Гончарный круг

1.
От обилия битой посуды,
как от жажды, сохнет гортань...

Что ж вы, греки, наивные люди,
одомашнить хотели Тамань?
Киммерийские гладкие горы —
лишь горбушка округлой Земли,
только когти степи, из которых
вы в Элладу уже не ушли.

Вы не с нами свой хлеб преломили,
в древних амфорах скисло вино,
отраженья с носами прямыми
отложеньями пали на дно.
В пустоте алебастровой урны
гул гончарных базаров затих...

На обломках краснофигурных
узнаем мы любимых своих,
а в степи на отрогах Европы
Зауралья гомеровский ритм
открывает медные тропы
к золотым плодам Гесперид.


2.
От медных яблок, прокаленных солнцем,
от хорошо прожаренного солнца,
от медной отчеканенной степи
ступайте вниз,
туда, где нету солнца.

От звонких звуков, жара жаворонка,
от звона воздуха — как дальний плач ребенка,
от звона струй, вонзающихся в степь,
спускайтесь вглубь,
где грохот глухоты.

От яблок, испускающих мерцанье,
от медных гонгов положений солнца,
от мерных звонов медных проводов —
в забой,
где светит медная руда.

3.
Когда над головою лопнет почва
и ты пробьешься заново на свет,
не забывай, сжимая листья в почке,
что у тебя былых отличий нет.

Слабей травы ты держишься корнями,
прозрачна зелень твоего ростка,
еще незрячий, потерял и память,
дрожа от первородного рывка.

Но лопнет, как земля сырая, почка —
и круг за кругом время перейдет
в древесный ствол. И ты не одиночка —
с тебя скворцы срываются в полет.

И — от корней, от век закрытых, древних,
до вечных листьев — покачнешься сам,
и медленное зрение деревьев
поднимет веки-ветки к небесам.

4.
От Инда — к Евфрату,
от Ганга — до Тигра,
до Волги от Тибра —
и к домне от тигля...

Воздушные реки,
работа потопа —
перпетуум мобиле
круговорота.
Гончарному ль кругу
бояться повторов?
Крутись, колесо, —
ротор мотора.

Спиралью циклона
и мощью циклопа
богов шлифовали
для храмов Европы.

Ты — мчишься по кругу,
в стихийной середке —
недвижный и зоркий
глаз одинокий.
Как страшно крутиться
на лазерной спице!

Сомкните ресницы —
и к богу молиться.
К Мардуку — с овечкой,
к Аллаху — с кораном...

Сложи Вавилоны
наружу корнями!
Из глинистой почвы
былых зиккуратов
не духи, а души
выходят обратно.

Господь, сотворивший
Эдем без Адама, —
не бывший всевышний,
а нынешний Брама.

Не зря в Междуречье
мы почву месили:
лепи человека —
получишь мессию.

5.
Вот дождь идет по горизонту
на левой стороне окна,
но невесомы эти ноги,
и левый холм, не пригибаясь,
вбирает капли ковылем.
Дождь не скользит с его боков.
На правом фланге горизонта —
там тоже холм, но без дождя, —
в ограде, верно, кладбища —
сужу
по красоте —
   одно лишь дерево
       в свободной круглой кроне.
И это дерево, одно на эту степь, —
оно одно.
Степные перелески, их кучки зелени
не в счет,
как вялая петрушка.
И это дерево — смещенный центр картины.
Но есть передний план, пойдем к нему
вслед за бычком,
которого хозяин
       позвал в отверстую калитку.
И путь теленка,
       прихотливей взгляда,
соединил далекое кладбище
       с хозяйским близким огородом.
Вождь индюков, почувствовав прохладу
       и разделив хозяйские стремленья,
уводит черно-пестрое семейство
       налево вниз, за кадр, в сарайчик.
А в кадре остаются две дорожки,
       райцентровской гостиницы цемент,
комфорт для приезжающих,
и выше —
рабочая разбитая дорога,
  бугры ее возносят грузовик
почти до золотой полоски.
  Та узкая, как ободок, полоска...
Наверно, это хлеб, вид в профиль,
нитка поля.
Она уводит к небу горизонт,
  соединяя слева дождь и справа — солнце.