Вслед ноябрю

In Vino...

Накрыло туманом равнины и горы,
и осень осины помазала йодом…
Возможно, и нету у нашей природы
паршивой погоды, - есть мало кагора.

Ты лей, не стесняйся, давай уж по полной.
Да бог с ней, со скатертью этой несчастной…
Нырнём в золотые кленовые волны.
На улице – осень… И это прекрасно!


Осеннее

За окном – белым-бело,
всё как будто впало в спячку:
то ли белая горячка,
то ли снегом замело.

Только где уж тут снега? –
На дворе всего лишь осень.
Журавли прощенья просят,
улетая на юга.

Мне бы с ними заодно, -
ни ковра, ни дельтаплана,
оторваться от дивана
нелетучим не дано.

Грёз цветное макраме,
будней серенькое просо.
Ну, зачем мне эта осень,
если лето на уме?

Ну, к чему мне четверги
с обещальными дождями,
с шелестящими речами
и наливкой из ирги?

Осень просится в окно…
Раз явилась – значит, надо.
Капай в нос, вяжи наряды.
Лето кончилось давно.


Одеревенение

Мои ноги не ноги теперь – шершавые корни.
Мои руки не руки, а просто такие ветки.
Пара дупел расклёванных смотрит на мир узорный,
а бельчата любви в этих дуплах почти незаметны.

Корешками врастаю в тугую московскую почву,
укрываю ветвями ворон и синиц бездомных.
Ко мне светлые думы обычно приходят ночью,
я стараюсь их днями в осенней промозглости помнить.


Время «О»

Повторяю «халва», а в ответ октябрёвое эхо
мне талдычит «молва», подытожив июльские дни.
И вставать на крыло в это время, наверно, не к спеху,
а идти напролом ни к чему, если путь водянист…

Лучше плед потеплей – и устроиться с книгой у лампы,
а на клин журавлей запоздалых совсем не смотреть,
пусть на времени «О» будет мир примирительно замкнут,
даже если оно изумруды меняет на медь.


Снова…

Снова думы о былом,
что уже не возродится:
не летят мои синицы
на отживший водоём,

там сороки не кричат
и не тянут шеи цапли,
с туч не падает ни капли
на заброшенный причал,

там безветренный покой.
А вначале было – Слово!
Нынче всё бело и голо
над замёрзшею рекой.

Вот такие чудеса…
Но – теперь имею право
не бояться быть неправой,
улыбаясь в небеса.


Листопадное

Листья падают на голову,
скоро липы станут голыми,
под ногами – медь и золото,
только полно очи долу-то.

С колоколенки на Соколе
льётся осень одинокая,
каблучками мимо цокаю,
поправляя русы локоны.

Листопад - пора неспешная,
всё утишено-утешено…
Только к богову от лешего
мысли грешные примешаны…

Листопадное 2

Дождь из капель, дождь из листьев –
на зонты и на плащи,
пелена степенных истин
на глазах моих мужчин.

Все они проходят мимо
в октябрёвый листопад…
Те, что были мной любимы,
нынче под ноги глядят.

За стеной дождя и листьев
ни печали, ни огня, -
тают в медно-золотистом
полюбившие меня.

Жёлтой скатертью дорога
у моих былых мужчин.
Только мне, помимо Бога,
ждать кого-то нет причин…


Стопка

наверно это просто сон
дурной и долгий
волчицы воют в унисон
в долине волглой
и кто-то смуглый и рябой
подносит стопку
в туманы манит за собой
по топким тропкам
ах эта стопочка одна
в руке дрожащей
сильнее страха крепче сна
и яви слаще


Осенние забавы

Не торопится бабье лето,
захлебнулось в туманно-едком,
вечерами грущу об этом,
просыпаюсь к утру поэткой.
Вырезаю ночей интальо,
инкрустирую бронзой осень
и рисую горизонтально
пресловутую цифру "восемь"...


Осеннецветное

Жёстче жостовской росписи
откровенно-осеннее:
под подошвами россыпью
жемчуга во спасение,

перекрашено в бронзовый
что слыло малахитовым
и летит с перезвонами
над очами прикрытыми,

и мечты цвета золота,
и любовь цвета рыжего
в мелкий бисер измолоты
и, наверно, не выживут,

а когда-то победное –
чем-то тленным на голову:
цвета золота – медное,
цвета медного – золото.


Чёрно-белое

Ворожила, - не сложилось.
Видно, я тянула зря
высыхающие жилы
из пустого ноября.

Тонким голосом не спела
и кудель не доплела..
Я совру, что надоело,
умолчу, что не смогла.

Дескать, этим снежным делом
всё живое замело,
мол, о театре погорелом
горевала, – поделом.

Вороных крылатых строчек –
словно стаек на снегу.
Проворчу: «Нечёток почерк»,
даже глазом не моргну.

Чтобы чёрное на белом
не клевало мне чело,
я скажу, мол, отболело.
Отпустило. Отлегло…


Вслед ноябрю

И снова ноябрёвая пора
трёхцветной кошкой льнёт к моим ладоням,
и жёлтые глаза её бездонны,
как наше невозвратное «вчера».

Черней чернил вороны во дворе
расставили на клёнах многоточья,
и смотрят их насмешливые очи
на то, как, словно шапка на воре,

горит листва, слетевшая с дерев,
не гаснет под осенним снегом редким,
и с ней горят стихи одной поэтки,
которые читались нараспев…