Золото хвои - знаки огня Из Письма С. Шинковой

Май 1999

Здравствуй, моя  S!
Как ты? Сейчас ночь (12 ч.) и я никак не могу представить тебя. Ты находишься в своей комнате – это я, конечно, понимаю. Но – что ты делаешь? Неясно. Совсем. А я представлю тебе возможность пофантазировать на тему меня. Тишина, большая палата, огромное окно в ночь. Воют собаки. Это хорошо, что они воют: они и отпевают всех умерших, потому что люди забывают делать это, а плакать – неспособны. Две бабушки спят, бальзаковская Девушка – читает. Я сижу на кровати и пытаюсь приглушить шуршание бумаги. Вот и всё. Но неужели это пройдёт и завтра будет новый день? Дураки всегда удивляются.
Не помню, говорила ли я тебе, что в ванной есть большое окно? Это очень редкое (если не единичное) явление: ванна и окно. Особенно вечером, особенно, когда идёт дождь. Там – пасмурно, люди ёжатся и разбегаются, чёрную крышу тоже знобит: она, как мурашками, покрылась каплями . А ты, значит, лежишь в тёпленькой ванне, переводишь взгляд с кафеля на кран, а с крана – туда, и, чёрт возьми, это страшно хорошо: страшно хорошо; причём при электрическом свете это абсурдно хорошо, а без него – хорошо смертельно.
……….
. А я сказала ему: «О любимый, подари мне счастье любви, а не счастье свободы! Я уже вижу свободу: все предметы обнажены, сорваны все покровы, дуют ветры, сметая всё на своём пути, наши души в этой ночи беззащитны, нищи, – там смерть притаилась у входа. Закроемся от неё: будем дышать вдвоём: только лишь страсть может жизнь сохранить в урагане ночном, – а мы будем – со смертью играть: только лишь страсть. Если ж мы вместе с ней полетим – значит, мы умереть хотим; если умерли мы от любви, если мы все границы нашли – значит, будем опять играть: только лишь страсть».
А он ответил: «Как век, стекают истины: ночь в слезах». Представляешь?
Мы часто спорили, плачут ли боги. Я говорила: «Да, и не меньше – больше нас». А он: «Боги – плачут? Я бы отдал всё за одну их слезинку. Но, увы…»
Мы могли бы быть счастливы? Да, мы действительно были счастливы, пока наверху (а мы были внизу, под землёй) не сгорело три красных солнца, а в наших душах не воцарился покой. И тогда –
Ещё догорают огни
И больно ранят осколки.
Но тишина уж покоится в ясных лучах зари.
Не выдержав правды света
сердце
падает в бездну бездн.
Так это была – болезнь?
Я бы нисколько не удивилась, если бы узнала, что он висит на кресте, в подземной пещере (за то, что при всех проклинал богов), и мне бы хотелось быть прикованной за ногу, цепью, к столбу этой пещеры (ведь и я за свою жизнь извергла немало проклятий). Столб поддерживает своды пещеры, а за столбом – лужа, довольно, впрочем, глубокая… Рядом с крестом – вязанка хвороста: ведь каждый день Дьявол приходит сжигать его. Но я  - не вижу этого; я всякий раз засыпаю и просыпаюсь, когда уже всё кончено. Я умоляю его бежать (Куда?).
Он: «И чего я хочу – даже боги не смеют хотеть».
Я: «А стоит ли?» Кап… Кап… «Гордость твоя непонятна мне».
Весь мир – порождение больного воздуха, но гость нашей пещеры возвестил: «Вы свободны!»,  и я сняла его с креста и отёрла кровь с его запястий («Друг! Об этом нельзя даже молчать»). Мы летели над горами Кавказа по направлению к Кавказскому морю, о котором мало кто, кроме местных жителей знал. Мы шли по берегу. Нашу судьбу должна была решить одна маленькая девочка. Её дом стоял так близко к морю, что волны выплёскивались на крыльцо. Она жила там одна и никогда не выходила к людям. Неизвестно, чем она питалась: должно быть, воровала по ночам персики из ближайших садов; по крайней мере, утром люди замечали на песке её следы. Весь пол её дома покрывали какие-то таинственные знаки, выложенные ракушками.
Он: она скажет тебе, что Любовь и Смерть – одинаково прекрасны.
Я: здесь нам пора расстаться.
Мы идём, взявшись за руки. Мы уже так далеко не здесь, что не могли бы расстаться, даже если бы захотели.
Ой, всё! Эта болезнь , ты понимаешь? Я ведь только вспомнила. Закрываю глаза и скачу, куда глаза не глядят.

Октябрь и Тайга

Золото хвои,
Знаки огня.
Вечная воля
Но не для меня.
Снова ты, что ли,
В зарослях спишь?
Там, за листвою,
Стелется тишь.
О, просыпайся!
Слушай меня:
Сонное счастье
Не для тебя.
Ты принимаешь
Тихий пожар
За колыханье
Солнечных чар.
Я истоптала
Склоны горы.
И разузнала
Смысл игры.
Золото хвои,
Знаки огня,
Жертвы весёлой
Хочет тайга.
Вечного круга
Бдение – ты.
Смерти по вкусу
Пляски твои.

Когда мы были с мамой в Москве на её защите, три раза ходили в Большой Театр и последний раз – на «Жизель». У нас был первый ряд на ярусе. Спектакль шёл – а я ревела, потому что знала, что больше я в Большой Театр уже не приду. Надо было видеть, как я ревела – неутешно и навзрыд (смешно, правда?)
А когда мы вошли в половине двенадцатого в пустое метро, то мимо нас прошли Мастер и Маргарита: это были точно они, никто бы не смог спорить.
Спокойной ночи или хорошего дня.
Наташа.
P.S. Обрати внимание на этот самодостаточный конверт: это же «вещь-в-себе» и выглядит она довольно аккуратно. (Я как та обезьяна, которая додумалась подставить ящик, чтобы достать банан).