Контрабандисты

Неоконченная герои-комическая поэма
Н.-Г. Полированных и А. А. Ш***на
(1976-77, испр. 1980 и 1984)

Основная часть этой поэмы была написана в 1976-77 гг., когда авторам было по 15-16 лет. У них не было иной цели, кроме как позабавить своих друзей, чем вызван и соответствующий тип юмора. Когда же авторы поймали себя на том, что их желание веселить приобрело довольно мрачный оттенок, они бросили свое детище незаконченным. В 1984 году Н.-Г.П. отредактировал поэму, сократив некоторые длинноты и придав фрагменту главы 5 более личностное звучание.

Читатель, ты открыл страницу
Неповторимой чепухи,
Разлитой в пышные стихи, –
Мы поведем их вереницу,
В которой правда, небылица
В узор затейливый сплелись,
Какой тебе и не приснится.
Итак, читай да не ленись.

Интродукция

Это было давно. На далекой Луне
Воевали зловещие абракадабры.
Их селенья и пашни пылали в огне.
Раздувались от ужаса жабры.
Было жуткое зрелище. Страшно смотреть!
Может, дальше смотреть мы не будем?
А вернемся к себе, на Земле будем петь
Не ужасным фантомам, а людям?
Воспоем мы и мирного пахаря труд,
Пастуха и блудливых овечек,
Соловьев, что в листве свои песни поют,
Или просто журчание речек?
Ты не хочешь, читатель? Тебе подавай
Крови, ужасов и извращений,
Нарисуй тебе Ад и потерянный Рай
Стань певцом грабежей и хищений!
Двое авторов спорят, визжа, как коты
И бросают друг другу угрозы:
Я хочу, чтоб от смеха рвались животы!
К черту смех!  Только слезы и слезы!
Дело в том, что один из нас – старый смехач,
Любит он похихикать до колик,
А другому любезны терзанья и плач,
Он – известный поэт-меланхолик.
Но однажды нам стало на все наплевать,
Не решив роковую проблему,
Мы устроились рядом и стали писать
Нашу трагикомедипоэму.

Глава 1

Средь развлечений и пиров,
Среди красоток чернооких
И инквизиторских костров,
В испанских княжествах далеких
Жил-был идальго. Звался он
Дон Шура Гомес Руй Пиранья
Де Кастельморо д’Ахерон,

И, несмотря на все названья,
Лишь прохудившийся барон.
Но в те года, когда Испанья
Захватывал Новый Свет,
Он, несмотря на младость лет,
В стране ацтеков появился,
В кровавых битвах отличился,
Повсюду сея смерть и страх,
Сжигал индейцев на кострах,
Весьма ретиво грабил храмы,
Тащил сокровищ килограммы, – 
Геройский вид, кошель набит,
Он возвращается в Мадрид.
А так как он в боях прославлен,
То скоро ко двору представлен:
Он графский титул приобрел
И стал – ни дать, ни взять – орел.
Картежник юный и кутила
Все дарования свои
Хотел раскрыть. Не тут-то было!
Когда стрела, стрела любви
Бедняге Шуре грудь пронзила!
Цыганкой маленькой была
Его Кармен. Она цвела
Как роза, как бутон тюльпана,
Но сколько ни была она
И миловидна, и умна,
Всю глубину его кармана
Она изведала сполна.
Она обворовала Шуру…
Воришку вскоре граф поймал,
Ей со спины спустил он шкуру
И между ног ей все порвал.

Разочарованный в любимой,
Разочарованный в любви,
Тревожной совестью гонимый,
И с лихорадкою в крови,
Он стать решил контрабандистом,
С Востока опиум везти.
А чтобы случаем в пути
В трубу не пролететь со свистом,
Он подобрал себе отряд
Из обаятельных ребят.
Где эту славную шарагу
Сумел граф Шура раскопать –
Не знаем, но хотим сказать –
Они любили брагу, шпагу
И не любили отдыхать.
Их было пятеро: Сережа,
Аркаша, Дима, Коля, Леша.

По виду Дима тих и мил.
Он был ученый. Но поверьте:
В его душе водились черти
Черней, чем у иных громил.
Сперва его влекло к светилам
И к превращеньям вещества,
Покуда странного родства
К лихим бродягам и кутилам
Внезапно он не ощутил
И дона Шуру не прельстил
Тем, что познания в науке
Ему в дороге – козырь в руки.

На шляпе крест и скорпион.
Кем был Сережа? Догадайтесь.
Ах, право, даже не пытайтесь.
Он – инквизиторский шпион.
Был Торквемадой послан он
Следить за действиями Шуры.
Второй такой коварной шкуры
Не порождал доныне свет.

Томас Торквемада – знаменитый испанский инквизитор.

Кто Коля был? Он был поэт.
Его мечтательной натуры
Была способность сочинять,
Стихов случайные фигуры
Бездонным смыслом наполнять.
Бывало, он смотрел часами
В простор стихии голубой,
Душа была полна лесами
И в голове шумел прибой.
То он сосал в раздумье палец,
То вдохновенно завывал:
Камоэнс, чертов португалец,
Ему покоя не давал.

Луис Вас де Камоэнс – великий португальский поэт, автор эпической поэмы «Лузиады» о путешествии Васко да Гамы в Индию. Коля отправился в путь, чтобы написать поэму о странствии дона Шуры, достойную соперничать с «Лузиадами».

Зато совсем иной судьбою
Аркаша двинулся в поход.
Его привел сюда с собою
Алеша, старый мореход.
Что мы расскажем об Аркаше?
Он был красив, как Купидон,
А может быть, намного краше,
Но, так или иначе, он
За Лешей следовал повсюду.
Зачем? Никто понять не мог.
Мне это тоже невдомек
И сам я зря болтать не буду.
Но так устроен человек,
Что за ничтожностью причины
Любили сплетничать мужчины:
Мол, старый боцман – гомосек
С педофилирующим взглядом.
Аркашу звали «голубок»,
«Шалун» и «выбритый лобок»
И с ним стоять стеснялись рядом.
Но Шура молвил: «Ерунда!
Аркаша – парень хоть куда,
А Леша – клад для капитана.
Мешать их связи я не стану».

Такой достойный экипаж
Сформировал дон Шура наш.

Глава 2

И вот они на бригантине
Пересекают океан.
В его развернутой картине
Теперь нуждается роман.
Итак, небрежными штрихами
Мы пишем чаек над кормой
И волн морских немолчный вой
Поем скрипучими стихами.
И рыб сребристу чешую,
И плавники их золотисты,
И пены кружева пушисты,
И ветра вольного струю.
И то, и се, и все такое
Вплести мы рады в наш рассказ,
Но мы не властны над собою –
События торопят нас.

В тот день поэт сидел на мачте,
Ученый пел, священник пил,
А боцман наш – хотите плачьте,
Хотите смейтесь, – он ловил
Акул на удочку. Аркаша
Держал перед Алешей чашу,
В ней червяков он разводил.
Дон Шура вел корабль, не зная,
Что боцман за спиной творит.
Вдруг гладь взорвалась водяная,
И океан вокруг бурлит.
Акула клюнула! Под воду
Пошел заветный поплавок,
Алеша леску поволок,
И страшный вопль потряс природу!
Не удержавшись на борту,
Но удочку не выпуская,
Взмыл храбрый боцман в высоту,
И проклиная и лаская
Свою акулу, полоская
В волнах холщовые штаны,
Как в колымаге Станы,
Летит проклятья испуская,
Отважный боцман. О, восторг!
Какие фразы он исторг
Из уст плененного поэта!
Увидев с мачты сцену эту,
Наш Коля захотел к нему
И с треском рухнул на корму,
Пробив ее, поранив темя.
А Леша… Леша в это время
Летел на острых плавниках,
Но в сердце он не ведал смуты.
Мои читательницы! Ах!
Он был прекрасен в те минуты!
Была стихия для него
Лишь бесконечная арена.
Он не боялся ничего,
И с кровью смешивалась пена!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Растаял вдалеке туман,
Утихла буря. Океан
Был также тих и бесконечен.
А где же Леша? Он исчез.
Быть может, в царствии небес
Он принят, счастлив и беспечен,
А, может быть, в Аду он встречен
И принят, как знакомый бес.
Век человечий быстротечен.

Глава 3

Дон Шура молвил: «Сокол наш,
Ты по морям немало плавал.
Тебя запомнит экипаж!»
И лишь Сережа шепчет: «Дьявол!»

Но тут Аркаша… Боже мой!
Да что такое с ним случилось?
Его лицо преобразилось
И слезы хлынули рекой,
И он забился безутешно:
«Мой милый Леша! Я была…»
«Что?! – крикнул Шура. – Ты БЫЛА?
БЫЛА! О боже! Вот дела!
Его любовницей, конешно!
Мила красотка! Ничего
Не скажешь! Вот метаморфоза!»
Из глаз Аркаши градом слезы:
«Никто мне не вернет его!
Ах, Леша, я тебя любила!» –
 Рыдал… рыдала так она,
И, перегнувшись чрез перила,
Она рванулась, и волна
Худое тельце подхватила.
Никто не двигался. «Позор!
Ужель мы не спасем красотку? –
Воскликнул Дима, и топор
Схватив, спускать помчался лодку.
Проходит несколько минут –
В каюту девушку  несут.

Забыв стихи, молитвы, водку,
Не управляя кораблем,
Без капитана за рулем
(Ах-ах, какая дисциплина!) –
 Иной заботой все полны.
Летит куда-то бригантина
По воле ветра и волны.
Теперь Аркаша – центр вниманья.
Она лежала без сознанья
В каюте Леши, на его
Постели. Бедное созданье!
Нет рядом друга твоего!
Нетерпеливо, осторожно
Аркашу Дима раздевал.
Весь экипаж вокруг стоял
И на него глядел тревожно.
Не помнил Дима ни о чем,
Одежды  мокрые снимая.
Касанье жгло его лучом
Несносной страсти – ей внимая,
Он мрачно думал: «Как принять
Исчезновенье Леши? Можно
Ли место мне его занять?
Конечно, это будет сложно.
Сейчас все это воронье
Начнет кидаться на нее
И беспощадно, и безбожно».
Тут он закончил, и она
Лежит, совсем обнажена.

Конечно, автор героиню
Писать не может беспристрастно.
Но даже этот грех отриня,
Мы скажем: как она прекрасна!
В своем сиянье, чистом, милом,
Среди мужчин она лежала,
И бог любви в сердца вонзил им
Свои отравленные жала.

«Какие формы! – думал Коля. –
Какая пластика во всем!
Какая грация! Гусем
Ощипанным я буду, коли
Поближе к ней не подберусь!
Держись, душа моя, не трусь!»
«Конечно, лешину подругу
Придется нам пустить по кругу,
Но только круглый идиот
Малышку первым не возьмет!
Пора кончать!» – подумал Шура.
В нем ожила его натура,
И он сказал: «Ну что ж, друзья,
Давно пора заняться делом.
Валяйте все наверх, а я
Решу, что делать с этим телом».
Но, как и следовало ждать,
Его и слушать не хотели.
«Наверх? Да мы и тут при деле!»
И первым Дима начал драть
Его крахмальную манишку.
«Идальго, вы хватили лишку!
Ее вовек вам не видать!
Ни вы, ни ваш насильник музы,
Ни авва отче толстопузый
И никакой другой пижон
К ней не притронутся мизинцем!
Да будь вы хоть наследным принцем
С гаремом в десять тысяч жен –
 К чертям! Свалите все в канаву!
Ишь, набежали на халяву!»

Что ж? Коля струсил. Он сказал:
«Подумаешь, какой сердитый!
Я на нее не притязал.
И вообще, дружок, иди ты!
Всех шлюх ты можешь драть подряд!»
Короче – зелен виноград.

Но Шура был иного сорта.
В его руке взметнулся кнут,
И он взревел: «Какого черта
Я, гранд испанский, буду тут
Возиться с жертвам аборта!
Да если через пять минут
Не испарятся ваши рыла –
Смотрите – всех пущу на мыло!»
Тогда Сережа встрял: «Друзья!
Не стоит, право, горячиться.
Есть в небе Высший Судия,
Пора Ему препоручиться!»

И тут – о да! – какой пассаж!
Аркаша бедная очнулась.
Все перед ней перевернулось.
Представь себя, читатель наш,
На месте девы обнаженной,
Одной – в каюте корабля,
Друзей, защитников лишенной;
Вокруг четыре кобеля,
И даже, как на вечеринке,
У всех расстегнуты ширинки, -
 И ты поймешь, какой она
Великий ужас испытала.
Тут возбуждения волна
У экипажа сразу спала
И всем неловко как-то стало.

Один Сережа, старый плут,
Сориентировался тут.
Под замешательство и смуту
Он благочинно гнул свое:
«Прошу освободить каюту.
Я исповедаю ее!»
Никто не смог к нему придраться,
И всем пришлось повиноваться.

Он запер дверь и вопросил:
«Теперь скажи мне, ангел падший,
Не знала ль ты нечистых сил?
Не обижала ль братьи младшей?
Открой мне помыслы свои,
Коль хочешь с Богом примириться.
В исповедальне не таи,
Что на душе твоей творится?»
– «Я согрешила. Да, моя
Душа страдает. Дай мне силы,
Господь, чтоб говорить могла!
Была ли в чем повинна я?
Лишь в том, что Лешу полюбила!
Любовь к нему меня звала.
Я дом покинула родимый,
Сменила платье на камзол,
И вот, на встречу бед и зол
Сюда привел меня любимый!
Я все стерпела для него,
Но он погиб в морской пучине!
Никто мне не вернет его,
И я умру по той причине!»
– «Как?» – «Брошусь за борт!» – «Ой-е-е!
Что там хорошего, за бортом?
Не торопись, дитя мое,
Давай другим займемся спортом!
Господь и так возьмет свое,
Ты приняла Его крещенье,
Теперь молись и жди прощенья!»
–  «Нет, я прощения не жду!
Что мне оно? Прости, папаша!
Мы с Лешей встретимся в Аду!», –
Так, плача, молвила Аркаша.
«А плотский грех был вам знаком?»
–  «О да, мы дома с ним тайком
От слуг и предков запирались
И лучшим играм предавались!
Я помню каждую игру,
И как, усталые, к утру
Мы на балконе расставались!
Увы, все кончилось не так:
С другим готовили мне брак,
Но Леше я принадлежала
И прочь из дома убежала».
–  «Да, боцман наш был не дурак!»
Но тут Аркаша замолчала
И стала вдруг осознавать,
Что падре с самого начала
Ее склоняет на кровать.
И кто бы нам потом поведал,
Как он бедняжку исповедал.

Глава 4

Смущая мирные умы
Дикарской страстью изначальной,
Читатель бедный, видим мы,
Страницы повести печальной
Тебе уж кажутся скушны,
Простого смысла лишены,
И нашим сказкам ты не внемлешь,
А то и вовсе мирно дремлешь.
Не лучше ль дело прекратить?
Героев мы и сами рады
Не гнать чрез водные преграды,
А всех в чернилах утопить.
Они исчезнут как-то где-то,
И распрощаться нам пора,
Тем более, что сделать это
Способны добрые поэты
Единым росчерком пера.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но продолженья в знак протеста
У нас потребовал народ,
И наш корабль с того же места
Отважно движется вперед.
Вперед, а то еще куда-то –
Пока не знаем даже мы.

И вот!.. Из водной кутерьмы
Блеснул другой корабль. Пираты!
О, как в далекие года
Нас всех пленяло это слово,
Для нас, детей, оно тогда
Звучало гордо и сурово.
Но времени холодный душ
Учил на все смотреть иначе,
И он ушел из наших душ –
Кровавый джентльмен удачи.

Рассвет. Подзорная труба
Следит за новою добычей.
Пиратов дикая гурьба
Глинтвейн варит из крови бычьей.
Враги чумазые плывут,
Сметая судьбы, как игрушки,
И, опьяненные, ревут
И подготавливают пушки.

На корабле поднялся спор.
Мы не должны им покориться! –
Дон Шура грозно матерится.
Не видя ничего в упор,
Пред смертью Дима взялся бриться.
Не понимая, что творится,
Но зная средство от беды,
Бутылку огненной воды
Печальный Коля отворяет,
Закладывает и … ныряет.
Услышав крики на корме,
Сообразив, что это значит –
Конец всему! – Сережа плачет.
Штанов не находя во тьме,
Отец трясет головкой хилой,
Скулит тоскливо, как щенок,
И шепчет: «Господи, помилуй!»
Аркаша, тоненький вьюнок,
Сидит, печально хмуря брови,
И вытирает мрамор ног
От всякой гадости и крови.
Потом встает. Услышав шум,
Найти пытается одежду.
Увы! Промок ее костюм!
Но, потеряв почти надежду
Найти какой-нибудь другой,
Нащупывает… рясу. Что же,
Ведь не бросать ее Сереже?
А ей опасно быть нагой.
Аркаша в рясе. Неприятно.
Но что поделать, c’est la vie!
Остались карты, раз в любви
Не повезло невероятно.
Поднявшись, видит: экипаж
Кипит в бреду переполоха.
Враги идут на абордаж.
Короче, наше дело плохо.
«Но, Шура, ты же не отдашь
Злодеям нас на растерзанье!»
«Не знаю, девочка. Дерзанье
Едва ль поможет. Господа!
Прошу собраться всех сюда.
Пришел конец. Мы им покажем
Испанский <крест?> и в море ляжем».

И вот, сцепились! По крюкам
Ползет, на горе морякам,
Гроза морей, пират Андрюха
Татуированное брюхо.
Ему навстречу капитан
Клинок толедский обнажает,
Пыхтит, фехтует, угрожает,
Как обезумевший титан,
Который ежика рожает.
Андрюха был простолюдин,
Привыкший биться кулаками,
И захватить решил один
Идальго голыми руками.
Однако это не прошло,
Он только руки исцарапал,
Пытаясь выломать весло,
И отвратительно удрапал.
Пираты, видя свой позор,
Из пушки грохнули по Шуре.
Вперив в ядро угрюмый взор,
Он знал, что будет все в ажуре.
И траекторию ядра
Он изменил могучим взглядом,
Однако в палубе дыра
Тотчас образовалась рядом,
А Шура рухнул за снарядом,
Вослед услышав их «ура!».
Ни в ком геройского запала
Не оставалось ни на грош.
Сопротивленье сразу пало.
А летний день был так хорош!

Да! Это все случилось летом,
Безумно много лет назад.
Не описать содом и ад,
Творившийся на корабле том!
Был Дима бледен и угрюм,
Когда его тащили в трюм,
Но очень скоро взвыл от боли:
Ему в подмышки и в пупок
Набили пороха и соли
И подорвали: чпок! чпок! чпок!
Сережу чествовали с помпой
И противопожарной помой
Три литра океанских вод
Решили влить ему в живот.
Сопротивляться дебилизму
Не смог священник пожилой,
Враги ему вкатили клизму
И <очень грубо> всей шоблой.
Пираты тешились расправой,
Искали Шуру всей оравой,
Но чем-то повезло ему,
Что стал он участью кровавой
Обязан только одному.
Над ним свершилась месть Андрея –
Его подвесили на рее,
И негодяй хлестал его,
Пока не пожирнела розга
От крови и спинного мозга.
«Теперь ты видишь, кто кого!»

Кого забыли мы? Аркашу?
Читательницы, ждете вы,
Спасет ли героиню нашу
Тряпье поповское? Увы!
Еще невысохшие пятна…
(Соавтор мой вступает в спор:
«Ты знаешь, все и так понятно.
Аркаша – это перебор!»)
…Она, как легкий сгусток пыли,
Забилась в крохотную щель,
И там о ней совсем забыли.
И замечали вообще ль?

Глава 5

О, странники-контрабандисты!
Пускаясь в свой нелегкий путь,
Еще не знали вы ничуть,
Что ваши авторы – садисты,
И вас погонит тяжкий рок
По океану этих строк.

Что Коля поспешил напиться
И добровольно утопиться,
Мы сообщили выше, но
Поглочен не был он волнами.
Ему иное место нами
В сей повести отведено.
Он плыл и думал: «Вот скотина!
Зачем я только пил вино?
Скорей бы мне пойти на дно,
И пусть мой труп поглотит тина,
Ведь званья друга, дворянина,
Я не достоин все равно!
С чего я мнил себя поэтом?
Предатель, трус, презренный гад!
Я прозреваю – но при этом
Тону – и нет пути назад!
Я как поэт давно бесплоден,
Стишки на случай – мой предел.
Я испытать себя хотел,
Знать до конца, на что я годен!
Поплыл с людьми на корабле,
А чуть беда – как ветром сдуло.
Вот вам и гений. C’il vous plait.
Пускай сожрут меня акулы.
Плывите, рыбы, из глубин,
Глотайте мой гемоглобин!
Ах, было, помню, как сегодня:
С пером отточенным в руке
Я восседаю в кабаке;
А тут подваливает сводня:
– Я подыскала вам на дне
Русалочку! – Давай ко мне! –
(Но я и прочие притырки
Найти в ней не сумели дырки…)»

Боясь нырнуть в последний раз,
Он с кроля перешел на брасс.
Его последние усилья
Прямым путем вели ко дну.
«Прощайте, люди! Я тону!
А вы, Камоэнс и Эрсилья,
Простите – я остался нем.
Вы можете сказать спокойно,
Что Пиренеи не достойны
Трех ослепительных поэм!»

Алонсо де Эрсилья – испанский поэт, автор выдающейся поэмы «Араукана» о завоевании Америки. Вспоминая Камоэнса и Эрсилью, Коля прощается с мечтой стать третьим великим эпическим поэтом Пиренеев, написав поэму о путешествии дона Шуры.

Но тут он вспомнил – про Аркашу,
Про дона Шуру, про корабль…
«Скотина! Дезертир! Mon diable!
Да что ж я в море нюни квашу?
Быть может, сам я попаду
Однажды в рыбные консервы,
Но я не сдамся! Я найду
В себе желанные резервы!
Я должен был попасть в беду,
Чтоб осознать свою ничтожность
И снова обрести возможность
Вернуться к жизни и к труду!
Друзья мои, я к вам гряду!»

На этом связный текст поэмы обрывается. Приводим один из вариантов дальнейшего развития действия: «Нравственное перерождение и героизм Коли. Новая волна сопротивления. Фиаско и разоблачение  Андрюхи. Аркаша становится во главе пиратов и переходит на их корабль. Бригантину контрабандистов пытаются затопить. Глава 6. На тонущем корабле герои добираются до необитаемого острова. На нем живет волосатое божество, прорицающее героям их прошлое и будущее. На проверку оказывается, что это Леша. Про судьбу Аркаши ему все врут. Починка корабля. Глава 7. Продолжение путешествия. Дима говорит: “Господа, карты на стол. Признавайтесь, кто еще из нас женщина, а то становится скучно”. Различные вставные сюжеты. Глава 8. Китай, опиум. Все обкуриваются. В итоге их ловит китайский император и пожизненно бросает в тюрьму». Истории побегов и возвращения героев авторы собирались посвятить отдельную поэму – «Возвращение».