Голиаф и Давид

1

Был он страшен. Надменный и грубый,
Копошась пятернею в затылке,
Лошадиные крепкие зубы
Он в презрительной скалил ухмылке.

Было море ему по колено.
Волосами запутавшись в звзедах,
Он копье толщиною с полено
Как пушинку подбрасывал в воздух.

Над землею пустынной и горней
Замер месяц фигуркой из воска.
И в бездействии, бегства позорней,
Обреченно потупилось войско.

Не припомнить, которые сутки
Ни малейших движений не видно.
Лишь звучат невеселые шутки,
Дабы не было горько и стыдно.

– Лучше пить кислоту из стакана,
Чем на службу податься по дури...
– Уродила же мать великана –
Не хотел бы я быть в ее шкуре.

– А в своей?
           – А в своей уж тем паче.
Нерожденным живется спокойно.
– Нет, не будет нам, чую, удачи.
Кто, скажите мне, выдумал войны?

– Вот вопрос! Разумеется, люди.
Между прочим – подобия Бога.
– Ты б заткнулся. Мы – Богу не судьи.
– Как и Бог нам в делах не подмога.

– Не скули, точно рваная псина.
– Что скулить... Мне бы выбраться целым.
У меня, кстати, дома три сына
И супруга, роскошная телом.

– Повезло. А с моею заразой
И без войн нахлебаешься лиха.
Как ты думаешь – сей долговязый
Оприходовать смог бы слониху?

– Не хотел бы слонихою быть я...
– Мы тут все ею станем, похоже.
Чую – близится кровопролитье.
Как представлю – мурашки по коже.


2

Невысок, был он крепок и строен.
Его взор, не лишенный азарта,
До поры был упруго-спокоен,
Как у взявшего след леопарда.

Скуп в движеньях, в порывах безбрежен,
Подчиняясь лишь сердца веленью,
Он умел быть безудержно нежен
И решителен до иступленья.

Он пророс, словно колос под небом,
Озаряемый щедро лучами.
И пришел не с оружьем, а с хлебом
И пастушьей сумой за плечами.

Но безлюдное поле сраженья
Для словесной отведено брани.
Иудеи ворчат в униженьи,
И глумятся вдали флистимляне.

– Подойдите, собаки, поближе –
Мы обрежем вам до половины
Языки – как и то, что пониже,
Вам обрезали ваши раввины!

– В них и так всё мужское уснуло
От рожденья, ручаюсь Ваалом!
Эй, цепные шакалы Саула, –
Вы умрете подобно шакалам!

Льется ругань, исполнясь задора,
От холмов отражаясь чеканно.
И ликует веселая свора
За широкой спиной великана.

Но заката скрываются блики,
Темнота растопырила длани,
И смолкают задорные крики
У шатров, где сидят флистимляне.

Изумляя, лишая покоя,
Из ночи проступает тревога.
И сжимается сердце рукою
Непонятного, чуждого Бога.


3

От зари полосатое небо,
От рассвета пятнистые склоны
Над землею застыли нелепо,
Упираясь подножьями в лоно.

Из-под них простираются длинно
Беспокойные синие тени.
И лежит меж холмами долина
В разбросавшихся клочьях растений.

Над долиною замерла птица.
Взмах крыла ее легок и хрупок.
И предчувствием воздух искрится,
Как вином переполненный кубок.

Время сжалось подобьем пружины
И ощерилось пастью капкана.
Из рядов флистимлянской дружины
Появляется тень великана.

– Вы закончили ваши молитвы?
Только трус уповает на чудо.
Или дайте солдата для битвы,
Или прочь убирайтесь отсюда!

Ненавистное, гнусное племя,
Что родилось на свет для разбоя!
Вы, наверное, храбры лишь с теми,
Кто готов покориться без боя?

Безнаказанность губит злодея,
Завлекая на путь преступленья.
Отвернувшись, молчат иудеи
И безропотно сносят глумленье.

Но с решимостью твердой во взгляде
Из толпы их, разгневан речами,
Вышел юноша в скромном наряде
И с пастушьей сумой за плечами.

– Государь! Не довольно ли брани?
От стыда небеса покраснели.
Покричать мастера флистимляне.
Не пора ль испытать их на деле?

Сколько чахнуть в бездействии длинном,
Словоблудием воздух унизав?
Разреши – я сражусь с исполином.
Прикажи – я отвечу на вызов.

– Что такое? Откуда ты? Кто ты?
Ты спешишь повстречаться с могилой?
Ты желаешь, юнец желторотый,
С Голиафом померяться силой?

Погляди – ты едва из пеленок.
Разлучился недавно ты с соской.
Уходи, неразумный ребенок.
Пусть отец тебя выпорет розгой.

– Государь, я снесу оскорбленье.
Но народ униженье – едва ли.
Мы застыли и терпим глумленье,
Покраснев от стыда и печали.

Мой владыка, собратья, поверьте –
Недостойно питаться плевками.
Лучше тело пожертвовать смерти,
Чем уродовать душу веками,

Потакая насмешкам, обидам
С виноватой и жалкой улыбкой.
– Как зовешься ты, воин?
                – Давидом.
– В твоем возрасте кажется зыбкой

Между жизнью и смертью граница,
Ибо смерть – есть не больше, чем слово.
Ты листаешь поспешно страницы,
Не читая уроков былого.

Не спеши. Наша жизнь – дуновенье,
Мимолетная искорка света...
– Пусть живем мы не дольше мгновенья,
Но бессмертно мгновение это!

Государь мой, отложим молитвы –
Мы стоим на верхушке вулкана.
Я пришел не для слов, а для битвы.
– Что ж, иди. И срази великана.


4

Сотворенный убийцей богами
И призванью иному не внемля,
Тот стоял, попирая ногами,
Как столпами, осевшую землю.

Заслоняя полнеба собою,
Он казался недвижимей студня.
И лицо, от излишеств рябое,
Бронзовело в сияньи полудня.

Но в огромном есть толика фальши,
Как во всяком чрезмерном размахе.
И чем ближе опaсность, тем дальше
Отлетают невольные страхи.

«Он высок, но не выше жирафа.
С виду крепок, но слон помощнее».
– Голиаф!
        – Кто зовет Голиафа?
Что за мошка пищит ахинею?

– Я пришел, чтоб сразиться с тобою.
Я – Давид, иудейского рода.
– То ли я окосел с перепою,
То ли шутку сыграла природа

С вашим племенем. Слушай, ребенок,
Убирайся в свою колыбельку.
Спи, посасывай палец спросонок
И гляди – не описай постельку.

Поединок – для взрослых занятье.
Ты в руках не держал даже бритву.
Флистимляне! Взгляните-ка, братья,
Что за воин явился на битву!

– Не нашлось иудея пожиже?
– Измельчали Саула холопья!
– Подойди-ка, красавчик, поближе –
Нам неймется опробовать копья!

– Голиаф! Придержи словоблудье.
Я даю тебе ровно минуту.
Да свершится затем правосудье,
Что погибелью станет кому-то.

Я не знаю, чьи лягут здесь кости,
Но бахвальство твое надоело.
Заключается сила не в росте,
А в согласии духа и тела.

Ты глядишься смешно и убого.
Потолку не подняться над крышей.
Всякий труд, опираясь на Бога,
На ступеньку становится выше.

Ты же свился змеей у подножья,
Приготовясь ужалить соседа.
Но тому, кто не ведает Божье,
Не откроет объятья победа.

– Что ж, пеняй. Хоть и молод ты видом,
Но печалиться этим не будем.
Иудей, что назвался Давидом,
Ты кого попрекнул словоблудьем?

Ты не мальчик, но муж в этом деле.
Ты весьма преуспел в суесловьи.
Пусть гиена пирует на теле,
Наградив его первой любовью.

Разговоры теперь бесполезны,
Пререканья испиты до донца.
И копья наконечник железный
Ловит гранями отблески солнца.

Но в пращу помещается камень
И, полетом прорезав долину,
Как небесный карающий пламень
Попадает в висок исполину.

Сколь бы ни было сил в человеке –
Смерть для каждого равно нелепа.
И ползут удивленные веки
На глаза, заслоняя им небо.


5

Отзвенели мечи и копыта.
День жарою и кровью отравлен.
Флистимлянское войско разбито.
Великан Голиаф обезглавлен.

Отсекаются временем мифы,
Порожденные сумрачным миром.
И слетаются хищные грифы,
Соблазненные будущим пиром.

Перед тьмою иного предела
Человек беззащитен, как муха.
И бессмысленным кажется тело,
В одночасье лишенное духа.

И взирают глазницы без жизни
С выраженьем навек изумленным,
Как беспечно ликуют на тризне
Победители над побежденным.

В упоении зыбком и хрупком
Всё в единое празднество свито.
И наполненным чествует кубком
Иудейское войско Давида.

В этом мудрость, звучащая просто:
Завтра плоть, отслужив, околеет,
Но сегодня под трубы и тосты
Пусть от радости сердце хмелеет,

Пусть узнает, пока не скосила
Нас погибель, отправив в могилу,
Что духовная, высшая сила
Побеждает бездумную силу.

Пусть воители тешатся вволю,
Позабыв за веселой гульбою,
Что победные залпы – не боле,
Чем предвестники нового боя.

За деревьями леса не видно.
Жизнь шагает по срубленным сучьям.
И читаются в вечности слитно
Голиаф и Давид однозвучьем.

Шелестя как от ветра, страница
Пролистнется рукою беспалой.
Незаметно проходит граница
Между славой и горькой опалой.

Бытие на полоски делимо.
Неожиданен времени выпад.
И ворота Иерусалима
Представляют как вход, так и выход.

Не печалясь о первом убитом,
Победитель спешит к обретенью.
И ползет по земле за Давидом
Голиаф необъятною тенью.


07-10.08. 2007