Истоки

Невод рыбак расстилал по берегу студеного моря
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.
А.С. Пушкин

ГЛАВА 1
Помор Василий Ломоносов
Свою артель у моря ждал,
Он сам с собою рассуждал
Среди нахлынувших вопросов.
Искал ответа, как философ
И внутренне переживал:
Артель вернулась без улова,
Причина - ветер штормовой,
А в Матигорах, той порой,
Дочь Лена, дъякона Сивкова,
Похоронив отца родного,
Осталась круглой сиротой.

Она была собой красива,
Нежна как полевой цветок,
Свежа, как майский ветерок
Одна скорбела молчаливо,
Вела хозяйство хлопотливо
Порхала, словно мотылек.
Василий старше был Елены,
Но в счет не бралися года
Однажды, раз и навсегда,
Он ей признался и она
Покинула родные стены
И женихом была горда.

Они друг друга полюбили
И был свидетелем народ.
Малыш родился через год
Михайлом сына окрестили
И тем надежду укрепили,
Что чадо их продолжит род.
Дом пятистенный ожил снова,
Хозяйством начал обрастать
Стал чистотой внутри блистать.
Вернулись признаки былого,
Мычала по утрам корова
И гуси стали гоготать.

Не в роскоши, зато в достатке
Семья Василия жила
Топор имелся и пила
Водился хлеб, капуста в грядке
И рыба круглый год была.
Василий был в делах удачлив,
Был энергичен и силен
Умом и волей наделен,
Доволен был союзом брачным
Пытался быть отцом прекрасным
И к этому стремился он.
Свои дела вершил в путине,
Все лето промысел морской
Его теперь терзал тоской,
Заботой жил в морской пустыне
О доме, о жене и сыне
И рвался на зиму домой.
Василий, морем изнуренный,
Блаженно дома отдыхал,
Ночами беспробудно спал,
Заботой женской окруженный
Он, словно заново рожденный,
Младенцем жизнь воспринимал.

Его Елена утром будит,
Рукою теплой щеки трет,
Чай пить к столу его зовет,
Василий ласку ее любит,
Гордится ею, ей живет.
Он утром, соскочив с постели,
Еще взлохмаченный, как еж,
С женою начинал галдеж
Вдвоем у детской колыбели.
На сына спящего глядели
Гадали - на кого похож?

Шли годы быстро, незаметно,
Особенно со стороны
Они в деталях не видны.
Елене слушать было лестно,
Когда хвалили повсеместно
Ее домашние труды.
Во всем она преуспевала,
Трудясь порою на износ,
Она одна тащила воз:
Вела подворье, сеть вязала,
Одна с ребенком хлопотала,
Не выдавая мук и слез.

Как клуха, с выводком, ходила
В ближайший бор в ближайший луг
Искать грибы иль дикий лук,
Бывало и траву косила,
Дитя свое труду учила
Показывая ловкость рук.
Михайло был на побегушках
Как говорят, зуйком служил,
У матери подручным был
Воспитанный не на игрушках:
Он, в помощь матери, в кадушках
Скотине пойло наводил.

Ходили летом за малиной
Мир леса нравился ему
И, очевидно, потому,
У каждой горки муравьиной
Вопросы сыпались лавиной
Что это? Как? И почему?
Мать на ответы не скупится
Про насекомых, про зверей,
Про рябчиков и глухарей,
Кто где живет или гнездится,
И как в лесу не заблудиться,
Все объяснить хотелось ей.


Довольна сыном, но не рада
Елена жизнею своей,
Хотелось выплакаться ей,
Как в горле ком гнетет досада
Ей тяжело, ей мужа надо,
Никто не сжалится над ней.
И с этой мыслью спать ложилась,
Но среди ночи вновь она
Вставала, мрачных дум полна
И перед образом молилась
А успокоясь, вновь ложилась,
Так почивала до утра.

Ночами думала о муже,
Переживала за него,
Боялась промыслов его
Полуголодный, в вечной стуже
Он по Елене тоже тужит,
Но не поделать ничего
О, боже мой, она вздыхала
Когда ушей касался слух:
Опять утопленников двух
Нашли у дальнего причала.
Ходила, лично узнавала,
Молитвой сдерживая дух.

Она зимы ждала, зимою
Ей было легче и вольней,
Когда Василий перед ней.
Его старалась всей душою
Согреть душевной теплотою
И это удавалось ей.
Василия она любила
Всегда, готовясь к торжеству,
К Крещенью или Рождеству
Хмельную брагу заводила,
В порядок должный приводила
Свою былую красоту.

Всем миром Рождество встречали,
Стоял на улице галдеж
Всю ночь гуляла молодежь
Катались, бегали, гадали,
С повязкой на глазах искали
Того, с кем жизнь ты проведешь.
На день Господнего Крещенья,
Влекомый верой христиан,
Народ валил на Иордан.
На льду обряды причащенья
Вино, молебны, развлеченья
Купцов, мастеровых, крестьян.

На лед стекалось много люда
И ехали и шли пешком
Умыться в проруби, потом
Ждать исцеления как чуда,
Иль смытым тешиться грехом.
Зимой в Архангельской губернии
Во всех уездных городах,
На самых людных площадях
Как ульи, ярмарки гудели
В своих распахнутых рядах.

На ярмарках весь край огромный
Все, что природа создала,
Все, что творили мастера:
Ряд бондарный, гончарный, шорный
Ряд блинный, маслянный, сластенный
Ряды, где деготь и смола.
И тешили народ пройдохи
Вливались в ярмарочный лик
То зазывал надрывный крик,
То в бубны били скоморохи.
Их песни, пляски и подвохи
Не умолкали ни на миг.

И Ломоносовы любили
Ходить на ярмарку втроем
Поприценяться  - что почем
Весь день по ярмарке бродили,
Всегда, что нужно находили
И рады были этим днем.
Давно Василий жил мечтою,
Чтобы его убогий флот
Пополнил новый галиот.
И он отважился зимою
Идя на все, любой ценою,
Но заложить корабль тот.

Не знал усталости Василий
Всегда искал при доме дел,
Зря по пустому не сидел
Не часто по гостям ходили.
Михайло с матерью шутили,
Что отдыхать он не умел.
Да, вольность двигала помора,
Он снова в дело поглощен
Корабль на верфи заложен.
Не гладко, не легко, не скоро
Велось строительство гукора,
Но все-таки построен он.

Василий детищем доволен:
Его двухмачтовый гукор
Готов был выйти на простор.
Сколочен крепко, просмоленный,
По европейски оснащенный
Ласкал собой хозяйский взор.
Гукор блистал оснасткой новой
Он был готовым в день любой
С стихией встретиться морской.
Шпангоут в корпусе дубовый,
В расчетах выдержать готовый
Приличный натиск штормовой.

Среди архангельских поморов
Не значилось таких судов,
Способных брать пять тыщь пудов.
Василий, после долгих сборов,
На фоне любопытных взоров,
Весною снялся со швартов.
Подвергнув судно испытаньям
Он в нем погрешности искал,
Неоднократно галс менял,
Послушен был гукор заданьям
Василий горд своим созданьем
Он судно "Чайкою" назвал.
Трудом пройдя морскую школу,
Рыбак промышленником стал,
Казенны грузы доставлял
На Соловки, Кильдин и Колу
Ходил по бурному простору,
Боролся с ним и побеждал.
Ходил в Лапландию с товаром
Или на промысел морской,
Ходил за Мурман за треской
Он времени не тратил даром,
Всегда обратно шел с товаром
Великой северной рекой.

Фома Шубной - сосед по дому,
Был частым гостем их семьи.
Довольны были им они
Михайло сам любил к Шубному
Ходить, как к дядюшке родному,
И свято помнил эти дни.
Живя в контакте постоянном
С Фомой Шубным, через него,
Что вероятнее всего,
Судьба свела с Шубным Иваном
Крестьянином довольно славным,
Первым учителем его.

Иван Шубной был просвещенным
Он на дому, по мере сил,
Михайлу грамоте учил.
Сторонником был убежденным,
Что в этом мальчике способном
Он жажду к книгам пробудил.
Михайло начал с книг духовных,
С старопечатных жития,
Потом дошел до псалтиря,
Потом, помимо книг церковных,
Дошел до книг реформ Петровых,
Царя Петра благодаря.

Учеником Иван гордился
Читал Михайло лет с восьми
И часослов и псалтири
Без принужденья сам стремился,
Писать и рисовать учился,
В чем был замеченный людьми.
Росло в сельчанах уваженье,
В почете были сын и мать,
Когда Михайло мог писать
Письмо кому-то иль прошенье,
Иль весточку благодаренье
Мог превосходно излагать.

Был грамотеем бесподобным
На фоне сверстников своих,
Не затмевая этим их,
Он был общительным и скромным
И этим фактом безусловным
Смотрелся равным среди них.
Не выделялся он собою
Ничем средь сверстников своих
Во всем похожим был на них,
Увлечься мог любой игрою
Снежками, бабками, лаптою
Или катаньем с гор крутых.
Бывало, летнею порою,
Река в период теплых дней
К себе манила всех детей,
И дети пестрою гурьбою
Не расставалися с рекою
И, как мальки, плескались в ней.
У матери всегда дел много
Сугубо женские дела
Стирала, штопала, плела,
Не контролировала строго,
Чем занят сын под небом бога,
Свобода полная была.

Милайло жизнью наслаждался,
Михайлу позволяла мать
Самостоятельно гулять.
Михайло этим отличался,
Он в летний месяц умудрялся
Лаптей две пары истрепать.
Как правило, ландшафт окрестный
И лес, который был далек,
Его всегда манил и влек
Своею тайной неизвестной,
Как мотылька в ночи кромешной
Луч света или огонек.

Пытливый ум искал чего-то
Среди проток и рукавов,
Урочищ, стариц, островов
В лесу брусничные болота
Открыты им уже без счета
И новы лежбища грибов.
Год двадцать первый, календарный
Был отвратителен и зол.
Десятый год Михайлу шел
Период детства лучезарный
Кончался. Рок неблагодарный
В благополучный дом пришел.

Всегда, всегда в дороге гладкой
Есть место ямам и буграм
И было видно по следам,
По зову Гелы   с целью гладкой
Беда тащилася украдкой,
Уже Михайло видел сам -
Здоровье матери сдавало
Она крепилась, как могла,
Но захворала и слегла.
Недолго матушка хворала,
Лекарство ей не помогало
И под Успенье умерла.

Михайло, горем потрясенный,
Впервые горько зарыдал.
Как быть, что делать, он не знал,
Он так был в жизнь свою влюбленный
Теперь, как молнией сраженный,
Ходил и жизнь проклинал.
 
ГЛАВА 2

Искал Василий вновь ответа
Задача снова непроста
Дела, мытарства, суета
Оставить дом, уйдя на лето,
Он понимал прекрасно это
Дом без хозяйки - сирота.
В селе жила вдова Уская
Василий сделал выбор свой,
Сошелся с этою вдовой.
Собою женщина простая
Приятная, немолодая,
Уж с поседевшей головой.

Живя при мачехе Федоре,
Михайло, вольность ощутив,
Ее безвластие вкусив,
Не разделял трудов в подворье,
Болезненно переживая горе,
Был долго хмур и молчалив.
Федора пасынка жалела,
Всегда пыталась обласкать,
Мишуткой стала называть,
Всегда добра ему хотела,
Иной раз нужно б, да не смела
Словечка грубого сказать.

В досужий час она просила
Михайло сказку почитать,
Как некогда просила мать,
Когда ко сну ее клонило.
Она под чтение любила
Чистосердечно подремать.
При мачехе, на месте первом,
Михайло видел чтенье книг
Соблазн же к книгам был велик,
И этот путь считал он верным
Уж меньше стал он суеверным,
Все это чтением достиг.

Петра реформы докатились
И до Архангельской земли:
Хронографы, календари,
Сюжеты светские ценились,
Они для отрока явились
Рассветом будущей зари.
Михайло разными путями
Для чтенья книги добывал:
Сначала у знакомых брал,
Иль с неказистыми чтецами
(Такие случаи бывали),
За книги  - рыбу предлагал.

Крестьянин Дудин был соседом,
Корнями новгородцем был
С семьей Василия дружил,
Был молод, хоть смотрелся дедом,
Был склонным к дружеским беседам
И книжки читывать любил.
Давно за отроком Михайлом
Дотошный Дудин наблюдал,
Что отрок много книг читал,
Варился в духе православном,
Ходил послушником исправным
Но сущей грамоты не знал.

Книжный язык монахов русских
На протяжении веков
Стал смесью многих языков:
Латинских, греческих, французских,
Немецких и церковных русских
Имелось в нем немало слов.
Язык был груб и непонятен
В общении людей простых
Для грамотных и развитых
Чужой язык был больше ясен
В нем было меньше белых пятен,
Чем в лексиконе слов родных.

России для реформ Петровых,
Как воздух, гений нужен был,
Чей ум с науками б дружил
И вышли в свет в изданьях новых
Учебники, взамен церковных,
Известных разумом светил.
Так были изданы Смотрицкий
С грамматикою языка,
Славяно-русского пока.
За ним другой гигант российский
Леонтий Филиппович Магницкий
Чья роль в реформах велика.

И Дудин авторов солидных
Читать Михайлу предложил,
Затем ему их подарил
В своих деяньях благовидных,
Он пожелал успехов видных
И в добрый путь благословил.
В своем звучаньи Аз и Буки
Приобретали новый звук
И все менялося вокруг.
С творцами истинной науки
Не знал Михайло впредь разлуки
И в них вцепился как паук.

Идет ли в лес, идет ли в поле,
Или находится в избе,
Две книжки с ним всегда, везде,
Когда случалось выйти в море.
Себя считал Михайло в сборе,
Имея книги при себе.
И, забежав вперед годами,
Михайло сложный путь пройдет,
В науках гений свой найдет,
По миру прогремит делами
"Учености своей вратами"
Он книжки эти назовет.

И уж зимой в церковной школе
Замечен был его успех
Он выделялся среди всех
Я не в ладах с тем мненьем боле,
Что он умней по божьей воле,
И на себя беру тот грех.
Михайло сверстников сурово
Высмеивал, критиковал,
Тех, кто риторику не знал,
Кто искажал и речь и слово,
Кто языка не знал родного
Тем щедро помощь предлагал.

Отец Михайловой судьбою
Был озабоченным тогда,
Теперь решил он иногда
Михайло в море брать с собою,
Знакомить с практикой морскою
Покуда юные года.
Учись сынок, отец стареет,
Отец надеждою живет,
На смену сын ему придет,
Когда Михайло повзрослеет
Он все поймет, он все сумеет,
Сам  "Чайку" в море поведет.

Три года осенью и летом
Михайло напряженно жил
С отцом на промыслы ходил
Зуйком вначале, но при этом
Арифметическим предметом
Заняться время находил.
Ходил с отцом в морские дали,
Куда гренландские киты
Заходят в поисках жратвы.
Всего на море повидали,
Они на "Чайке" достигали
Семьдесят пятой широты.


Он видел сполохи сияний
И много разных катаклизм,
Хотел понять их механизм,
Горел желанием познаний
Луны и Солнца, их влияний
На окружающую жизнь.
Был случай редкий и досадный,
При возвращении домой,
Шли над песчаною косой,
Вдруг ветер сильный и внезапный
Сменился резко на обратный
И "Чайку" закружил юлой.

Михайло полон был тревоги,
Покинул теплую постель,
Отца заметил канитель,
Был крен, не слушалися ноги.
Михайло понял все в итоге,
Что "Чайка" вляпалась на мель.
"Ой, тятенька, что ж будет с нами ?
Ужели бедствие нас ждет ?
Я помолюсь, Господь спасет !"
Отец возился с парусами,
Гасил их мощными руками,
Из крена вызволяя борт.

Отец сказал:  "Не то бывает
И первыми кормить медуз
Уходят паникер и трус.
Спокойный борется и знает -
Всегда есть шанс и он спасает.
Мотай себе сынок на ус"
Ждать будем, скоро солнце сядет
Закон природы справедлив:
Начнется на море прилив
Он сменит ветер иль ослабит
Поднимет "Чайку". Отец знает
Причиной мели был отлив.

Большим был отрок боговером,
Но начинал уж понимать,
Молитвой море не унять
И был отец ему примером,
Как не молитвою, а делом
Спасенье на море искать.
Отец Михайлу в небе звездном
Учил как нужно курс сверять,
Как можно звездам доверять
И в этом глобусе надежном,
Не в меру точном и серьезном,
Нельзя ошибок допускать.

В тот год Михайлу ночью темной
Накроет ледяной волной,
Он пролежит три дня больной,
Томляся в качке неуемной
И спросит в гневе затаенном
Ну почему же так со мной ?
Не раз такое с ним случалось,
Но всякий раз он побеждал
В борьбе с стихией он мужал,
Не все, как надо, получалось,
Но если что-то приключалось,
Он бога в помощь призывал.
Он за три года морской солью
Пропитанный ходил насквозь,
И пролито немало слез,
Он вспоминал про это с болью.
А девки местные с любовью
Смотрели на него всерьез.
Михайло был для них примером,
Был вежливым и развитым,
Был на обидчиков крутым,
Привержен был своим манерам
Не рисоваться кавалером,
Хоть очень нравился иным.

Была, была одна такая,
Михайлу нравилась она,
Он часто видел из окна -
Она с подружками играла,
Еще сама того не знала,
Что скоро будет влюблена.
С Беловой Ольгой скромно, честно
Михайло время проведет,
Но ничего в ней не найдет.
С Михайлом Ольге будет лестно,
С ним будет очень интересно,
Михайлу - все наоборот.

Все страсти Ольгины и чувства
Не счел Михайло разделять,
И Ольге было не понять,
Напрасно в ней кипели буйства,
Она согласна на безумство,
Жизнь за него могла б отдать.
А между тем катило лето,
Июнь, четырнадцатый день.
Жара всех загоняла в тень.
Теплом полуденным согрета,
Деревня вся полураздета
Томилась, выражая лень.

С утра занявшись делом нудным
Отец с Михайлом на жаре
Чинили невод во дворе,
А после, временем досужным,
Решили вместе делом нужным
Искать покос на пустыре.
Еще трава не в полной силе,
Но уж могли определить,
Где станут в будущем косить.
Полдня недаром проходили,
Между собою порешили
Федору в это посвятить.

Их духота давно сморила,
Собрались уходить домой,
Запахло в воздухе грозой.
С утра Федора говорила
Дождю быть, их предупредила,
С больной проснувшись головой.
Гроза застала их в дороге,
Молнии начали сверкать,
Они решили переждать
Зарывшись в прошлогоднем стоге,
Как два медведя из берлоги,
Спокойно стали наблюдать.
Все вдруг внезапно потемнело,
Раскатистый ударил гром,
Витали сполохи кругом,
От ливня глухо зашумело.
Себя Михайло то и дело
Привычным осенял крестом.
Так целый час они сидели,
Но небосвод заголубел
И ливень сразу ослабел,
На небе тучи поредели,
В траве перепела запели
И знойный воздух освежел.

Василий с сыном предвкушали
Здоровый отдых и уют,
Когда домой они придут,
Но люди встречные сказали,
Чего они совсем не ждали,
Какие напасти их ждут.
Внезапно умерла Федора
В июнь, пятнадцатого дня,
Проститься с ней пришла родня.
По обе стороны забора,
Прискорбной темой разговора
Была нежданна смерть ея.

Василий вновь переживает:
Он вновь остался одинок,
Его преследует злой рок,
За что Господь его карает?
Нет, нет, он этого не знает,
Понять он этого не мог.
Василий месяца четыре
В студеном море пребывал.
Сравнив, однажды, он сказал
Труд тяжкий, как свинцовы гири,
Я свой достаток в этом мире
Кровавым потом добывал.
Что делать ? Думал он нередко,
Воспоминанье сердце жгло,
Опять родня, опять соседка,
Как хлопотливая наседка,
Михайлу брали под крыло.

Глубокой осенью, точнее -
В последних числах октября
Василий выбрал якоря,
Взял курс домой, там потеплее,
Добраться б только поскорее,
И этим утешал себя.
 
ГЛАВА 3

Василий третий раз женился,
Ириною звалась жена.
Бог знает с кем жила она,
Но ей Василий покорился,
Быть верным клялся и божился
И тем проблема решена.
Она, Семенова Ирина,
В Денисовке жила вдовой,
Была крестьянкой рядовой.
Воспитывать чужого сына
Не цель ее - в другом причина
Ей надоело быть одной.

Теперь житейские заботы
Свалились с одиноких плеч,
Могла на мужиков налечь,
Впрягала их во все работы
Внедряла в жизнь свои расчеты -
Свое здоровье поберечь.
И так, она, любви не зная,
Показывала норов свой,
Была в общении крутой,
Была завистлива и злая,
Кичилась тем, что молодая
И любовалася собой.

Она в супружеской постели
Умела мужа приласкать,
С лукавством о любви болтать
Ради своей корыстной цели,
И слышно было через щели -
Скрипела ветхая кровать.
Теперь Михайло добрым словом
Федору вспоминал. Она,
Как мать была ему верна
В своем раскаяньи бедовом.
Ценил ее сознаньем новым,
Жалел, что рано умерла.

Жизнь учит нас и мы умнеем.
В нас поздний ум сильней, чем тот,
Что появляется вперед.
Ценить при жизни не умеем
И, потеряв, потом жалеем,
Таков мы, видимо, народ.
Опять на лето, иль на осень
С отцом Михайло уходил,
Моря и реки бороздил,
И хоть скучал по дому очень,
Он был не в шутку озабочен,
Что там тепла не находил.

Отец был добрым по натуре,
Но стал невежествен и груб,
Непробиваемый как дуб,
Не видел надобность в культуре,
Он мог вскипеть, подобно буре
И расчитаться зуб за зуб.
Чего греха таить, Ирина,
Чтоб счеты с пасынком свести,
Могла напраслину нести,
Чтобы в отце родного сына
На сына гнев произвести.

("Злая и завистливая мачеха всячески старалась
 произвести гнев в отце его, представляя, что онъ всегда
 сидит по пустому за книгами. Для того многократно
 я принужден былъ читать и учиться чему возможно было
 въ уединенныхъ и пустыхъ местахъ, и терпеть стужу и холодъ"
                М.В. Ломоносов)

Свое Михайло утешенье
В церковной школе находил.
Зимою он туда ходил,
Он в доме чувствовал гнетенье.
Он чтеньем вызвал озлобленье
И гнев в душе своей носил.
Сидельников был дъяком новым
Но все, что в школе дать он мог,
Михайло знал уж назубок.
Он был по уровню готовым
При школе сам вести урок.

Пришла к Михайлу рано зрелость,
Давно желание росло
Для жизни выбрать ремесло,
Дъячком прозябнуть не хотелось,
Ремесел множество имелось,
Он выбрать мог из них одно.
Богат был Север мастерами
От Устюга до Холмогор,
Сей край известен с давних пор
Литейщиками, кузнецами,
Искусными часовщиками
И резчиками на подбор.

По кости, дереву, металлу,
В поделках меди, в серебре,
Могли б принесть в его судьбе
Ремесла эти честь и славу.
Гордился юноша по праву
Все было на его земле.
Немало личностей известных
Иконописцев, книжных дел,
Времен Петровских корабел
Рождался где-то в недрах местных
И ныне, в деревнях окрестных
Не виден этому предел.

Известный скульптор Шубин тоже
Крестьянской будет дан средой
Его взрастит Иван Шубной
При Академии художеств.
Федот Иванович умножит
Число имен земли родной.
В приморье осень наступала
В историю шел тридцатый год,
Михайлу, на двадцатый год,
Жизнь ничего не предвещала.
Ирина мужа ожидала:
Он рыбы свежей привезет.

Из Холмогор слух просочился,
Суть прихожанинской молвы:
Учитель новый из Москвы
В Архиерейский дом вселился.
Михайло слухом оживился,
Воспрянул с ног до головы
С Иваном Каргопольским скоро
Михайло встречу учинил
Свою мечту ему раскрыл
И сразу после разговора,
Тот на способности помора
Свое вниманье обратил.

Всего я в жизни видел много,
Не зря седая голова.
Прислушайся в мои слова
Иди смелее  с верой в Бога,
Тебе, мой сын, одна дорога,
Вся жизнь теперь твоя - Москва.
Я Каргопольский дух свободы
В себе отстаивал всегда
Строптивым был - одна беда,
За что прошел огни и воды,
Видавший счастье и невзгоды,
И ныне присланный сюда.
В Париже был по царской воле,
 После московских спасских школ
Пятигодичный курс прошел
В известнейшей тогда Сорбонне.
В России - жертвой стал погони,
На севере приют нашел.

В судьбе Михайлы, Каргопольский
Решающую роль сыграл,
Он путь Михайлу указал
И сам, по-дружески, по-свойски,
До мелочей все рассказал.
Теперь Михайлу ясно стало,
Где путь ученья продолжать,
Отчетливо стал представлять,
Уж неизвестность не пугала,
Он знал что делать для начала
И планы стал осуществлять.
Он в воеводской  канцелярии
Пороги обивал не зря,
Уже в начале декабря
Михайлу в руки паспорт дали.
Отец и мачеха не знали,
Он делал, им не говоря.

А между тем, давно созрела
В уме Василия мечта
Женить Михайлу. Неспроста
Ирина этого хотела.
Она уговорить сумела
В своих намереньях отца.
Была невеста на примете,
Собой красива и стройна,
Да и желанием полна.

Да, так уж повелось на свете,
Женились подрастая дети
На то им Богом жизнь дана.
Василий, зимними ночами
Елену часто вспоминал,
В потьмах у печи размышлял
Все то, что нажито годами,
Горбом да крепкими руками,
Он все бы сыну передал.

Сам без печали и без скуки
Ушел б на старческий покой
Земельку ковырять сохой
Давно по ней скучают руки,
А там, глядишь, пошли бы внуки,
И полнились глаза слезой.
От радости или печали,
Иль от сознания того,
Что сына женит своего,
Иль от того, что зря ругали,
Ненужным чтеньем попрекали
Теперь вдруг стало жаль его.

Михайло с ужасом воспринял
Родителя благую весть,
Не мог он это перенесть
И срочно контрмеры принял:
Придумал ложную болезнь.
Михайло знал из разговоров,
Что к нынешнему Рождеству
Обоз готовят на Москву
И знал из сведений поморов,
Пять дней осталося до сборов
Москва мерещилась ему.
 
ГЛАВА 4.

В Архангельской округе две недели
Под гнетом сильных западных ветров
На материк обрушились метели
До самых Соловецких островов.
А к Рождеству усилился мороз,
В Мишанинском костры горели,
Лихие сборщики с зеваками галдели,
Формировался на Москву обоз.
На всех орал приказчик караванный
На блудных кошек, псов, на ездовых
Не обходил он хлябью бранной
Лукавых  сборщиков своих.

Сюда весь день поодиночке
Со всей округи Холмогор
Подводья шли к отправной точке
В Мишанинском конечный сбор.
Здесь виды рыб сортировали
Укладывали их наверняка
Чтоб в месте сбыта не гадали
Где озеро, где море, где река..
Мороженую мелочь в кадки
Ссыпали мерою своей
В навал без рядовой укладки,
Что было проще и быстрей.

Для семги, судака, трески.
Надзор приказчика был строже
Предназначались короба, мешки
Из нововытканной рогожи.
Сбор внешне праздником казался
И хоть стоял морозный день,
Здесь самый пестрый люд собрался
Из близлежащих деревень.
Шутили девки с ездовыми
До поздней ночи у костров,
И чадом смол пропахли в дыме
Фактуры шуб и зипунов.

Искрился снег в сугробах синих
Зимы лютой зубов искал
Людей каленых, духом сильных
Он не тревожил не пугал.
К полуночи кончались сборы
Как бой затих (передний край)
Замолкли смех и разговоры
Затих и смолк собачий лай.
Стояла заполночь, под снегом
Куростровская спит земля.
Лишь зайцы разогреться бегом
Из леса вышли на поля.

Да волчий вой из темной дали
Напоминал ушедший год,
Они уже сбирались в стаи,
Чтоб по любви продолжить род.
Но скоро ночь пришла к исходу
Вновь слышен разговор людей
Извозчики носили воду
Поить озябших лошадей.
Дрожали лошади от стужи
Пар вылетал с ноздрей клубком
Он головы покрыл снаружи
Мохнатым белым куржаком.

Шел дым столбом - топились печи
В оконцах маленьких домов
Мерцали слабым светом свечи,
Толкались бабы у шестков.
Их профиль четко узнавался
То с кочергой, то с помелом
И хлебный запах разливался
Из труб печных над всем селом

Михайло же той ночью плохо спал
Его тревожила весомая причина,
Василий Дорофеевич не знал
О плане дерзком собственного сына.
Превозмогая боль бесстыдства,
Что первый раз солгал всерьез,
Мол вышел ради любопытства
Взглянуть, как выглядит обоз.
Отцу признаться - пахло крахом
Он не хотел навлечь молву,
Хотел он с риском и со страхом
Уйти с обозом на Москву

Не получилось - был приказчик строг,
Он не хотел иметь скандала,
В пути с ним всякое бывало,
Не раз грозил ему острог.
Не повезло с обозом Мишке
Надежды нить оборвалась,
Но в светлом разуме мальчишки
Другая мысль родилась.
Пешком догнать обоз до Сии,
А там без них не пропадет,
Уж коль приказчик не возьмет,
Он знает, там со всей России
Идут обозы взад - вперед.

Обоз, груженый рыбой мерзлой,
Взяв курс на старую Москву
Исчез, как дым, во мгле морозной,
Нагнав отсутствием тоску.
Обозу пожелав удачи,
Михайло помахал рукой
И от обиды чуть не плача,
Шел раздосадован домой

Казался длинным день короткий
С утра с отцом колол дрова,
Потом пошли на острова,
Там "Чайка" и четыре лодки
Стоят в зимовке с Покрова.
Все для тебя Михайло будет
И "Чайка" и земля и дом,
Но жизнь иначе все рассудит,
Михайло думал о другом.
Очередной дождавшись ночи,
Когда царил глубокий сон,
Михайло осторожно очень
Котомку взял и вышел вон.


Тулуп нагольный нес в охапке,
Раздетым вышел со двора
В пимы обутый, в теплой шапке -
Он все предусмотрел с вчера.
Соседской дружбе в знак признанья
Фома Шубной, секрет храня,
В дорогу дал полукафтанье
И в долг бессрочный три рубля.
И жалко было расставаться
И совестно, что не сумел
С отцом родимым попрощаться,
И уж вернуться он хотел.

На росстанях остановился,
Печально посмотрел на дом,
Где из трубы дымок струился
Стояла тишина кругом.
Презрительным считал он бегство,
Никто не мог его понять,
Припомнил он босое детство,
Соседей и родную мать.
Близ дома старые березы,
Прощаясь, не заметил сам,
Как набежавшиеся слезы
Катились по его щекам.
Он на прощанье поклонился,
Отцу здоровья пожелал,
Смахнул слезу, перекрестился
И в мглу ночную зашагал.

Он шел до самого рассвета
Прошел деревни все, что знал,
Хоть не считал, но верст он где-то
Все двадцать за ночь отмахал.
Над  лесом солнце уж всходило,
А бодрый дух заметно сник
Устал Михайло, в сон клонило
Сквозь дрему он услышал крик:
"Мил человек, садись родимый.
Куда откуда так спешишь ?
По доброй воле, аль гонимый
От лютой напасти бежишь?"

В крестьянских розвальнях на сене
Уют Михайло ощутил
Хоть был уставшим, но без лени
Он десять верст проговорил,
Но после сон его сморил.
Проснулся он, когда въезжали
В заснеженный крестьянский двор
Хозяйка с дочерью встречали,
Михайло слышал разговор:
-Прасковья, гостю дорогому
Удобный окажи ночлег
Пусть будет рад моему дому
Он свой, он добрый человек.

В тепле Михайло отсыпался
Весь день оставшийся и ночь
Путь в сорок верст ему остался
Походным маршем превозмочь.
Он к вечеру, совсем усталый
Зашел в селенье, там узнал,
Где двор ютился постоялый
И до утра заночевал.
Сон скверный, дерганье да вздохи,
Он ночью был уйти готов
Сон первый оскверняли блохи,
Потом - нашествие клопов.

Он рано вышел, был мороз.
Почтовый тракт за поворотом.
Туман клубился над болотом.
Шагать до Сии двадцать верст.
В пути встречалися повозки
Монахов местных и крестьян.
Везут смолу, солому, доски,
Дрова, навоз и прочу дрянь.
Вдогонку тройка мчится лихо
Крик ямщика:- "Посторонись"
Михайло отскочил и тихо
Махнул рукой - Остановись!

На удивленье тройка встала
С ухмылкою ямщик глядит
В упор на пешего нахала
И ничего не говорит.
Михайло взял свою котому,
За пояс полы завернул,
Как знатный барин сел в кошевку
Пошел! -рукой ему махнул.
С минуту ехали, молчали,
Как птицы, лошади неслись,
Но вот молчать они устали
И дружным смехом взорвались.

И каждый уж из них признался
Кто я, кто ты, откуда мы,
Ямщик почтовый оказался
Из Петербургской стороны.
Вблизи таможняя застава
Приехали, прощай мой друг.
Тебе - налево, мне - направо
Тебе - в Москву, мне - в Петербург.

Как жизненосной пуповиной
Архангельск с древнею Москвой
Дорогой связанный единой
В семнадцать сажен шириной.
Столбы вдоль тракта верстовые
Пестрели чернедью полос
И Ямы - станции ямские
Стояли через сорок верст.
Здесь вольности проезжей кучерни
Законом пресекались строго
За мордобой секли, а за резни
Не избежать было острога.

Любой смотритель станционный
Или почтарь, что службу нес
Был предписаньем защищенный
От притеснений и угроз.
Был ямщикам на въезде к Яму
На крик и свист запрет крутой.
Звон колокольчика порой
Глушился, чтоб не ведать сраму.
Чтя предписанья и уставы,
Транзитом проходило в год
Через таможние заставы
Пятнадцать с лишним тыщь подвод.

Чтоб было честно и законно
Таможенный надзор следил,
Чтобы никто не проходил
Безпошлинно и безпрогонно.
Те, что пушнину привозили,
Особый смотр пройти должны,
Чтоб мягкой рухляди не скрыли
Зашитой в платье иль штаны.
Здесь всякий раз была заминка
Преодолеть ее не вдруг.
Здесь и таможня и развилка -
Почтовый тракт на Петербург.

Здесь суета и оживленье,
Большое скопище людей,
В упряжках много лошадей
Простаивают без движенья.
Кругом растоптанный навоз
Горячим извергался паром
Здесь, на московском тракте старом,
Догнал Михайло свой обоз.
Эх ты, головушка дурная,
Каким упрямством наделен
Приказчик, головой качая,
Был восхищен и удивлен.

Договорились, слава Богу,
Приказчик, сделавший обход,
Дал знак и двинулся в дорогу
Обоз из двадцати подвод.
Кругом царило оживленье,
Вдали, за каменной стеной,
Был монастырь, его строенья
Предвосхищали красотой.
Его обширну территорию
Не в силах охватить был глаз
Михайло знал его историю,
Но зримо видел первый раз.

Приказчик видел, но не знал,
Поэтому, развесив уши,
Впервые с интересом слушал
Все, что Михайло рассказал:
Антоний, старец преподобный,
Водораздел найдя свободный,
Приют себе обосновал.
И в междуречье край озерный
Своею вотчиной назвал.
И уж совсем не ради моды,
Послушник в молодые годы
Свое гнездо раздвинув вширь,
Обосновал здесь монастырь.

Владея властью безграничной,
Обитель в связи органичной
С московским трактом и Двиной,
Имела в год доход приличный,
Питалась царской добротой.
Взлелеянный Иваном Грозным
Стал монастырь, причем серьезным,
Границы северный форпост,
На перепутии обозном
Возрос его культурный рост.
И, царским грамотам согласно,
(Сопротивленье сел напрасно)
Обитель в роли форпоста
Приобретала земли властно
Под общей тяжестью креста.

Здесь были стычки роковые,
Сгущались тучи грозовые,
Когда монахи, оборзев,
Крестьян участки лоскутные
Пристегивали в свой резерв.
Народ, в ответ на притесненья,
Жег монастырские строенья,
Крушил в церквах колокола,
На пастырей чинил гоненья
Такие были здесь дела.

Таков народ, первопроходцы,
Что псковичи, что новгородцы,
Умели за себя стоять.
Суровый край учил бороться
И выживать и побеждать.
Всех помирил Господь Хранитель
Шли годы, Божия обитель
Обогащалась, как могла
Пришел изысканный строитель -
Обитель сказкой расцвела.
Неповторимые строенья
Достойны видом восхищенья
Являют зодческий талант.
В озерной глади отраженья
Волшебной сказкою стоят.

Стал монастырь и территория
Культурным центром Беломорья.
С иконописной мастерской
Богатством своего подворья
Всегда был завистью мирской.
Богатствами собраний книжных
Старопечатных, рукописных,
Являя свет с глубин веков
В изданиях разноязычных
Был близок рангу Соловков.

Вздохнул приказчик изумленный,
Сказал с лукавством про себя,
Я человек непросвещенный,
Но вижу будет толк с тебя.
А ровно через три недели,
Исполнясь духом торжества,
На воздух шапки полетели -
Вот долгожданная Москва.
Ночь первая прошла в томленьях
Всех холмогорских земляков,
Близ ряду рыбного в общевнях,
Меж рыбой пахнувших мешков.

Товарищи все дружно спали,
Один Михайло рано встал.
Все земляки сквозь сон слыхали
Как горько юноша рыдал.
Стоял он долго на коленях,
Свой взгляд на церкви устремил
В своих изысканных моленьях
Усердно Господа просил:
"Призри меня, блудного сына,
Помилуй Господи меня".
Скорбь эту вызвала чужбина,
Но вот уже с рассветом дня
Столичный люд засуетился,
В ряд рыбный Дутиков явился
В Михайле земляка признал.
С ним по душам разговорился
Затем к себе его позвал.

Не мог Михайло отказаться
От предоставленных услуг
Был шанс бесплатно пропитаться
В кругу его домашних слуг.
Был Дутиков Иван подъячим
В сыскном приказе у него
Михайло в плане предстоящем
Пока не видел ничего.
Дней несколько прожил Михайло
У Дутикова, но потом
Ему судьба предначертала
На монастырь сменить свой дом.

Имел приказчик караванный
Знакомого монаха, он
Всегда встречал обоз желанный
И шел с любовью на поклон.
И в этот раз монах знакомый
Не мыслил случай упустить,
Давнишней дружбою влекомый
Изволил друга навестить.
Желанна встреча состоялась,
Шел разговор о том о сем:
Какая рыба продавалась,
И есть ли семга и почем ?

Беседа кончилась не скоро,
И тут приказчик предложил
Взглянуть на юного помора
И все монаху изложил.
Приказчик, говоривший много,
Бил точно и наверняка,
Просил монаха ради Бога
В училище взять земляка.
Монах на это согласился
И делом доказал потом,
Так Ломоносов учинился
В монастыре учеником.

Пришел конец, пришел истокам
Они теперь в Москве слились
И бурным потекут потоком,
И будет клич: "Посторонись"
Тем, кто собою заслоняет
Источник света и добра.
Тем, кто не хочет иль мешает
Реформы продолжать Петра.


14 октября 1999 г.
г. Ломоносов