Мистер А

Пришёл, позвал тихонько, и смотрит в окно. "А может, - спросил, - по партии в домино?"
А я ему говорю, лучше включим кино. А в домино я напросто не умею. А он мне: "Что за солнце-то, посмотри! Давай-ка с разбегу в воду на раз-два-три!" А я ему: у меня то бронхит, то грипп. Бросай свои детские игры в добрую фею.

Лицо вроде мудрое, гладит по голове. А я про "босыми пятками по траве"; а я про "улыбку осени в синеве" строчу, молясь, чтобы не закончилась паста. Вздыхает, - видно, думает - прогнила. Меня, видно, съели будничные дела. А я ему: ладно, я же не умерла, сиди и не рыпайся. Здесь у нас странная каста.

Он молча чертит узоры на правом плече. Какие-то знаки, да мне всё равно - зачем? Фанатом чужих, записанных быстро, речей с младенчества быть привыкла, так даже лучше. А он что-то про театр и про звезду, которая падает; в-общем, про лабуду. Потом обижается: "Вот возьму и уйду". Сиди, говорю, я выжидаю свой случай.

Он то вспоминает Маркеса, то Сафо. "Что это за фраза, - морщится, - комильфо? Зачем тебе песни про Даниэля Дефо, когда и Моцарта толком-то не учила?" А я в оправдание: модно так, говорят. И кстати, писать легко, когда всё подряд, ведь главное в слове то, что глаза горят. Не в образе, понимаешь, таится сила.

"Да ты улыбайся, и смейся, когда смешно, - потом такой строгий и снова смотрит в окно. Приду, - говорит, мне всё для тебя равно. Когда позовёшь... В пальто, если будет въюжно". И нет никого на земле, кроме нас двоих. И он обещает уйти, как закончится стих.

"А ПОЗДНО, - сказал, - это всё. Когда нет в живых.
А всё остальное, поверь мне, и МОЖНО, и НУЖНО".

Стасе Н.