Хэнк и Божественное всеведение

ХЭНК И БОЖЕСТВЕННОЕ ВСЕВЕДЕНИЕ

     В этот вечер Хэнк был настроен философски.
     – Знаешь ли ты, старик, что такое истина? Нет, ты не знаешь, что такое истина, – сказал он, открывая бутылку пива. – Но утешься. Потому что этого не знает никто.
     – Никто?
     – Да, никто. А как бы, по-твоему, кто-то мог знать, что такое истина, если истины не существует?
     – Разве?
     – Точнее, не существует абсолютной истины, а есть только истина в том или ином контексте, истина того или иного круга или того или иного округа, полицейского округа, например.
     – По части наглядных примеров ты мастер, – сказал я.
     – В каких только полицейских участках я не побывал, старик, – сказал Хэнк. – И уж поверь, они умеют вытягивать из человека ту истину, которая им нужна.
     – Верю, – сказал я. – Но мне не хотелось бы приобретать опыт такого рода.
     – Тогда я приведу другой пример – из области, в которой ты сведущ. Вот ты легко обыгрываешь меня в шахматы. И не только меня, но всех жителей этого дома. Ты, старик, по праву считаешься сильнейшим игроком нашего квартала.
     – Допустим, – сказал я. Мне нечего было возразить Хэнку.
     – Но ты все же не чемпион нашего города. И никогда им не станешь.
     Тут мне захотелось кое-что сказать, но я удержался.
     – Так вот, – продолжал Хэнк. – Ты – сильнейший шахматист нашего квартала, а кто-то другой – сильнейший шахматист нашего города. Но есть еще и третий – сильнейший шахматист всего штата. А над ним есть четвертый – чемпион страны.
     – И есть еще пятый – чемпион мира, – сказал я.
     – Да. Я так и думал, что этот пример будет тебе понятнее, – сказал Хэнк.
     – А дальше?
     – Каждый чемпион мира со временем уступает звание следующему чемпиону. И если взять всю историю шахмат, то сильнейшего чемпиона – в контексте всей этой истории – не обнаружится.
     – Ясно, – сказал я.
     – Вот так и с истиной, – сказал Хэнк. – Любая истина будет истинной только в своем контексте, в своем округе. А стоит расширить этот контекст, или округ, и она уже перестанет быть истиной. В детстве, старик, меня учили, что Бог всезнающ и всемогущ. Что он всемогущ – в этом я и теперь не сомневаюсь. Но относительно его всеведения у меня зародились большие сомнения. Ведь если он всезнающ, то он обладает абсолютным кругозором, бесконечным контекстом. Он, так сказать, – начальник вселенской полиции. И в таком контексте, или округе, уже не остается места для истины. А если истины нет, то чем оборачивается божественное знание? Божественным незнанием, вот чем.
     Хэнк встал с видом оратора, удачно завершившего речь, и пошел к холодильнику за бутылкой. Я молчал, потому что где-то в середине его рассуждений задумался о другом. Я вспоминал свою партию против сильнейшего игрока из соседнего квартала. Победа была у меня в руках, но я упустил ее, потому что меня отвлек Хэнк: он пришел занять у меня денег. Если бы не эта, в общем-то случайная, помеха, я бы выиграл партию и меня признали бы сильнейшим игроком двух кварталов. Честно говоря, я не расстался еще с надеждой стать чемпионом города. А на подсознательном уровне, может быть, считал себя потенциальным чемпионом мира. Поэтому слова Хэнка об относительности всех истин пролетели мимо моих ушей, не задев слуха.
      «Славный парень, – думал я, укладывая Хэнка на диван. – С ним всегда интересно поговорить. Но играть в шахматы он так и не научился».