О времени и о себе

Подоплека – подоплека: горькая морока.
Я тебя бы разглядел, только нету прока.
Я запутал узелки по колено в студне,
Я увидел потолки сквозь сырые будни.
Все равно я поскользнулся,
Покатился, кувыркаясь,
Ртом – провалом улыбнулся
Небосвод. А я болтаюсь
В центрифуге на покрышке,
Обливаясь чудесами.
Путь кружной без передышки
Покрывают полосами.
Канитель и хоровод,
Ярмарка и шутовство,
И гниет водопровод,
Добавляя естество.
Где кудахчут арлекины –
Там зыбучие пески,
Где болтаются картины –
Там наносятся мазки.
Прыгая как обезьяна,
Камень мудрости найду,
Словно гость универсама
Незаметно украду.
Раздроблю, засыплю в кружку
Попрошайке на углу,
И, уткнувшись под подушку,
Плавно провалюсь во мглу.
Внутри нутра тепло и сыро,
В ушах клубятся завитки.
Носится с блюдом опостыло,
Сквозь шлак протиснутся ростки.
Пространство-время внутри сферы,
Ее футболят и трясут,
А вне пространства время серо
В нем тени-призраки живут.
В объедках – сладкая улыбка,
А в кружке – боль и суета,
И основанье всюду зыбко,
Тверда последняя плита.
Жемчужина во лжи отвратна,
Песок прекрасен в чистоте,
Бывает, что и гнусь приятна
В своей гнетущей правоте.
Плюется дождь, плюются трубы,
Летит взволнованная гарь,
В развалинах нагие клубы –
Кричит истошно пономарь.
На берегу шумы и пляска,
Внизу – молочная река,
На цыпочках, но без опаски
Ведут к провалу дурака.
Разлит рассвет желтком невзрачным,
В плевках и Солнце, и Луна,
Что было некогда прозрачным
Пожрала сонная молва.
Калейдоскоп всегда комичен,
Содержит праведную грусть,
А идол квел и безразличен,
Но притягателен…и пусть!
Поводыри перемешались
И не туда всех развели,
Кого ведут – те помешались,
И разобраться не смогли.
Охапками гребу прохожих –
Они хватают и клюют,
А я кривляюсь, строю рожи:
Им в голос шавки лишь поют.
На стенах снов висят распятья,
Под ними – плинтусы и грязь,
Из кухонь слышатся проклятья,
И люди ползают, боясь.
Лишь в барокамере воспрявши,
Скрываюсь я в тени кустов,
Кто вылез – тот уже упавши
Стал первым блюдом для клопов.
Пузырь раздулся, вскоре лопнул,
Забрызгал крылья и сгубил,
Здесь Геркулес ногою б топнул,
Но Геркулеса мир пропил.
В мехах и перьях на потеху
Влачатся жалкие кроты:
На восхождении к успеху
Я наглотался пустоты.
Кто таймер ждал – тот был обманут,
Его продали по частям.
Быть может высшие не станут
Раскладывать всех по мастям.
У старика отняли палку,
Но получил он эликсир
За то, что веровал в гадалку,
Послушно все ей относил.
Трубач забыл о разговоре,
Дудел из легких и хрипел,
На одиноком судне в море
Творится черный беспредел.
Вращаю миром, как глазами,
Кружусь, катаюсь и смеюсь
И обрастаю волосами,
И ветра больше зла боюсь.
В ночи мерцает тусклый запах
Без предисловья и конца,
На жалких и худых собаках
Везут куда-то молодца.
Колпак прикрыл полмира тяжко,
Еще полмира под водой,
Неистовая неваляшка
Болтается сама собой.
В извивах зеркала застыли,
Забыли как им отражать,
На это долго голосили,
Хотя, конечно, всем плевать.
В трясине нету дна, есть вязкость,
Ее живот неколебим,
Как нерушима его мягкость,
Как проявление седин.
Я колгочусь, я тоже в улье –
Рыщу, где тверже есть субстрат,
Я тоже разбиваю стулья,
Я тоже разрушеньям рад.
Субстрат поднимет и очистит,
Стряхнет метелкой пыль небес,
Кто ищет, наглотавшись, мыслит –
Тот не подстроится под пресс.
Но наша сфера – нечистоты,
Ее, быть может, вовсе нет,
И отзвуком совместной рвоты
Гласит последний в путь билет.