Охота жить! по рассказу Шукшина

Какой-то шум. Да это просто воет ветер.
Какие странные до одури дела,
Я не успел пожить на этом свете,
А мне уже на тот пора.

Поставлю всё на кон и разорву оковы,
Сегодня мне судьбой был выписан аванс.
В подельниках моих, теперь ночные совы,
Сегодня я беглец, мне дан судьбою шанс.

Мне впереди дорогу разметает вьюга
И все мои следы она смахнёт рукой.
Мы как-то сразу поняли друг друга,
Я понял кто она, она кто я такой.

Ведёт меня сквозь лес звериная тропа,
А в голове звенит: «Да мне ж грозила вышка».
Я опускаюсь в снег, пот капает со лба.
Я кончился в пути, нужна мне передышка.

В глазах поплыл туман, надел на мозг оковы.
Усталость потекла молочною рекой.
Приснились лето, пасека, корова
И где-то вдалеке отец с большой косой.

Открылись вдруг глаза. Вокруг в молчанье ели.
«Что делаю я здесь?» «Да я ж иду домой!»
Спасибо небеса за свет в конце тоннеля,
Ведь я чуть не замёрз колымскою весной.

Бегу, иду вперёд. Не сдамся я так просто.
На лбу моём буран рисует мелом крест.
Как снежный великан, пусть маленького роста,
Я навсегда уйду от гиблых этих мест.

Вдали повеял дым. Его чутьём звериным
Я сразу распознал средь запахов тайги.
Он кажется чужим, но горячо любимым,
Как кажутся во сне мои былые дни.

Придётся обходить. Но ноги-снегоходы
Упрямо прут вперёд за запахом весны.
Уж вижу впереди я окна-небосводы
И чувствую нутром тепло большой избы.

В охотничьей избе сидел старик угрюмый,
На стул мне указал и спиртом угостил.
Залились в голове приятным морем трюмы,
Ведь скоро тыщу лет, как спирту я не пил.

Поспорили о жизни, табачку курнули,
А пред глазами город, женщины, кабак.
И понеслись туда мои больные думы,
А дед заладил всё, что всё у нас не так.

Мол, не умеем жить, и от того воруем,
Работать не хотим, гуляем, водку пьём.
«Давай, старик, об этом после потолкуем,
Не ночью пьяными, а по-трезвяни днём».

Устал я от пути, мне где-нибудь прилечь бы.
Да так чтоб по утру открыл рассвет глаза.
Я многое скажу, во мне такие думы,
Что волка проберёт горючая слеза.

Я словно утонул в разложенной перине,
Такого счастья я не видел ровно жизнь.
По-первому, как доберусь, залягу на «малине».
А как добуду денежки, так бабоньки держись.

Уснул, как провалился в чистое.
Вокруг всё тихо. Тишина.
А под рукой ребристое, местами и бугристое.
Да это ж моя Софьюшка, любимая жена.

Вдруг раздались шаги. Пожаловали гости.
Вот чёрт, как глупо я в капкан попал.
Внутри созрел нарыв из страха и из злости,
Обрёл я волю-волюшку и тут же потерял.

По разговору опера. Явились волкодавы.
Расспросы: «Кто такой? Откуда взялся здесь?»
А я лежу на простыне, как кролик пред удавом.
По виду, так расслабленный, а сам аж сжался весь.

Старик сказал: «Да так, геолог.
От партии, чудак, отстал».
«Годков? Ну, где-то лет под сорок».
«Зачем будить. Он ночи две уж как не спал».

Как только все угомонились
И по сторожке храп пошёл,
Я из кровати тёплой вылез
Взял, что успел и в лес ушёл.

Иду на лыжах, за спиной двустволка,
В кармане брюк чужой табак.
Я ощущаю себя волком.
Я всем в округе здешней враг.

Вдруг сбоку ветка захрустела,
Остановил упрямый взор.
Упёрся ствол холодный в тело.
«Да ты же парень просто вор».

«Ведь ты забрал мой хлеб. Я без винтовки нищий.
А для тебя она лишь временная блажь.
Я знаю, что тебя по всей округе ищут,
Но я не сдам тебя и ты меня уважь».

Поверил дед мне на слово и одолжил винтовку.
Законы здешние им запрещают лгать.
«От седова до седова и сделай остановку,
А дальше и до города почти рукой подать».

Эх, сладкая ты волюшка, кругом тайга и снег.
Представилась мне Софьюшка родной мой человек,
Шампанское и водочка, и красная икра,
Посредь речушки лодочка и деда удила.

Эй, что же я, дедок, то боевой,
Вернётся в дом и по следам за мной пошлёт конвой.
И всё тогда прощай и водочка с икрой,
И Софьюшка, что бегала в тюремных снах за мной.

Да, как охота жить не в снах,
Не бредить жизнью на яву.
А в тёплых южных городах
Стереть всё это и забыть про Колыму.

А если сдаст старик, будь он неладный,
Помчится свора псов меня ловить.
Раздался выстрел двухзарядный.
Прости старик за всё. Охота жить!