва баню под жилье перестроили, как папа умер, надорвался. А матушка, царство ей небесное, обоим им, - поправилась она, - в этой бане 20 лет прожила... Хорошо ты ей пенсию выхлопотала, Тамарочка, сначала 8, а потом аж 12 рублей, - баба Аня ласково погладила сестру по плечу.
- Да, а ты помогала нам, чем могла... Анечка, голубушка, что теперь вспоминать, одно расстройство... А нам еще силы нужны - помидоры пасынковать... Живем, слава Богу, тянем. Пойдем-ка, помянем усопших твоей наливочкой, а я калиток с картошкой и сметанкой напекла. И ботвинья из молоденькой свеколки со свежим укропчиком и огурчиком готова.

Диво дивное, чудо чудное...

За ночь на огороде выросли земляные пробки. Их было много. Они тянулись цепочкой через весь огород.
- Ну и диво! - сказал Тихон.
- Просто чудо, - подтвердил Мурзик. - Может, земля заболела?
- Может. Ведь она живая, дышит. А ее мусором забивают. Всякие ходят по дороге и бросают банки, бутылкии прочую дрянь. А убирать кто будет?
- Но у нас земле болеть не от чего. У нас чисто, ухожено, цветочки пахнут, - заметил Тихон.
- Вот земля-матушка у нас дышать и будет, - решил Тихон.
Но все оказалось проще.
- Анечка, посмотри, крот прошел, прямо к Зининому коровнику. Помнишь, в позапрошлом году сколько картошки съел? Старушки, охая и ахая, обошли весь огород. И откуда у маленького зверька столько силы?
- Нет, крот не ел, это по его ходам крысы и мыши бегали, - сказала баба Аня.
- Крысы или крот, а год нынче сухой, все съедят, -решительно произнесла баба Тома. - Да и совхоз поле забросил, вся погань к нам теперь ринется, есть-то все хотят. А мы рядышком.
- А я всегда рядышком, - радовалась крыса Поганка. Она сидела в кротовьем тоннеле и доедала жука. – К мясу полагается гарнир. Вон какая шикарная картофелина торчит, и крыса с упоением впилась в сочный молодой клубень.

Незваный гость хуже татарина

Прогноз старушек сбылся. Часть крыс и мышей еще доедала лучшее на соседнем участке, другая перебралась на новое место. За несколько дней прожорливые твари съели отборные кусты картофеля возле бани. Съели, разумеется, клубни, сами кусты зеленели по-прежнему.
Мурзик защищал огород как мог. По утрам баба Аня находила 5-6 мышек, аккуратно уложенных рядком. Вечером тоже.
Пуля непрестанно сновала с мышью в зубах по тропе, уже не обращая внимания на котов. Только Тихон, как всегда, восседал на столбе в центре огорода. Он не любил пачкать свои лапки землей и брезговал есть мышей. Он оттачивал поэтическую технику:

Здравствуй, солнце красное!
Здравствуй, небо ясное!
Здравствуй, славный огород!

А теперь наоборот:

Здравствуй, славный огород!
Здравствуй, небо ясное!
Здравствуй, солнце красное!

- Гм-гм... что лучше?
Однажды утром баба Тома стала подкапывать картошку на обед. Это значило, что она нащупывала в кусте крупный клубень и вытаскивала его. Вот она подошла в красивому многостебельному кусту возле бани, сунула руку - и ничего не нашла. Совсем ничего. Женщина раскопала куст - он был пуст. Дальше еще хуже. Она ступила на грядку - и провалилась по колено.
- Ой-ей-ей, - испугалась она, - да что же это творится?
А в это время баба Аня провалилась по колено возле морковки. От неожиданности она ухватилась за морковную ботву - в руках остался пучок обгрызенных, когда-то крупных морковок. Она закричала:
- Томочка! Иди сюда скорей!
Сестра пришла и в свою очередь сообщила:
- Анечка! У бани такая яма, а картошки-то нет! Бедненькие старушки никакие могли смириться с тем, что их многомесячный труд становится прахом. Что делать? Одна надежда на котов. И тут они заметили Тихона, сидящего на столбе.
- Толстый ты лентяй! Сидишь, ворон считаешь. А ну, иди, мышей лови! - и в кота полетел старый рваный сапог. Кот страшно обиделся:
- Я толстый? Я лентяй? Нет! Я эстет и поэт. Созерцаю прекрасное и отражаю его в поэтических образах. Это особый, не всем доступный труд... Однако надо что-то предпринять. Доказать, что поэтический ум - находка.
Тихон пробрался в укромное местечко на чердаке и погрузился в думу. И придумал. Он пошел на огород и стал обнюхивать грядку.
- Есть. Мышиные ходы. Подождите, мышки, получите от Тишки.
Тихон принялся раскапывать ходы. Это оказалось занятным делом. И скоро вся грядка была в дырках, как решето. От азарта шерсть на коте встала дыбом, и он стал похож на мохнатое облако с трубой.
Это облако заметили сестры, которые сосали вали дол и отпивались валерьянкой на веранде.
- Сколько ходов! Да тут и десять котов не справится, - говорили они, разглядывая грядку.
Как говорится, голь на выдумки хитра. Сестры прибегли к давно испытанному средству. Достали алебастр и смешали его с мукой. Затем насыпали смесь в пластмассовые бутылки без горлышек. А потом рассыпали деревенское угощение по всему огороду.

Прощай, деревня! Здравствуй, город!

Как ни смешно, женщины жили в деревне, а через асфальтированную дорогу начинался город. Деревенское кушанье не понравилось гостям. У них схватило животы, ведь алебастр затвердел. Часть полевого войска сдохла, другая, обидевшись за варварское угощение, покинула огород. Видимо, отправились грызуны искать цивилизованные земли. А городское царство - рукой подать, за дорогой.
Битва за спасение урожая закончилась победой дружной огородной команды.

Русская кость тепло любит

В честь славной победы была истоплена баня. Свежий березовый веник помог сестрам распарить и успокоить больные суставы. Пучки ароматной мяты и душистого шалфея дарили радость душе. На веранде поставили самовар. Долго пили чай с земляничным вареньем бабы Томы. Удались и блинчики с творогом, поджаренные бабой Аней. Котам скучать было некогда. Еще бы! Они получили жареные куриные крылышки. Божественное угощение!
Добрые старушки не забыли и Пулю: возле забора на чистенький кирпичик положили кусочек копченой колбаски. Для кошки это было невиданное лакомство.
 

Татьяна Залозина

ЗАХАРКИНЫ СКАЗКИ


НАСЛЕДСТВО

ГЛАВА 1. МЕЧТА

Когда Степа Ежик стал работать поэтом, то придумал себе новую фамилию – Зайчик, чтобы его не путали с братом – Захаром .
А Захар служил курьером в фирме СевЗапТрынБрынБряк. У братьев была мечта – иметь собственные машины, но у них не было денег.
Поэтому Захар купил только гараж, а Степан по пути в автомагазин заглянул в конфетный киоск и попросил у продавца любимых ирисок… Конечно, денег на машину не хватило.
– Значит, не судьба! – сказал он себе в утешение и поплелся домой…
Как-то, проверяя лотерейных билеты, Степан обнаружил, что его номер выиграл машину. В эту ночь он не мог заснуть и все думал:
– Правда ли, что номера билета и таблицы совпадают? Разрешит ли Заха поставить машину в свой гараж и сколько теперь стоит бензин?

ГЛАВА 2. Откуда у Степы взялся говорящий Пегас.

Пронтя, как и Степа тоже работал поэтом. У него никогда машины не было. Да она ему и не была нужна. Потому что у него имелся говорящий крылатый конь – Пегас. Жил он с Пронтей, хотя и имел собственное стойло, в одной квартире и всегда был под рукой.
Однажды Пронтя написав свое лучшее стихотворение, сел верхом на крылатого коня и отправился на Олимп.
Там он получил в награду лавровый венок. А Пегас его съел и они поссорились.
Степан чуть свет прибежал к Пронте и рассказал ему о своем выигрыше. .
Рассерженный на Пегаса, Пронтя предложил поменяться. Сменять Пегаса на машину:
– Мне и гаража не надо. Она войдет в стойло Пегаса.
Степан с радостью согласился.

ГЛАВА 3. Сюрприз

Степан отдыхал на даче. Там он всегда писал стихи. Раскачиваясь в гамаке, он бормотал:
– У мышек – мышата, у мишек – мишата, у рыбок – рыбята…
С неба спустился Пегас. Сложив крылья, подошел к Степе:
– Сюрприз привез.
Степа:
– А письма?
– Писем нет. Говорю – сюрприз.
Степан:
– Ну, давай сюда. Это – газета. А где же сюрприз?
Пегас:
– А ты читай! Объявление: нашему Степану Зайчику крупно повезло: он получил наследство.
Степа:
– Газета от 1 апреля?
Пегас:
– Да нет, свежая: «Знай наших» называется, от сегодняшнего числа.
Степан:
– Какое такое наследство?
Пегас:
- А видишь фотографию?
Степан:
– Вижу, конечно. Дворец какой-то или Замок.
Пегас:
– Полетим, посмотрим!
Степан:
– Погоди, я живо соберусь.
Он бросил Пегасу на спину свои вещи, взгромоздился сам между крыльями и они взмыли в небо.

ГЛАВА 4. Встреча

Подлетев к Замку, Пегас опустился на балкон. Степа ловко соскочил с Коня, и тут же разинул рот от удивления.
– Ну и красота! Какие башни, какие крепостные стены. Ров, наполненный водой, как в настоящем замке. Подвесной мостик. А когда летели, я сверху заметил во дворе фонтан, клумбы и деревья.
В это время к Степану подошли люди со словами:
– С прибытием Вас, Степочка! Мы тоже Вам достались в наследство. Позвольте представиться:
– Я - Шкилет – заведующий хозяйством.
–Почтопер – Толя Тюльпанов.
– Повар – Кок.
– Пес – Вихряй.
– Кот – Рыжак.
У входа остановилась машина Пронти.
Раскрылась дверца, оттуда выскочил Захар:
– Привет, Степка! Я только что узнал, что мы с тобой получили наследство. Ничего себе – Замок! Одна башня твоя, а другая – моя.
Степан:
– Ты, Захар, не командуй. Я здесь буду директором.
Захар:
– Ну а я – братом директора. Пригласим сюда всех своих друзей. То-то будет весело. Я уже позвал Зонтю и Пронтю.
Степан:
– Не торопись, Заха. Надо подумать, кого звать, а кого нет.
Захар:
– Чем больше будет народу, тем веселее.
Степан:
-А что твои друзья умеют делать? Только веселиться? А кто камины будет топить, комнаты прибирать? Тут, наверное, сто комнат. Надо цветы поливать, Пегасу сено косить.
Захар:
– Какой же ты скучный, Степа. Будем артистов принимать, добрых волшебников, фокусников.
Степан:
– А как справится Кок с кормежкой всех гостей? Ему будут нужны помощники.
Захар:
- Ты не волнуйся. Добрые волшебники что-нибудь придумают.
Степан:
– А кто им зарплату будет платить? Где ты возьмешь столько денег?
Захар:
– Пусть превращают камни в золото. Выберем кассира. Вот и расплатимся.
Степан:
– Как просто у тебя все, Заха: золото, волшебники, фокусники. А ты сам, что будешь делать?
Заха:
–А я нашему завхозу – Шкиле поручу вести учет всех дел.
Степан:
– А ты то сам, что полезного сделаешь для всех?
Захар:
– А ты?
Степа:
– А я - директор. Буду всеми командовать.
Заха:
– А я – брат директора. Мне работать не положено!


СУНДУК

Глава I. Вступление

Прибежал Зонтя к Степе и хнычет:
- Не хочу больше работать посудомоем, хочу почтопёром!
Цыкнул на него Степан, но призадумался. И издал приказ №200324, который гласил: "Отныне каждый приходит в столовую со своей тарелкой и ложкой. Мыть самим".
Зонтя расцвел в улыбке:
- Ура! Я свободен!
Степа предупредил его:
- После месячного отдыха подберем тебе работу. Но не почтопером, так как Тюля прекрасно справляется со своей работой, исправно разносит почту и, если долго нет писем, пишет их сам. Ты же, я знаю, пишешь с грамматическими ошибками. Толку с тебя не будет.
С тех пор как появился приказ, каждый выкручивался по-своему. Одни совсем посуду не мыли, а грязную складывали в свои шляпы, ложки же запихивали за голенища сапог, как солдаты. Заха, известный лентяй, свою тарелку приносил вылизывать псу Вихряю, а ложку давал коту Рыжаку.
Какую же работу придумали для Зонти?
Его назначили пожарным. Он был счастлив, так как любил поспать не хуже Степана.

Глава II. Сундук

Как всем было известно, Степа спал, не запирая дверей своей спальни.
Это случилось после того, как однажды ему приснился страшный сон. И он, с испугу, дрожащими руками не смог просунуть ключ в замочную скважину, а потом набрал по ошибке телефон 01 и был облит из шланга пожарными за хулиганство.
В это утро по столовой дежурил Захар.
Он полчаса тряс спящего Степу за плечо. Но Степан только взбрыкивал под одеялом обеими ногами и не просыпался.
Наконец Заха не выдержал и сдернул с него одеяло со словами:
- Завтрак стынет!
Взбешенный Степан вскочил:
- Не дал ты мне досмотреть сон о том, как я нашел сундук. И только стал открывать крышку, чтобы заглянуть, что там, а ты со своим завтраком лезешь. Я ложусь и буду досматривать сон. Завтракайте без меня!
Друзья уже вовсю стучали зубами от голода и ложками от нетерпения, когда Заха примчался в столовую:
- «Завтракайте сами», - передразнил он он Степу. – «А я буду досматривать сон про клад».
Все бросили ложки и побежали к Степе.
- Ишь какой, - ворчали они на ходу. - Нашел клад, а нам ни гу-гу! Мы тоже ляжем рядом со Степой, досматривать его сон. А то он, чего доброго, зажилит клад. И нам ничего не достанется.
Глава III. Досмотрели

Тихонько, на цыпочках, проникли они в Степину спальню и улеглись на коврах, кто где.
Они старались побыстрее заснуть. Но когда Степа захрапел, они от зависти, что он досматривает сон, только ворочались с боку на бок.
- Каша стынет! - вдруг услышали они шепот Захара. И всех как ветром сдуло, они принялись работать ложками и только взяли по пять добавок, как на пороге возникла грузная фигура Степы:
- Ох, ребята, - начал он без приветствия, - досмотрел я свой сон. Из сундука я начал вытаскивать всякие предметы как фокусник: длинные гирлянды бумажных елочных украшений, бесконечные фонарики, склеенные между собой. Скоро я весь был обмотан лентами, бумажными цветами, сепантином. А до дна еще не добрался... Тогда я понял, что надо сундук перевернуть, выбить дно и посмотреть, что там.
Когда я это проделал, то увидел, что там лежала записка. Дрожащими от волнения руками я вынул и развернул записку. Там было написано:
- Беги скорей завтракать! Каша стынет!