Эдуарду Николаеву

Я доехал вроде до конца,
Нету звёзд, и нету фонарей,
Нет души, нет сердца, нет лица,
Нет жены, нет дома, нет друзей.
Здесь темно, и здесь никто не ждёт,
Нету ветра, солнца и воды,
И никто за мною не придёт,
Не спасёт от горя, от беды.

Но звонит зачем-то телефон,
И сквозь темень рвётся детский крик:
"Папа, где ты, папа!..." Это сон,
Нету никого, ведь здесь тупик.
"Папа, где ты, слышишь? Приезжай!
Это я, ты слышишь этот крик?
Не молчи, ты слышишь? Отвечай!"
Но упёрся грудью я в тупик.

Всё, что было, всё давно прошло,
И под снегом чёрным чёрный лес,
Горюшко моё меня нашло
И стеною чёрной до небес.
Не пробить, не вырваться уже,
Можно только глубже занырнуть,
Тяжестью ста тысяч этажей,
Всех ночей прожитых давит груз.

Но взрывает звоном чёрный мрак,
Телефонный стон в ночи кричит:
"Папа, слышишь? Папа, как же так?
Папа, слышишь? Папа, не молчи!"
По глазам, как будто, яркий свет
В сердце, будто насквозь и гвоздём.
Это значит, что-то ещё есть,
Я увидел ночью, словно днём.

Жуть такая, что спаси Господь,
Как же это я сюда попал?
И камней тяжёлых в огород
Сам себе, зачем я набросал.
Входа нет и нету выхода’,
Никуда дороги больше нет,
И хохочет чёрная беда,
Закрывая с неба белый свет.

Но из трубки детский голосок
Мне кричит и просит: "Приезжай!"
Я встаю, всё сбросив, как песок,
Я встаю, да ноги вот дрожат...
Пробиваю небо головой,
Продираюсь вверх, туда, где свет,
Там, где голос детский и родной,
Где меня пока что ещё нет...