вороника на крыльце

0. Вход

Зато у меня есть что-то, чего никто не отнимет.
Правда, никак не схвачу словами -- не поддаётся.
В последний раз почти получилось последним вечером лета,
когда я шёл на углу Тернопольской и Рахманинова
мимо мусорных баков, где новый дом.

Вспомнил какую-то степь, пыль и полынь, родное нехитрое имя;
и там тоже были тряпки и доски у серой дороги под жёлтым солнцем.
И, как бы сказать, так много прохладного воздуха и тёплого света,
что не оставалось ни места для наблюдателя,
ни необходимости в нём.

С тех пор я хочу научиться писать прозрачные тексты,
в которых нет ни субъекта, ни духа его, ни тени;
лишь общие описания статичных сцен с небольшим пересветом,
неконкретные прилагательные, неточные серые рифмы,
никаких вообще глаголов.

Чтоб в этих ландшафтах никто не сумел найти себе места,
как, помните, в доктора Филина масленичной картине;
чтоб каждый понял и принял, что нигде ему места нету:
реальность округла, обла, озорна, гладка, объективна --

без зацепок -- для нас,
без щелей -- для нас,
без разрывов, склеиваний, проколов.

1. И время умирать

Читали плакат про использование противогаза,
Потом про потоп две тыщи тридцатого года,
Потом про ангелов Апокалипсиса методичку,
Трудно их сразу запомнить, особенно области применения и имена.

Потом перерыв, покурить выходим из класса --
А там одуванчики, солнце, ржавые пароходы!
В красную полубочку летят окурки и спички
И как-то не верится, что завтра с богом война.

2. Механизмы

Целый день сегодня механизмы смазывали:
проворачивали ломом шестерни, плюхали солидол горстями.
Обрабатывали метиленовым синим воспалённые скважины газовые,
обменивались с управляющими щитами свежими новостями.

В баллонах остался воздух. Обновляя стенные метки,
вдоль Большого Кардана идя, успели добраться
до слюнных желёз на минус седьмом этаже.

Там всё высохло: залили свиною кровью и натром едким;
устье, ясно, открылось, но тут пробило семнадцать --
предпраздничный день; внутрь пойдём после майских уже.

3. Пенопласт

потолки белёные над головами нас.
заняты мы сладким и бессмысленным делом,
делом занимаемся - делим пенопласт.
пенопласт грызём хрустящий, давимся белым.

мелу истолчённого насыпали в солонку,
ножиком иззубреннным пилили каравай.
шорох пенопласта на зубах почувствуй холкой,
хлопковую скатерть закуси за край.

4. Безмолвие

Входим в безмолвие белое. Изогнутые арматурные прутья
торчат из сугробов. Сваи вколочены несколько лет тому.
Бочка из-под солярки радостно отзывается на удар ногой!

И снова безмолвие белое. Встали в центре его на перепутье.
Решаем, дальше идти или назад, водку пить на дому,
там потому что тепло. А тут зато свет и покой.

Дышит безмолвие, давит. Да нет же - гладит ладошкой по мозгу.
Кто обернулся не вовремя тут, превратился в серую сваю
С надписью чёрной, собой представляющей жизни его итог --

Цифра одна или две через дробь или галочка или полоска.
Что это значит, не знает никто. Дай я угадаю.
Я угадаю и ты превратишься обратно. Потерпи-ка чуток.

5. Лесополоса

Перед лесополосой поле, в поле овраг, а в овраге глина.
За лесополосой другое поле, овраг в нём более длинный.
В каждом из этих оврагов ни труп не лежит, ни другой отвратительной тайны
Они не содержат -- ни ближний овраг, ни дальний.

Что же скрывает в себе чёрная лесополоса?
Чьи она помнит предсмертные голоса?
Кого тут к деревьям привязывали кожаными ремнями?
Что чернозёмом присыпано в неглубокой глиняной яме?

Нет, не случалось тут Страшного, и Мерзкого в яме нету.
Здесь и людей-то не было с две тысячи пятого лета.
Место не жуткое, просто серое и тоскливое невыразимо.
Я собираюсь думать об этом месте целую зиму.
(Целую зиму, бэби, целую зиму).
(Длинную, как овраг, чернозёмную с глиной зиму).
(Радуюсь, радуюсь, знаю, что буду делать целую зиму).

6. Кафель

Представим себе жизнь вымышленных существ
(и жалко, жалко мне их, невыносимо жалко!)
Двумерных существ, обитающих
на кафельных стенах, в клетках.

Такая зверушка тусуется, чего-то двумерное ест,
(жалко, жалко зверушку. Невыносимо жалко!)
Дискретно по плиткам прыгает,
на плитках рисует метки.

В минуты досуга себе представляет выдуманных существ
(И жалко ей этих существ, не опишешь даже, как жалко)
Вообще одномерных, живущих
на стыках кафельных плит.

Бывает, что двое из них собой образуют крест
(и точку пересечения им, наверно, чудовищно жалко!)
-- мне страшно подумать, кто нас-то жалеет,
у кого по нам сердце болит.

7. Отметки

Надписи наши соскоблены с парт
серою пастой "Пемос".
Сплавлены в электропровод наши
банки от балтики третьей.
Видите, вышла из мрака младая
с перстами пурпурными Эос,
уничтожает следы пребывания
нас на нашей планете.

Синяя краска в подъезде
пахнет игральными картами.
вон "дмб 93"
проступило под краской синею.
Что напишу я на парте ключом,
если вдруг окажусь у парты?
Нет у меня социальной группы
с кратким и ёмким именем.

8. Труба

Раскопанная труба согревается солнцем осенним.
Как страшно и холодно ей в земле
все эти годы.
Сегодня хотя бы светло, и сегодня ещё воскресенье.
Вчера в этой яме с утра и весь день происходила работа

в оранжевом, также работа в сером, после работа в синем.
Осталось дождаться Евстахия и Фаллопия, братьев-горнистов.
С утра подойдут, вострубят как умеют -- тихонько, но звонко и чисто,
труба покроется инеем.

Ещё я скажу, что рельеф тут неровный, а наша труба пролегает прямо.
ещё здесь какие-то заборы, коровники. Мама, мы в аду. Мы в аду, мама.

9. Никогда нигде

 Вот в такие уютные тусклые дни мне не жалко домашних страниц
на "народе", заброшенных under construction в две тысячи первом,
и хозяев страничек не жалко, фотографий их кошек и птиц,
Их болванок, уже нечитаемых. Им и не надо, наверно.

Нет, напротив -- тихая радость за тех, кто не тащит всё за собой.
и за тех, кто когда-то прощенья просил -- и кого, не простив, забыли.
За болванки -- покрытые листьями,
паутиной, суглинком, пылью,
растворяемые природой -- с завершённой счастливой судьбой.

Эти дни специально чтоб мусор пинать, чтоб смотреть круги на воде,
чтобы с радостью ощутить и привыкнуть: "я никогда нигде"