крыши

ее нещадно манили покатые скользкие серые мокрые крыши…
/о чем ты, малыш?/
- манили, манили, манили.
ее хотели, о ней мечтали, не понимали, но принимали… и даже /представьте себе/ любили.
она была внутривенна, входила и в душу и в душ без стука.
она болела… диагноз не знал никто /знала лишь ночь – её подруга/.
её пытались лечить… /таблетки, уколы, врачи/  - без результата, всё безуспешно.
её ломало. она становилась то огненно-страстной, то лживо-холодной, то кроткой, а временами теплой и нежной.
она расцветала /на время/ в компании юных смешных подростков.
ей с ними было  легко. им с нею – празднично, странно и просто.
она была слишком умна /другим на счастье, себе – на горе/.
ее возбуждала луна,  громкая музыка, запах дождя и шелест моря.
она  мечтала летать над спящим городом без остановок на перекрестках.
она боялась ложиться спать, чтоб не проснуться однажды взрослой.
она была очень искренна, и /если честно/ в ней не плескалось ни грамма фальши.
она  безумно хотела летать, потом запуталась в крыльях, и обессилив, рухнула вниз, не понимая – как жить? что дальше?
и /знаешь/ раньше-то НИКОГДА она не умела… скулить и ахать.
...но жизнь, не спросив, фигуры расставила так, что… очень плохо и очень хочется плакать.

//…………и манят нещадно покатые скользкие серые мокрые крыши…