Похвала Анне пророчице

             Дай мне горькие годы недуга
                А. Ахматова
             Я Анна Сретенская
                А. Ахматова
               
                I

Значение Ахматовой для русской культуры
То же, что Сталина для номенклатуры:
Цеховой эталон, вообще, мера вещей,
Камень во главе угла, святых мощей
Прибыль, грядущая в помощь Нестору,
Эксклюзивный актив стратегическому инвестору
Доступный только. Одному Ему,
Попустившему ей суму, и тюрьму
Сыну, мужьям, товарищу по цеху.

В Духов день молилась: "Ради успеха
Русского оружия на войне дай мне
туберкулёз, отыми и ребёнка, и друга".
И в этом её заслуга -
За потомков платить втройне,
по закону военного времени:
"Год за три".
Задержи, Отче, руку на темени
у неё, и знак наглой смерти сотри.


                II

Доброволец Иов будет женского пола -
голой правды подруга и мужского глагола.
Разве только ЧК и кремлевские стены
Не дают падишаха убить,
А была бы - Юдифь
С головой Олоферна!
И тогда бы, наверно,
На других пришлось бы пенять -
Не на Родину ж Мать
и народ?!

   
            III
   
                Говоря откровенно,
Топором та эпоха беременна.
Было бы верно
две войны мировых слить в одну,
чтоб не знали гражданской,
чтобы вычерпать всю братских слёз глубину
и смертей постоянство.

Казачки порубали братишек, братишки господ
Постреляли, побили, пограбили дуже богато.
Господа, осязая, воспетый поэтом народ,
И свою малочисленность, сдали страну супостатам.
Супостаты хотели, как лучше - чтоб поровну всё,
Справедливость и правда обнялись - вот Серп вам и Молот!
Говорилось, мечталось, хотелось, а кончилось - наоборот:
Социально далёкий - заложник, хоть стар он, хоть молод.

Матерьял ненадёжный - дворяне, купцы,
Разночинцы, крестьяне. Теория пишет:
Исключительно пролетарьят в состоянии взять под уздцы
Исправление барских замашек и крестьянский излишек.
Дорогое лекарство истории принял советский народ,
Популяцию долго учили винтовкой и курсом
Кратким, правильным, но бурсачку ничто не берет               
Кроме "вышки" и голода - не фунциклирует бурса.

Комиссарская власть могла продолжаться века,
Но термодинамика затормозила уродов:
Не сумели поменьше бензина в мотор заливать свысока
Коммунизма теории и пообильнее воду.
Если б только смогли совершенство природы сыны
Мудрой партии расположить на конвейер,
До каких бы высот коммунизма советской страны
Довели бы меня и Ахматову с партией Ленин!


                IV

Золотое руно хитроумные греки искали в Колхиде, и вот
Круговую поруку и горские нравы застали.
Здесь зиндан произвёл из восставших рабов на живот
Для себя, и на смерть для иных, коммуниста из стали.

Выдающийся сплав добродетелей - правы
Свидетели и позднейшие критики.
Вурдалаки  Ульянов и Сталин
Восстали, как производное придворной политики.
      

                V

"Бледный Конь", "Мелкий бес",
"Маков цвет" и "Зелёные кольца"
Привлекают вниманье небес,
Как позор богомольцев.
Богомольцы не чуют страну
Или, затхлостью  связан,
Вместо лествицы  строит стену
Богоборческий разум?
"Роза мира"  шипами ко лбу,
смутно напоминая:
Гвозди, пелены, Равви в гробу,
И разбойник - за воротами рая.
Всё не в прок - закачалась страна -
"Неуёмный, как бубен",
Скачет хлыст, а верней, сатана -
Враг  причуден и блуден.
"Незнакомка"  ль в пролёте аркад
Страусиным пером поманила,
Иль в Неве растворяется яд -
Водограя нечистая сила?
Провозвестник возмездия, дивный пророк
Пьёт "Нюи", как микстуру от хаоса,
и возмездия срок, Князю мира оброк
приближается.


                VI

Приближается срок сепарации,
Первомайския демонстрации,
И Октябрьския революции -
Не зачатия, а поллюции
Мира нового, благородного,
Справедливого и свободного.
Кто не хочет есть - не работает.
Кто не хочет сесть - громко хлопает.
Громко хлопает - тихо стукает,
Глядь, и сам в тайге, и аукает.
Шаг ли в правую, шаг ли в левую
Будит ненависть озверелую.
Коммунизм еси - да научный весь,
По нему чем жить, легче в лагерь сесть.
Ой ты, Русь моя, ситец-вишенка!
Как же всё это с нами вышло так?


              VII

В исполнители временно
не находят умеренных.
Только благонамеренных
вивисекторов грёбаных,
в Архимеде уверенных,
комиссаров проверенных -
точек опоры кремневых
и стальных рычагов.
   

              VIII

Ну, а кто не таков,
Кто доверился Логосу, голосу
Шелестящих веков -
Не проехать сквозь чёрную полосу.
И скрещённых штыков
Частокол кривоватый
На колымском снегу лагерей
Нарисует контрастную тень
Чётче, чем царскосельская ель
На паркете в рождественской вате.
      

               IX

Конквистадор явился к Петру,
И Щелкунчик замёрз без орехов.
На межзвёздном ветру
Кассандре давно не до смеха.

Клевета растекается вширь,
Клевета опускается долу,
Мало "мыла"? - и мыльный пузырь
Секретарского протокола.

Агамемнон скучает и скуп,
А  Аякс не являет сноровки,
И, выходит, в ЦК каждый - Брут,
Но не Цезарь и ходит по бровке.

Трудно жить за всех, кто ушел,
Но терпению дарят отсрочку
Мойры грозные, множество зол
Обменяв на инфарктную точку.

Многоточие следует за
Соблюдением прав переписки,
У Кассандры сухие глаза -
Не видна, выкипает слеза -
Двор Чудес обнародует списки.


                Х

Комиссарово дело простое, как угол:
Жён врагов и шпионов  веди в кабинет.
Если стала вдовой и чекистов не любит,
Но согласна отдаться, то выйдет на свет.

Чекистское дело простое:
Вести от террора к застою,
В среднем, за 40 лет.
От застоя спасения нет.

Пролетарская диктатура
для диктаторов хороша:
пьёшь не шерри, а денатуру,
ни тебе жены! Фурнитура,
охренительные процедуры
на плацу у комендатуры -
строишь бывшую номенклатуру -
сидор в зубы, и вся фигура.
Хорошо, отдыхает душа.

У "Тройного" одеколона,
если взять его на просвет,
почитателей миллионы.
У "Шипра" такого нет.

Наша жизнь - сложная штука,
если тоже взять на просвет:
ищет каждый свой пятый угол,
и в товарищах согласья нет.
Просто, драма из жизни кукол!
И она же - простая, как угол.
      

                ХI

Верный, то есть большевистский,
взгляд на литературный процесс
означает пролетарский интерес
не только к содержанию произведения,
но также к личности автора,
его социальному происхождению
и общественному поведению.
Среди товарищей преобладает точка зрения,
иначе говоря, есть мнение,
что

Регулярное женское дело
горизонтально располагать тело,
когда его захотело.

Но не тут-то было,
взбесившаяся барынька - это степная кобыла:
Летит и мнёт ковыль.

И это такая же быль,
как то, что в руке держит молнии.
Кентавр! - иллюзия полная.


                XII

До убожества ограничен диапазон её поэзии:
От Бога до вечности одна строка!
И содержание форме не чинит эррозии,
И нет в русской поэзии пока мужика,
Лю'бого девушкам крепче неё -
Каждая зрит отраженье своё.

Свободной стихии морская царевна,
Логова змиева чёрный агат,
В землю полян уложившая бренную
Трёх Николаев. Четвёртый ей - брат,
Как страстотерпице. Горем палимая,
Обороняет нас строками длинными

Или короткими - вечно свободными,
но не холодными и не угодными.
Музыка сфер евразийского неба,
Дар преломления плоти ли, хлеба,
Горе ли горько, любовь сокровенна,
Царственно слово - слышит Вселенная.

Грозный, Романов прихотью рока,
Грозной судьбою связан до срока.
И от Орхона даже до Темзы
Стоговы, Горенки связаны тем же.
Знаю - напрасно силится враг -
От любви до вечности один шаг.


              ХIII

Среди русских гениев двадцатого века
она не еврей, не самоубийца, не служила Советам.
Среди живых гениев советской эпохи
не подбирала крохи
с партийного стола, а была иждивенкой
мужа, читателя. Снимала пенки
варенья партийного, то есть вранья
противного бездарного воронья,
как бельма с глаз долой. Эти добродетели
мучили лечимых, потчуемых, свидетелей,
достоинство чьё - число, не уменье,
чувство глубокого внутреннего удовлетворенья,
причастности чувство к свершеньям,
и тленье идейного угля в причастной груди,
стальной, если с песней, а нет - впереди
зренья партийные угол и точка -
всё чаще колеблется с линией строчка.


               ХIV

Не прав Ориген - спасутся не все.
Кто шёл по колено в кровавой росе,
По пояс в слезах и рыданьях,
По горло в партийных собраньях,
Истории века вращал жернова,
Ремень приводной прилагая едва,
И умер пятого марта,
Путая партии карты...
Сдаётся, что счастья народов залог
Растратился сам, не помог ему Бог.
Так часто бывает. У Бога
Не каждому будет подмога.
Особенно, если Его отрицать,
Не видеть в упор, не хотеть Его знать,
Не чувствовать милость, не слышать укор,
Не верить, что ангел ведет разговор
И с грешником так же, как с верным,
Хоть быть человеком не скверным,
А только жестоким и то, не всегда,
Ведь, кровь у врага - не то, чтоб вода,
Но, в общем, не очень и красная,
И жертвы для нас не напрасны.


               ХV

А что царскосельская грешница? Ей
судьбу подменили эпохой своей
власть взявшие пролетарии -
эпохи пассионарии.
По этой, одной из глобальных причин,
уменьшивших численность достойных мужчин,
пришлось ей, не то, что б, не сладко,
но, как-то, другого порядка,
наметилась жизнь. У эпохи в плену
всем петь надлежит частушку одну
на эпохальную тему,
а всё остальное - измена
величью эпохи. И если бензин
в мотор заливать приходилось один,
водой лишь слегка разбавляя,
и с Джоулем Кельвин следили всегда
чтоб уголь, мазут и, конечно, вода
в пропорциях верных cмешались,
и девственный Ньютон сурово глядел,
чтоб партии член стоял не у дел,
иль двигался лишь равномерно,
в пространстве эпохи безмерном,
то, где объективность не снилась вовеки -
в Политбюро все шекспиры, эль-греки -
мура по-марксистски клубилась,
чтоб счастием пытка не длилась.


                XVI

Ночами творили и он, и она.
Он - злодеянья, она - письмена.
Он вычислит: "Всюду предатели".
"Расстрел всем к этакой матери," -
Ягоде даёт указанья.
Она слышит неба преданья.

Он борется с Троцким. Уже впереди
Сверкает металл ледоруба.
Ей сына засудит Ежов. И в груди
Палочка Коха каверну свою
Выест смертельно и грубо -
Пока Гумилёв в енисейском краю,
Не врезать нечаянно б дуба.

Её искушает сомнения дух:
"Служение музам не вынесет двух -
Искусства поэта и сына,
Поэзия - это причина
"Крестов" и лагеря". Эти слова
Всегда на повестке в Фонтанном.

В Кремле обостренье борьбы, и едва
Ль умам понять деревянным:
Народ, то есть люди, есть  главный ресурс
Борьбы и развитья. С террором их курс,
Со всем этим Энгельсом-Марксом
Заедет в пустыню на Марсе.

Ей муза диктует поэму. Террор
Заходит в избу и квартиру,
А месяц в папахе крадётся, как вор,
И разум толкает в пучину.
Ей голос сопутствует, только она
Призыву такому не внемлет -

Струится эфир, как во все времена,
Покров над грешной колеблет.
Он сам отступает до самой Москвы,
А ей разрешит до Ташкента.
Она постоянно сжигает стихи,
И пишет, боясь прецедента.

В упор обуздал он террором народ,
И бросил под танки к Победе!
Под куполом Азии наоборот -
За край горизонта время течёт,
"Энума элиш" *  битва идёт
В бряцаньи божественной меди.

При жизни не выдан людскому суду,
А выше - все будут судимы.
Мытарствами бес угрожает в гробу,
А в небесах серафимы
Гласами труб оглашают судьбу
Той, что грехами палима,

Пламя греха выдувала в дуду.
Горьким псалмом покаянным
Пламя греха плавит слова руду.
Вот и она бездыханна.
Зело горит он  по смерти в аду.
В раю - схимонахиня Анна.
 
            февраль - 7 июня 2009 (Троица)

    * "Энума элиш" - название, написанной в
    Ташкенте и сожженной А. Ахматовой, поэмы.
    На языке вавилонян означает "Там наверху".