Чиновники из сборника Мир вокруг

В Индии есть каста «неприкасаемых». Состоит она вовсе не из сливок общества, как можно ошибочно подумать, не из высших особей, неподвластных суду и закону, а из отверженных, парий. Строго говоря, это даже не каста, а люди, выброшенные из нее на обочину жизни, прикоснуться к которым и то считается зазорным. Отсюда и это обманчивое, псевдоэлитарное название – «неприкасаемые».
Неприкасаемомть чиновников – совсем иного рода. Правильней было бы назвать ее безнаказанностью. Поначалу чиновничество было задумано как некий мост между верховной властью и народом. Верховная власть отнюдь не собиралась кататься по этому мосту в народ и обратно – она вообще предпочитала держаться от народа подальше, считая его своего рода нелегальной организацией, подрывающей властные устои. Будь это возможно, власть с удовольствием обошлась бы без народа, занимаясь исключительно важными государственными делами. Но поскольку это было, увы, несбыточной утопией, власть стала использовать чиновничий мост для отправки на противоположный берег директив и доставки оттуда налогов. Так как сама власть трудилась много, но ничего не производила, налоги были ей жизненно необходимы. На эти деньги она обувала, одевала и кормила свой нежный и склонный к простудам организм, нанимала себе охрану в виде армии и полиции, а остатками полученных средств благодетельствовала тех, кто ее содержал.
Чиновничество очень быстро уловило те выгоды, которые сулило ему положение моста. Конечно, были установлены  пошлины за перевозки с берега на берег, но деньги эти были смехотворно малы по сравнению с теми золотыми потоками, которые ежедневно текли по мосту и которыми умному человеку было просто грешно не воспользоваться. По большому счету чиновников можно было понять: народ был беден и платил неохотно, верховная власть была богата, но расставалась с деньгами еще неохотней, и посреднику приходилось заботиться о себе самому. Чиновничество жаловалось власти на обнищание народа и невозможность получать с него подати, народу – на финансовый кризис власти и вынужденное урезание выплат и наращивание цен и при этом незаметно и удовольственно похлопывало себя по обоим карманам. Оно очень быстро смекнуло, на какой берег ему следует опираться, а какой доить. Видя, что иные несознательные представители народа наловчились переходить реку вброд, чиновничество вытребовало у власти ассигнования якобы на упрочение опор моста и наняло на эти деньги часовых, которых приставило охранять ненадежные места на реке. Власть, впрочем, очень быстро вернула себе потраченное, увеличив налоги, часть от которых опять таки осела в чиновничьих карманах.
Положение моста делалось всй прочнее и значительнее. Власть настолько отвыкла иметь дело с народом, что полностью переложила это бремя на плечи чиновников. В задачу последних входило лишь время от времени рапортовать власти, что народ живет хорошо и любит власть, а народу – что власть трудится, не покладая рук, и печется о народе. Чиновникам поверили (или сделали вид, что поверили) и та, и другой, ибо каждому приятно слышать, что его любят и о нем пекутся. Но поскольку кроме любви существует также ненависть, то она должна была на кого-то излиться. До власти было далеко и подступы к ней благонадежно перекрыты, и народ обрушил всю силу этой ненависти на чиновничество. Чиновничество стойко и вполне равнодушно приняло этот удар, ибо в отличие от власти начисто было лишено таких амбиций, как быть обожаемым или даже обожествляемым.
Власть с удовольствием воспользовалась чиновничеством уже не в качестве моста, а щита. Время от времени она выявляла в его рядах чем-то ей неугодившего или совсем уж зарвавшегося и, полная благородного негодования, швыряла его к ногам озверевшего от безысходности народа. Народ давал выход ярости и рвал чиновника на куски, не забывая поблагодарить власть за то, что она блюдет его интересы и беспощадно борется с несправедливостью и мздоимством. Народ вообще был склонен испытывать благодарность, ибо с этим чувством было как-то легче уплачивать подати.
Чиновничество быстро оправлялось от полученного удара. Чуть поредевшие ряды мгновенно заполнялись и даже становились плотнее. А так как после прочистки желудка резко возрастает аппетит, мост тут же с удвоенною силой принимался доить оба берега. Вообще-то, его уже трудно было назвать просто мостом. Отличные широкие дороги настолько изумительно прикрепили его к властному берегу, что невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое. Зато пути к берегу противоположному оказались совершенно разбиты и поросли лопухом и бурьяном, оставив лишь те тропы, по которым продолжали течь денежные ручьи.
Однажды (очень хочется в это верить) люди придут на берег реки. Они не станут с благоговением всматриваться в далекую, почти невидимую сушу по ту сторону. Они не будут с ненавистью и злобой глядеть на мост, долженствующий соединять, а на деле разъединяющий. Они вдруг увидят саму реку и – может быть, впервые в жизни – задумаются, откуда она течет, куда и зачем. И этого не смогут им запретить ни всесильное чиновничество, ни даже самая верховная власть.