Ворон Эдгар По

                ВОРОН
                Эдгар  По
Стихотворное переложение построчного перевода неизвестного автора.  (Полное собрание сочинений).

Как-то в полночь, полусонный, размышленьем утомленный,
Над забытым фолиантом долго голову ломал.
Вдруг услышал, изумленный, стук негромкий, приглушенный,
Из ночи в мое жилище кто-то тихо постучал.
«Это, видимо, прохожий, - прошептал я – стук его,
              Он, и больше ничего». 

На дворе декабрь студеный, помню, был я полусонный,
Догорал в камине уголь, свет в агонии мерцал.
Старой книгой утомленный, от печали не спасенный,
О Леноре погребенной я печаль напрасно гнал.
Имя ангелам известно, но в грядущие года,
             Здесь не вспомнят никогда. 

А завес пурпурных шорох вызвал грезы, от которых
Наполняло  душу страхом, что досель не ведом был.
Чтоб  завес не слышать лепет и уменьшить сердца трепет,
Чтоб забыть про страх безмерный, повторять себе решил:
«В дверь мою стучит прохожий, он стучится, стук его,
Он, и больше ничего». 

Я бодрее стал душою. Рассуждая сам с собою,
Вслух промолвил: «Кто б там ни был, вас молю меня простить.
Я вздремнул слегка, не скрою, но, не медля, дверь открою».
Поспешил к закрытой двери, чтоб прохожего впустить.
А когда открыл дверь настежь - нет за дверью  никого,
Мрак, и больше ничего. 

В мрак смотрел от изумленья, полный страха и сомненья.
Грезил грезами - такими, смертный грезить не дерзал.
В тишине среди молчанья, моего достиг сознанья
Громкий голос. И, «Ленора»,  кто-то будто бы сказал.
Я промолвил это слово. Эхо вторит мне его,
             Эхо, больше ничего.  

В дом вернулся я несмело, как в огне, душа горела.
Снова стук услышал прежний. Он сильней, чем прежде, стал.
За окном теперь гремело, может ставни чем задело,
Посмотрю-ка, в чем там дело, от секрета я устал.
Дам для сердца передышку, успокою я его:
             Ветер там, и ничего.
 
Ставни я толкнул руками.Громко хлопая крылами,
Ворон – птица дней священных вещей древности – влетел.
Воздух плотными волнами заструился между нами.
И над дверью с миной лорда на Палладу ворон сел.
На Палладу взгромоздился. Непреступен вид его.
Там сидит, и ничего.

Ты черна, как эбен, птица, неприступна, словно рыцарь.
И сказал я, улыбаясь: «Взглядов гордых не мечи.
Чтоб в доспехи обрядиться, нужно рыцарем родится.
Ты не трусь, угрюмый ворон из плутоновой ночи.
Как зовут тебя, поведай свое имя». И тогда
Ворон каркнул: «Никогда».

Был я в крайнем изумленье, что пернатое творенье
Человеческое слово разумело так легко.
Не имел ответ значенья для меня и облегченья
Моей скорби не принес он, хоть желанье велико.
Говорить с такою птицей может каждый иногда.
Имя птице – Никогда.

На Палладу взгромоздился, в бледный бюст когтями впился,
Произнес одно лишь слово, но всю душу в нем излил.
Больше он не шевелился. Я тихонько обратился:
«Безвозвратно потерял я всех друзей, мне свет не мил.
Утром тоже ты исчезнешь, как надежды, навсегда»?
Он прокаркал: «Никогда».

Весь дрожа от возбужденья, я подумал: «Без сомненья,
Слово, сказанное птицей –  подражанье лишь, напев. 
Не сознанья проявленье, а слепое повторенье.
За хозяином несчастным  повторяется припев.
В нем звучит лишь утвержденье, что постигшая беда
Не исчезнет никогда.

Вновь улыбку вызвал ворон, хоть печален, худ и хвор он.
Кресло против черной птицы, против бюста подкатил.
Был я дум различных полон: "Что хотел сказать мне ворон,
Почему он так упорно слово странное твердил"?
Разгадать пытался тщетно: почему влетел сюда
И горланит: "Никогда".

Молча я в мечтах терялся и догадками пытался
Тайну птицы злополучной побыстрее разгадать.
Сердце ворон сжечь старался, взглядом огненным впивался.
Сидя в кресле, я терзался: боль в словах не передать.
Не склонить своей головки ей на бархат никогда.
Не склонить ей никогда.

Вдруг мне сделалось виденье: в нимбе яркого свеченья
Серафимы появились, благовоние клубя.
«О, несчастный! – В исступленьи я воскликнул, - Бог забвенье,
Через ангелов небесных посылает для тебя.
Пей же, пей бальзам забвенья! И не вспомнишь ты тогда
О Леноре никогда»!

Ты пророк или спаситель, дьявол или искуситель,
Или ада скорбный житель, но ты все - таки пророк.
Грез и скорби покоритель, посетив мою обитель,
На земле бальзам забвенья где, скажи, найти б я мог?
Ты поведай мне всю правду, ведь от правды нет вреда.
Ворон каркнул: «Никогда».

О, пророк! Дай мне прозренье, хоть на миг ослабь мученье.
Расскажи, смогу ль в Эдеме снова милую обнять?
Обрету ли облегченье? Ради Бога, дай прозренье.
Лучезарную Ленору я смогу ль к груди прижать?
Успокой, дано ль мне будет ее видеть, и когда?
Ворон каркнул: «Никогда».

Ты пророк или спаситель, птица или искуситель,
Возвращайся снова в бурю, в мрак плутоновой ночи.
Убирайся, лжи носитель и жилища осквернитель.
Будет пусть не оскверненным мой приют. И не кричи.
Вырви черный клюв из сердца и исчезни навсегда.
Ворон каркнул: «Никогда».

Неподвижно восседает, с бюста  мрачный взгляд бросает,
Взгляд мечтающего гада. Тень от птицы на полу.
Четкий круг ее темнеет. А душа все цепенеет,
Медлит вырваться из тени, разорвав густую мглу.
Из колеблющейся тени ей не выйти никогда,
Ей не выйти никогда!