Под завалами

Серая, желтая, сиреневая, голубая.
Стена.
Красная, подернутая старым зеленым мхом.
Он так и ползет, перетекая с одного на другой кирпичи.
Он заползает в щели, разрывает изнутри некогда крепкий монолит стены.
Некогда.
Он даже забирается в оконную раму, белую, с отслаивающейся краской, опадающей с завидным постоянством на пол.
Шуршит и развевается на ветру старая пленка, затянувшая оконный проем. Должно быть, когда-то эти хулиганы, что шляются вечерами по набережной, выбили все стекла. И бросились с радостными воплями прочь.
А потом прошло время.
Время отняло у этого дома людей.
Они жили, их становилось все больше, но потом пришла какая-то бумага, и они исчезли.
Вечно так с этими людьми: увидят бумажку, и бежать готовы на все четыре стороны.
То ли дело дома.
Они переживают своих людей.
И он пережил.
Он видел все.
Он знал все о своих родных людях.
Ошибочно полагать, что у стен есть уши. У стен есть глаза.
Дом видел, как его новая молодая хозяйка кричала и швырялась тарелками.
Дом видел, как его молодой хозяин, шатаясь, подходил к нему и дергал за ручку. Как молодая хозяйка снова кричала. И снова била посуду.
Дом видел, как вся округа таскалась за водой к ручью с этими дурацкими коромыслами, от которых плечи всегда болят неимоверно, а спина изгибается дугой.
Он видел, как его молодого хозяина вынесли в черном сосновом... Или дубовом? Дом, пожалуй, мало чего понимал в этом.
А молодая хозяйка снова кричала. Только голос ее стал другим, да и сама она поседела.
Дом единственный видел, как она однажды уснула в своем плетеном кресле.
И осталась лежать, пока не пришли другие. И она покинула его.
Через год он понял, что и ему осталось немного.
Его своды уже шатались, он накренился, как будто теряя равновесие.
А потом...
Сначала обвалилась одна его стена. Ее размыло ручьем, который пробился через пыльную дорогу прямо к дому.
Затем вторая.
И третья.
Чердак упал последним.
Огромная гора осталась лежать на том месте, где был дом.
Все, что осталось от молодого хозяина с его седой женой. Плетеное кресло, треснувшие оконные рамы, секретер, старое пианино, кухонный сервиз, разбитый вдребезги. Но уже не ею.
А еще стена.
Серая, желтая, сиреневая, голубая, подернутая старым зеленым мхом.
И вы говорите, у домов нет души?