Обычная история

День сменится ночью безвыходно и навеки, только она не чувствует перемен, так же еще неумело малюет веки, так же не видит зыбкости своих стен.
Все еще верит, что ей все можно, звонко смеется, с лица убирая прядь, так же доверчива и невозможна, все еще хочет дурачиться и играть.
Все еще цепко хватает его за руку, сумрачно цепенея – и каждый раз. Даже пока не думает про разлуку, даже не видит усталости этих глаз.

Мнит себя ветреной и жестокой, солнечно хохоча. Глядя распущено и яснооко, рубит опять с плеча. Мрачно рассматривает страницы прошлых «егошних» встреч, щурит насмешливые ресницы, просит ее беречь.
С острой беспочвенностью ревнует, взводит тугой курок. Вскользь, мимоходом, в висок целуя, чувствует колкий ток. Судорожно лепя предлоги, просит его зайти. Вот он пришел, он стоит на пороге – просто с ума сойти.

Все так надежно и монолитно, столько еще ночей можно бессовестно-беззащитно спать на его плече. Можно сидеть, обхватив колени, ластясь исподтишка, быть его верной прекрасной тенью ниже на три вершка. Можно кривляться в его объятьях, фоткаться и шутить, прятать под тонким вечерним платьем грохот в своей груди.
Слушать Талькова, Би-2, Т9..., - «хочешь – и мы споем?», можно совсем ничего не делать, просто дышать вдвоем.

Сколько засвеченной подоплеки, скоро уже гроза... кажется, так далеки намеки – рядом его глаза. «Холодно... очень замерз... согрею...», - плавя нависший лед. Только глаза у него темнеют, кривится жесткий рот. Смотрит в нее как в дыру от пули. Счет от нуля до ста. Чувствует - здесь его обманули: девочка, да не та.
Скоро совсем она очумеет, душу ему порвет.
Что-то в груди у него немеет. Даже и не живет.