Может быть

Море вечером очень счастливое, особенно когда между туч виден хотя бы один лучик солнца.  Кажется, что волны специально посильнее выгибают спины, чтобы на них вспыхнули яркие оранжево-красные зайчики. Они играют, перекидывая зайчиков друг другу, пока те не потускнеют, и тогда волны засыпают до утра. Если дует ветер, они спят  очень беспокойно, все время ворочаются во сне, вздыхают и даже сталкиваются друг с другом. Зато в безветрие волны прячутся в глубине, в родном теле матери-моря, а лунная дорожка ласково щекочет их сонные упругие брюшки и поет ясным, нежным голосом неслышную людям песню.
Трава тоже счастливая. Особенно весной. Потому что земля от растаявшего снега делается мягкой и теплой, ведь с каждым днем солнце хоть на минутку, но дольше согревает ее своими ласковыми руками-лучами. Оно гладит землю, как мама малыша и радуется, что вот там на бугорке наконец-то пробились первые травинки, а на полянке у обрыва вдруг проснулись целой стайкой желтые цветочки. И та трава, которая еще в земле, шевелиться и звенит от восторга, что вот еще чуть-чуть и она увидит голубое небо, будет млеть от тепла и перекатывать в зеленых ладошках капельки дождя. А, когда налетит ветер, поднимется шумный базар, потому что всем травинкам захочется передать друг другу приветы и рассказать, как им хорошо оттого, что удалось родиться. Даже тем, которые растут посреди дороги и тем, которые скосят для какой-нибудь глупой козы. Всем-всем, чьи семена не сгнили долгой осенью, чьи корни не вымерзли холодной зимой, чьи дорожки не залили асфальтом, кому хватило сил сберечь в себе то всесильное невидимое нечто, называемое жизнью.
И глупые козы, которые съедят свежую траву тоже будут весь вечер болтать на своем бе-бе-мекском языке о том, как хорошо, что пришла весна, потому что теперь не надо дрожать от холода в сарае, а можно погулять и даже попрыгать во дворе, где так замечательно пахнет теплой влажной землей, где уже вылезли зеленые ростки таких вкусных, ароматных травинок и можно полежать на просохших тропинках вылизывая своих маленьких сосунков, для которых эта весна первая.
А хозяйка, у которой тоже скоро будет детеныш, принесет кусочки подсоленного черного хлеба, будет говорить непонятные, но очень приятные слова, сцеживать прибывающее с каждым днем молоко и гладить по спине большой мягкой рукой, отчего станет спокойно, надежно и очень тепло где-то там внутри, где у людей, говорят, находится душа, а у козы просто сосуд, в котором рождается благодарность и счастье.
Если правда то, что говорят про душу, которая не единожды приходит на землю, то может быть я  был когда-то волной, травинкой, козленком, а потом, когда душа повзрослела, пришла пора родиться человеком.
Для того, чтобы я родился, моя мама должна была уехать учиться в другой город далеко, далеко от дома, а у папы за два дня до экзамена перегореть в комнате лампочка. Хорошо,что у маминых соседок в запасе не обнаружилась эта самая лампочка, а то бы папа сразу же ушел  учить физику и не увидел маму.
Может потому, что они были очень разные, а может наоборот чем-то похожие им было  интересно отыскивать, угадывать, узнавать друг в друге это сходство, как будто подбирать пазлы, чтобы получилась  новая неизвестная пока что картина. Маме нравилось, что папа такой спокойный и умеет обращаться с детьми, ведь у него было два младших брата и племянник, с которыми он возился, когда взрослых не было дома, потому что мама была самая младшая и не представляла, что делать с теми, кто меньше тебя. А папе нравилось, что в маме все так чудно перемешано и не понять большая она уже или еще маленькая. Ему хотелось, чтобы у них были сын и дочка. Сын, потому что друг, помощник и продолжатель рода, а дочка, потому что будет похожа на маму и еще потому, что он очень хотел заплетать ей косички.
Раньше считали, что дети с физическими недостатками даются родителям за какие-то там грехи, но теперь-то все знают, что никакие это не грехи, а наследственность, правда никто не знает почему она  бывает хорошая и плохая, многие вообще не знают какая она у них, пока не окажется, что у ребенка нет кисти на правой руке, как у Раечки, или ноги плохо ходят, как у Вовки. Все соседки Раечку очень жалели, потому что она должна была стать женщиной, а как же это вести домашнее хозяйство без правой руки. Но Раечка очень ловко выучилась писать левой рукой, преподает в школе литературу, а еще шьет себе и своей Машке разные платья и красиво вышивает всякие картины, и муж ее очень любит, потому что она веселая и добрая. А руку ее без пальцев уже давно никто не замечает.
Вовке конечно с его ногами на футбол только болельщиком можно в своей коляске ездить. И в метро с маршрутками особо не покатаешься, но за статьями его по математике из журнала сами приезжают. А еще он, когда влюбляется, то стихи пишет. В институте ему уже предлагали творческий вечер организовать, чтобы он стихи свои почитал, говорят хорошие они у него получаются, светлые.
Вообще, конечно, здоровым быть лучше, но ведь бывает, что и они под машину, например, попадают или пить начинают и остановиться не могут, хотя родители их тут вовсе ни при чем.
У моих мамы и папы в наследственности тоже было что-то такое несовместимое. Конечно, не обязательно я должен был заболеть чем-то неизлечимым или стать сильно близоруким или слабым. Но что-то там такое могло быть с большей вероятностью, чем у других. Зато у меня могли быть кудрявые волосы, может черные, как у папы, а может светлые как у мамы. А еще у меня могла быть врожденная интеллигентность, и чувство юмора и какие-нибудь способности может в математике, может в литературе, а может просто человеческие.
Не знаю, кем бы я хотел больше быть – мальчиком или девочкой, но мои родители  испугались за меня из-за этой самой наследственности.
И я не родился.