Писк. Слышится писк. Неужели опять...

Писк. Слышится писк. Неужели опять
мой мышон в животе возродился и рать
поднимает из шёрстки, хвоста и когтей,
на тебя чтобы двинуть всё это скорей?
Нет, это руки твои мне приснились, и я
высыпаюсь из них, чтобы снова в тебя
при дневном завернуться, как в сон, а иначе
не хочу и не знаю, что всё это значит.
Как постель под соломенной крышей и больше
ничего: нет окон, нет дверей, и "хороший
мой", обращенное к, воздвигает
всё, чего не хватает
глазу. Глазу хватает твоих,
как на палочках, бегающих на моих,
в том лесу набежавших, где ты существуешь без слов,
пальцах – маленьких муравьев.
Вот они, а не я, воздвигают тот дом
над твоей головой, где как будто живем
мы с тобою. Лежу и слушаю шорох их рядом,
их работу с открытым – то ли ртом, то ли взглядом.
Всё равно с чем. Они заползают везде,
поедая вопрос мой последний к тебе.
Кто ты? Нужен лес и нужны муравьи,
мыши, разные рыбки, проникнуть в твои
воды чтобы и тронуть кого-то, не зная
как с этим жить, своих слов не теряя,
кожи, зубов, может быть, шерсти, произнося: как мало
времени или чего? Я не знаю.
Не отношенья важны, а узнать и, возможно,
ненадолго коснуться. Мысль отравить не может
ничего – о конце. Вообще ничего не может.
Может спасти, утолить – только в реку еще и еще погруженье.
На худой конец, воскресенье
после всего – всех до последней, как было
Им нам обещано. Но последней ведь нет. И, как бы не ныло
в сердце, что-то придется оставить – здесь навсегда. Навсегда.
Потому – обними меня. Говоря:
моя радость или нет мне роднее тебя, –
я имею ввиду, что в тебе есть к чему прикоснуться
мне – в лапках ли, в духе – теми атомами, кои потом оторвутся
и уже не вернуться.
Обними меня. Руки – как хлеб. Моих рук тебе мало.
Мне твоих – тоже. Голосом время сказало.
(Время – вовсе не эта, серая и вечно льется
под мостами которая. Ведь, откроем учебник, взорвется,
по Лавалю, скорее она, чем немного сожмется.
Несжимаема, да. И Блаженный был ближе
к истине, говоря, что иже
и так далее, что оно будь здоров как со...) Время – гармошка.
И когда оно дышит – в голове, по идее, немножко
петь должно, если есть между ним и тобою
нечто, в чем можно быть просто волною.
Просто волною, а не мыслью о месте как вещи, как кто-то сказал
несколько раз. Чьею мыслью? Моей или Того, выдыхал
первое Слово Который, и с чего началось всё это.
Прикасаясь к тебе, чувствовать – где-то
время пульсирует, издавая свой звук
в том, не знаю каком, воздухе – твоих рук
на – частоте. Голосом время сказало,
повторяю я, чувствуя, как не стало,
нет, не мира, а напряжения, шума
между тобою и мной, вышедших из аулов
каждый – своих голосов. Говорю я, со стула
падая на пол. И за долю до пола
вдруг понимаю, кто ты.