Карта мира из сборника Мир вокруг

В комнате моей висит над письменным столом физическая карта мира. Наивно и прилежно пытается она отобразить удивительное богатство доставшейся нам планеты. На ней скурпулезно вычерчены озера, реки и моря, горы, равнины и впадины, леса, пустыни и льды. Есть в ней, однако, один существенный недостаток: условность ее слишком сложна. Люди же в большинстве своем стремятся к простоте, даже если она оказывается при этом хуже воровства. Потому они придумали политическую карту мира.
Карта политическая и в самом деле доступна своей простотою даже ребенку. Она не стремится передать причудливое богатство земного рельефа. Она сметает с поверхности планеты все неровности и шероховатости и, поделив ее на какие-то участки, закрашивает их сплошным зеленым, желтым, розовым, коричневым, снабдив во избежание путанницы загадочными ярлычками: Канада, Алжир, Суринам, Бангладеш...
Если посмотреть на землю сверху, ничего подобного на ней не увидишь. Есть горы, есть леса, есть пустыни, но дурацкие эти пятна с бессмысленным буквоначертанием – решительно отсутствуют. Откуда они взялись, что за безумный абстракционист решил столь извращенно поглумиться над земным портретом, передав достоверно разве что контуры морей и океанов да линии рек? Впрочем, он и с последними обошелся бы со всей бесцеремонностью, не служи они довольно часто окаймлением пресловутых пятен, границами государств.
Тысячи, а то и миллионы лет текла река, не ведая о своем предназначении. Но вот на берега ее пришли люди, и всё стало вдруг изумительно ясно.
«Это наш берег!» – закричали одни.
«А это наш!» – отозвались другие.
И по всей планете пробежало эхом:
«Это наш лес!»
«Наша пустыня!»
«Наши горы!»
Как долго они были бесхозны, даже не догадываясь о своем сиротстве. Но теперь, слава Богу, этому хаосу придет конец. Люди сплотятся в племена, племена в народы, прибранные ими участки преобразятся в державы, а всё, что возвышалось, углублялось, простиралось и текло – в национальное достояние. Потом одни сочтут себя обделенными и позарятся на присвоенное другими. Те в ответ оскорбятся и горою (человеческой, естественно, горою) встанут на защиту своих завоеваний. И вот тогда-то начнется подлинный хаос, который, собственно, уже давно начался и не прекращается ни на один день.
Держава, этот любовно, по камешку, по кирпичику выстроенный на крови монумент человеческой глупости, подлости и жестокости, сделалась рукотворным столпом мирозданья. Законы ее стали выше Божьих законов. Ее хрупкое могущество укрепляют священные символы вроде герба, флага и гимна, которым поклоняются, как золотому тельцу. Любовь к ней стремятся привить с пеленок, а из ее окружения творят отталкивающие образы мифических чудовищ.
Но нужно ли прививать любовь? Ведь любовь истинная сама рождается в сердце, проникает в дыхание, бежит кровью по жилам. Привитое – всегда искусственное, вроде держав, несуществующей условности, если глядеть на землю сверху, и неопровержимой реальности, если оказаться на ее поверхности.
Чуть ли не всё самое великое и самое отвратительное на свете рождалось от этой любви – к своей державе, которую люди красиво и просто называют Родина. Самые искренние и бескорыстные порывы души соседствовали с самыми беспощадными и кровавыми преступлениями. Держава словно становилась самостоятельным, отдельным от людей телом, которое пережевывало их души. Нежную и чистую любовь к ней – к дереву, что росло у твоего окна, к речке, в которой купался в детстве, к деревенскому молоку, которое бабушка разливала из кринки в большую эмалированную кружку – всё это держава превращала в какую-то мутную химическую жидкость, закупоривая ее в сосуд государственных границ. Любовь за пределами сосуда приравнивалась к измене. Внутри же него начинали со временем происходить какие-то таинственные процессы, жидкость рвалась наружу, и сосуд, в конце концов, то ли взрывался, то ли содержимое его куда-то испарялось, оставляя лишь мутный осадок на дне. Ибо любовь, как и всё живое, любит свободу. Свободу, которая отнюдь не Хаос, а совершенный Космос, то есть, порядок. Не разрушающее кровавое беззаконие, а жизнь по высшим, бессмертным законам. Не прозекторское расчленение живого организма, а организм целиком, со всем его богатсвом и сложным взаимодействием, где правое легкое не ополчается на левое, а печень не объявляет бойкот селезенке. Организм, в единстве которого становится явным Чудо Творения.
Физическая карта, что висит над моим столом, по-детски неумело и наивно пытается передать это чудо. Карта политическая подобной целью не задается. Она маразматически тупо рисует абстрактные пятна, не имеющие ничего общего с трудом мироздания. У пятен своя жизнь. Они стремятся выйти за собственные пределы и поглотить соседние. В глубине пятнистой души они, наверное, мечтают залить весь мир собственным цветом. Так оно, может быть, и случится, и несуществующая политическая карта будушего мира будет расцвечена одной-единственною краской, но не желтой, не розовой и не коричневой, а белой, которой обычно помечают незаселенные районы и которая будет свидетельствовать о том, что однажды здесь жили люди.