Слова

О том, как сладкозвучия учений
Сливаются в мутнеющий поток,
Прозрачный прежде, как писать я мог,
Живя на плоскости из впечатлений.

Текли чистосердечия речений
Доверчивых, великодушных строк, -
Я выбрать мог любую из дорог
Не зная о долине смертной тени.

Тенёта тёмные плела культура,
И я в неё по ноздри проникал,
Крылатый, как букашка в паутину,

Не разумел, что поступаю дурно,
Когда высоты в глубине искал,
Как бы в религии непроходимой.



                *       *       *


Я, обнажённый, шёл на глубину,
Навстречу шли дышать большие рыбы,
Поглядывали на мои нарывы
И сообщали мне, что я тону.

А я лишь в грудь себе впустил волну,
Одну из тех, что утолить могли бы, -
Они, придя к подножию Олимпа,
Дробились, - там и встретил я одну.

И вот: на дне, на дивном, чистом поле.
Тут пучеглазые живут ропаны,
Прекрасные моллюски ядовиты, -

Всё понарошку тут, ни сна, ни боли.
Изящная не пахнет икебана.
До края чаша красоты  налита.


                *       *       *



Так здравствуйте, коралловые парки,
Я тут плыву, как бы Адамом новым.
Какое диво нынче мне готово
Предстать гадательно из полумрака.

Вот так Садко уже не ведал страха,
Но двигался, как будто зачарован,
В сети, наполненной своим уловом,
И, спать ложась, клал голову на плаху.

И други из породистых акул,
И недруги из немощных медуз,
А он - багрянородный сын, Садко...

Вот так я не заметил, что уснул,
Что сердцем - якорем на дно клонюсь,
Отечество оставив далеко.



                *       *       * 


Как больно пробужденье, - выше сил.
Иссушен ил? иль вытоптано поле?
Повсюду только тяжкая неволя! -
Младенцем брошенным заголосил.

Неужто вор лампаду угасил
И свято место опустело в горе.
То слёзы были, что казались морем!
Но только плач пустыню огласил.

Кто канул в одиночестве недужном,
Кто не просил воды у пустоты,
Кто знает сердце диким, тяжким камнем, -

Тому и говорить о том не нужно,
Он движется ещё, хоть и остыл, -
В безмолвие поодиночке канем.


                *       *       *


Слова беспомощны, -  уже не увлекут
И никого  собою не закружат,
Но только сами тихо занедужат,
Оставят всё неизменённым тут.

Слова, слова, слова ... - уже ли лгут,
Сплетаясь рукоделиями кружев,
Собой полны, им разве кто - то  нужен,
Не передать всё, что они несут.

Слова - снежинки убеляют землю
И под ногами, жалобные, стонут
Но непременно, бедные, истают, -

Им, искренним, я более не внемлю,
Ищу их сердцем, бездною бездонной,
А утоления уже не знаю.


                *       *       *

Слова, излитые от полноты сердец,
От переполненных слезниц исходят,
Как отзвук, неземных уже, мелодий, -
Тут им начало, где же им конец.

С объятьями открытыми Отец
Всё так же ждёт, пока мы в кущах бродим,
Пугливы, наги, ветхи по природе
В диаспоре растерянных овец.

И голоса вибрируют, как ветры:
То влажные и сладкие рулады,
То горькие, иссохшие признанья, -

Они в смирительной рубашке метра,
С собой им не сыскать иначе сладу, -
Бредут с повинной, просят наказанья.


                *       *       *


Слова, тишайшие слова прощенья,
Как дождь грибной на пересохший лес,
Животворят чудесно прямо здесь
И пьющий их не знает насыщенья,

Но только жажду вечного общенья,
Когда он весь прощён, прощён! весь! весь!
О! преблагословеннейшая весть
Заблудшему, узнавшему мученья.

И грудь переполняет - благодарность,
И, ею оглаголанное, сердце
Послушными устами шевелит.

И радость эта, право, планетарна,
Космична, далее куда ей деться, -
До славы Бога шириться велит.


 
1999