У парадного подъезда

1.

В центре Москвы, в многолюдной столице стоит, возвышается дом.
С парадною дверью и в мраморной плитке цоколь отделан на нём.
В Советское время, в конце перестройки,на первом его этаже,
Среди кабинетов с названием "Знанье" бывать приходилось и мне.
Но время меняется, как и история нашей огромной страны.
Нет больше общества с громким названием, есть только... я, ты и мы…
То же всё здание с мраморным цоколем, та же парадная дверь.
Нет только общества с гордым названием, фирма в том доме теперь.

Иль по иронии, иль по случайности через десяток годков,
Стал я работать в той фирме хозяину "цербером", но без оков…
Сашка, мой "кореш", по жизни – товарищ, армейский мой друг – старшина.
Работать туда пригласил для начала стажёром, чтоб "пайка" была.
Та фирма в Москве пораскинула сети по всем округам – областям.
А Сашка, при фирме – начальник охраны, спасибо, что вспомнил меня!
Я значился сторожем, в действе – охранником, статус не так уж велик.
Но по зарплате был "круче" товарища, что на заводе корпит.

Быстро поднявшись в новейшей истории в фирме, в которую вхож,
В строгом с отливом костюме, при галстуке, стал на себя не похож.
Весь как из лоска, подстрижен, наглажен, "баки", седые усы.
Возраст Христа в том году был разменян, стукнуло мне тридцать три.
Строго при входе в парадном взираю на ходоков и коллег,
С кем-то здороваюсь, кому-то чуть кланяюсь, кого-то толкаю взашей.
Так протекает работа охранника, (я говорю про себя).
Скоро семнадцать часов, завершается день трудовой у меня.
День, но не вечер и даже не полночь, только под утро сменюсь...
Сидя в "дежурке", гадаю судоку, Веру-уборщицу жду.
Стройная блонде, с красивой осанкой, бархатный голос в груди.
Только в глазах васильково-прекрасных явствует горечь тоски.
Вера-с дипломом престижного ВУЗа, в жизни-профессора дочь.
Денег не платят, НИИ – заморожен и нечем сейчас ей помочь.
После уборки больших кабинетов и натеранья полов,
Скудный свой ужин почти каждый вечер с Верой делить я готов.
В милой беседе за чашечкой кофе с сахаром иль без него,
Так протекало дремотное время бденья в ночи моего.
В нашей беседе о жизни советской мы вспоминали деньки...
Пусть и без гласности и демократии светлыми были они!
Да! Очередь с давкой! Пустые прилавки! Без блата ты – серая вошь!
Но жили, рожали тогда без оглядки, надеясь на русскую мощь!
Бесплатно – квартиры, сады и больницы! Порядок, кругом – чистота!
Да! Плохо, не купишь без "лапы" машину, так это же всё - ерунда!
Путёвки на юг, в санаторий – бесплатно! Гуляй, загорай, отдыхай!
А что же сейчас? Чтобы жить при достатке "второе" дыханье включай!

Ведь кроме охраны у "новеньких" русских вагоны ещё разгружал.
А так же, "бомбил", таксовал по Престольной и сутками глаз не смыкал.
В те годы я очень нуждался в доходах... сынок мой в столице играл.
Он был футболистом, стоял на воротах, в него уплывал капитал.
Среди девяностых ушедшего века, чтоб в спорте чего-то достичь,
Отцам приходилось для чад, для успеха деньгами не мало сорить.
Меня как других это тоже коснулось, не ведал я и не гадал,
Чтоб сыну в турнирах, в загранке игралось, "жигуль" свой, "семёрку" продал.

Чуть-чуть я отвлёкся от заданной темы, читатель прости ты меня.
Вернёмся в дежурку ночной моей смены, продолжу рассказ для тебя…

Уж полночь, за полночь, за окнами звёзды на небе рисуют узор.
Последний трамвай по пути вдоль брусчатки проехал, прервав разговор.
Конечно, в дискуссиях с грамотной Верой терял интерес я в глазах.
Я – бывший рабочий, она – с положеньем в научных, заумных кругах.
Она говорила о жизни той прежней спокойненько, без суеты.
Как сильно разился наш мир представлений в отдельности взятой души.
Она – про симпозиумы, я – про заводы неспешно беседу вели.
Казалось, что может быть с ней у нас общего, так полюса далеки?
Но как бы не странным казалось общенье двух разных по сути людей,
Но те вечера – посиделки в дежурке сближали быстрей и быстрей!
Сейчас уж не помню, всё как получилось в одну из июньских ночей…
Купил под завязку вина, фруктов, сладость, чтоб ближе в интиме стать с ней...
Не буду описывать ночь наслаждений. Читатель, тебе – ни к чему...
Прочувствовать фэнтези телодвижений ты сможешь и сам наяву.
А утром, с восходом июньского солнца, под звонкую трель соловья,
Простимся мы с Верой у двери подъезда, домой спать пойдёт от меня.

А рядом с парадным – небритая внешность, в руках у неё помело.
Володя, наш дворник стоит чуть качаясь, похмельный синдром у него.
Мы к Вере вернёмся, читатель позднее. О ней я потом доскажу.
О Вове, о бывшем когда-то спортсмене лишь несколько строк напишу...
Работа, семья и большая квартира – Всё в прошлом... теперь у него –
"Хрущёвка", из мебели – стол и два стула, в углу – на полу "барахло".
Семья отвернулась от Вовы-спортсмена, когда он в запои ушёл.
"Груз»" Славы, чрезмерность большого успеха "до ручки" Володю довёл.
В те годы "ломались" не только спортсмены, а так же – "богемная" знать.
Как жаль, что погублены наши таланты, ведь долго других нам рождать...
Он тоже бывал у меня вечерами, не часто, когда только мог.
Под водочку, пиво, с соленьем, грибами обычно вели диалог.
Он быстро пьянел, разговорные бредни казались бы мне – ни к чему.
Но ведь отвернулись – семья и спортсмены, не нужен теперь никому.
Володя спокоен, в душе – безобиден, печален его гороскоп...
Но всяк в этой жизни – себе сам хозяин и в жизни подвёл он итог.
Спустя или месяц иль два или больше, не помню сейчас как да что?
Но Вову нашли в его старой квартире, навечно с застывшим лицом.

Как часто, мы люди, вершащие судьбы, бываем черствы, холодны.
Кто знает, когда и кому вознесётся проклятье нетленной души!
Но жизнь как часы, отмеряя секунды, идёт всё своим чередом.
И радость того, что пока все мы живы! А Боже предстанет потом!

А сейчас, когда сердце, пульсируя ритмы, ускоряет мой жизненный вальс,
Я продолжу рассказ, чуть о Вере, забывши... что потом было с нею у нас.
Что потом? Да всё просто. Она пригласила в гости, в полдень меня на обед.
Нас встречала в прихожей профессорша-мама, я цветы преподнёс ей в ответ.
Что скрывать, я не видел такого ни разу!!! То убранство, ту роскошь, тот шик!
В те "хоромы" попал, как в волшебную сказку, растерявшись немного на миг.
Я не буду слагать о богатстве квартиры, так как долго об этом писать.
Опишу только стол, что по центру в гостиной, где придётся сейчас восседать.
Стол с резьбой, видно век так давно переживший на двенадцать иль десять персон.
Мы сидели втроём, как в кино, разместившись, друг от друга вдали с трёх сторон.
На столе серебрится с хрусталем посуда, я такую впервые  видал!
Много вилок, ножей и под каждое блюдо свой, столовый стоял "арсенал".
И ловил я на мысли: как  это б смотрелось – красота и богатство стола?
Если б утром Веруне не сунул я денег для закуски, десерта, вина.
Я не знал по началу как надо держаться в этой светской, престижной среде.
Оказалось, всё просто... всего-то лишь надо оставаться спокойным в себе.
Как не странно, но было мне даже приятно и неловкость ушла от меня.
Вспоминая по фильмам, в уме, всё как надо, этикет превзошёл сам себя!
В разговоре с мамашей в приватной беседе интересным был наш диалог.
Мы касались лишь Тем о насущном, о здравье, чтоб в дальнейшем нас миловал Бог.
Иль вино или возраст мамаши Веруни или вместе они дали знать...
Но слова так внезапно тогда прозвучали: - Ты мне нравишься, Юрочка, зять!
Боже мой! И не думал, что так по простецки угораздит мне в "сети" попасть!
На смотрины пришёл!.. сам того я не зная, что ж теперь то мне Вере сказать?
- Вера, милая Вера, но я ведь женатый! Да! Несчастлив я в браке и что?
Я не брошу ребёнка! Не стану я зятем! И не въеду в златое гнездо!
Отношения наши в служебном романе подходили логично к концу.
Ведь без чувств и души не прожить как в романсе и не спеть серенаду свою.

Вот, а жизнь продолжалась, и жить продолжали в работе, в гуляньях, в вине...
Что сейчас расскажу?.. терпеливый читатель – мурашки бегут по спине...
Я как-то в начале поэмы, рассказа писал о доходах семьи...
Бывало и часто в хранилище склада разгрузку вагонов вели.
Народ набирали: знакомых, по блату, ответственность нам – ни к чему.
Но были и воины, как по заказу, полковники в званье, в чину.
Полковники в штатском: в джинсовках и майках казались чуть старше меня.
Служили, напротив, в элитных порядках, за что? Для кого? И за зря.
Служили за зря? Нет, мой милый читатель. За зря можно только реветь.
Они же – давали Отчизне присягу! И им приходилось терпеть...
Терпеть, что зарплату давно не давали... терпеть униженье властей!
Но как бы не трудно им было, мы знали, что свята мундиром их честь!
Два друга-афганца, прошедшие школу бессмысленной, грязной войны!
Трудились бок о бок со мной, разгружая вагоны всю ночь, без еды!
Но время бывало и для перекура, не только ж коробки таскать.
Присевши, устало на днище вагона, они успевали поспать.

Так дни пролетали, за ними недели и как-то в осеннюю ночь,
Пред самой разгрузкой зашёл к нам в шинели майор... попросился помочь.
Рост ниже чуть среднего, щуплые плечи, он был чуть помладше меня.
И ощущалось во всём его взгляде прискорбье, печаль и тоска…
Он, как и положено, всё по уставу приветствием отдал нам честь.
Но в обращенье с докладом полковнику, всем нам пришлось замереть...
- Товарищ полковник, здравья желаю! Разрешите и мне разгружать?
Без устава сейчас я прошу, умоляю! Детям нечего дома пожрать!!!
Все кто были, застыли в цепном онеменье, что полковник сейчас мог сказать?
- Я, майор, как и ты, нахожусь в подчиненье у хозяев и им всё решать...
Как тут быть? Что сказать и ответить майору, что бригада у нас и расклад...
Подошёл кладовщик: - Ты бы скинул шинельку, становись-ка служивый к нам в ряд.
А как скинул шинельку майор тот невзрачный и предстал при мундире как есть...
Орден Красной Звезды на груди перед нами! Сколько планок-медалей... не счесть!!!
Он старался, как мог, отставать не хотелось, но ведь трудно! Привычка нужна...
И к концу, при разгрузке вагона, качаясь он донёс свою "ношу" сполна!
При расчёте, когда получив свою "долю", его руки заметно тряслись...
И в глазах, где печаль вперемежку с тоскою, я увидел... слезинки текли!
Ведь как понял я, слёзы его не с устатку, не от злобы в щемящей груди.
От того, что домой, принесёт без остатка честь и деньги на благо семьи!
Сам не знаю зачем, что меня подтолкнуло? Ведь в деньгах я нуждался и сам.
Помогая шинель одевать, незаметно свою долю засунул в карман.

Через несколько дней по приказу начальства склад закрыли и перевели.
И с тех пор я не видел ни разу майора и афганцев с кем дружбу вели...
А я дальше служил, стал в себе замыкаться, мысли стали меня окружать...
Что не брось, что не кинь и куда нам деваться, чтоб без чести, души не пропасть?!
Я конечно бы мог написать веселее, что до этого вам излагал...
Про фуршеты, банкеты и хитросплетенья, где участие сам принимал.
Но не хочется мне вспоминать про веселье, где присущ был любовный накал...
Как же хочется мне написать в угрызенье, что "гулёной" таким же не стал!
Как служил, без оглядки, в те дни вспоминая, Веру, Вову, майора, друзей...
Пред тобою, читатель, в своих размышленьях поделился я мыслью своей...
И в ту пору, в закат уходила карьера, где два года исправно служил.
Орден Красной Звезды на груди Кавалера мимолётно меня освежил...
Освежил он мой разум, где без сожаленья я с работой расстаться решил.
Быть с отливом в костюме – плохая идея!.. не для каждой, свободной души!

Что, читатель, не верится, трудно поверить, в то, что жизнь я решил изменить?
Да! Не скрою, не знал, что способен лоск и фрак на спецовку сменить!
В моей жизни всегда мне везло на хозяев или им на меня, как сказать?
Лучше токарем буду без благ, но я знаю, что мне совесть свою не продать!!!

29.09.2009.