Мой отчим - советский пенсионер. Глава 14

           Глава 14.
          Мама в тот день на работе задержалась, а когда возвратилась, удивилась несказанно. Прежде она не слишком домашних животных любила, всё больше у бабушки жила всякая живность, а я к бабуле ходила поиграть то с кроликами маленькими, то с котятами, даже с поросятками крошечными. А теперь маме приходится терпеть моего Мотьку, - правда, он хитрый, умеет и взрослых подчинять исподтишка своей кошачьей воле. И тут еще «такой подарок»: постоянно пищащее крошечное существо, - хуже ребёнка малого! Но делать нечего: выслушала мама историю отчима про убийство кошки, и разрешила мужу оставить кошечку, только сказала, что потом выгонит её вместе с Мотькой во двор жить, - нечего дом в зоопарк какой превращать. Мы с дядей Семёном переглянулись, и покатились со смеху: когда еще котята вырастут-то… Значит, зиму будут с нами зимовать…
          Хотела я у отчима Маруську на ночь забрать, но он не отдал. Сказал: «Моя!» Не знаю, правда, как мама отнеслась к вторжению Маруськи в их спальню…
           Зато мама порадовалась за Катьку: что та теперь спокойно сможет спать в доме, не боясь, что «этот варвар» снова её изобьёт или посреди ночи голой на улицу выставит. Только отчим сказал, что, с его точки зрения, даже если Мишку снова посадят, то ненадолго, и Катьке нужно либо заранее обзаводиться новым мужем-защитником, либо дом продавать и уезжать отсюда «с концами». Чтобы Мишка её потом не смог отыскать. Очень уж ему Мишка не нравится…
          На другой день мне на работе было весело, хотя и кашель разбирал. Может, и стоило бы уйти на больничный с этим кашлем, но я решила, что можно и с бронхитом работать, - таблетки пить буду, а заразить никого не заражу, - это же не грипп. Потому что не любят у нас на работе часто берущих больничный лист…Вечером зайду снова в поликлинику, узнаю про рентген, послушаю, что Марья Сергеевна посоветует. А днём работать буду, лечиться можно и амбулаторно.
          Полька купила новое пальто и пришла в нем на работу. Хвасталась бесконечно, так и крутилась перед всеми, всё добивалась, чтобы её похвалили. Пальто сидело хорошо, лекало удачное, но расцветка мне не понравилась: красный цвет слишком интенсивного оттенка. Цвет для быка на корриде. Впрочем, Полька именно этого эффекта и добивалась, наверное, выбирая красный цвет. Валька шепотом, смеясь в кулачок,  принялась мне анекдоты про одежду рассказывать:
- Приходит, значит, молодая модница в магазин тканей. Спрашивает у продавщицы: «Девушка! У Вас имеются ткани «веселеньких» расцветок? – «Как не быть, - отвечает та. - Имеются. Взгляните вот сюда,  - обхохочетесь…» Или вот еще, коротенький: у современной модницы две основные проблемы, - «снова нечего надеть» и «как мал мой шкаф»…
            Бабушка забежала после обеда , принесла мне домашнего печенья, еще тепленького, с добавлением ванильного сахара, придававшего выпечке неповторимый аромат. Только аппетита не было: я потом съела несколько штук, остальное Поле с Валей отдала, пусть порадуются. У них давно бабушек в живых нет.  Никто им ванильного печенья не испечёт. Девчата печенье взяли, съели, а потом, ни с того, ни с сего, начали меня про здоровье спрашивать: странным им показалось отсутствие аппетита у «Зойки-обжорки», как я сама себя величаю.
          Бабушке я рассказала про все наши события: что отчим собирается себе инвалидность оформлять, что соседа-пьяницу посадили, а в нашем доме появилась новая, крохотная жиличка – кошечка Маруська. Бабушка и говорит:
- До чего же я рада, Зоенька, что этого дурака забрали: спокойнее будет жить на той улице. Уверена: есть люди, изначально дурные, которые вредят другим просто из вредности. Ладно бы: ради самозащиты, из-за идеи какой-нибудь, пусть даже с целью поиска материального благополучия, - хотя тут и недопустимы крайние методы!- так нет, просто так вредничают, потому что их злоба внутренняя разбирает. Я бы таких злодеев свезла всех на необитаемый остров и лишила малейшей возможности всяких сношений с «большой землей»…
- Точно, - подхватила я в восторге, - вот как у Ефремова: у него есть такой остров для «перевоспитания» плохих людей, - в «Туманности Андромеды».
- Вот видишь, Зоя, не мне одной такая мысль пришла! Значит, - правильная мысль…
И замечательно, что Семён котёнка в дом притащил: сердце у него – доброе, золотое, можно сказать, сердце. Немного ошибалась я на его счёт: он – нисколько не злодей… Просто – достаточно умный человек, который не преминул воспользоваться случаем, а потом уже сообразил, что из отдельных эпизодов можно составить целую картину…Ладно, ты всё равно ничего не понимаешь, что же я тебя-то «загружаю» своими выкладками… Чудесно, что у Семушки ума достало попытаться оформить инвалидность: надеюсь, он хочет по второй «пойти»?
- Что? – спрашиваю. – Куда пойти?
- Ох, Зойка, дитя ты малое… Удивляюсь я: как у такой, как я, твоя мать смогла родиться, с её-то детски-наивным, простым восприятием жизни… Ты – чуть мудрее...
Словом, Зойка, повременим пока продолжать слежку за твоим отчимом: пусть себе живут с Грушенькой, да жизни радуются. Рада я, что он инвалид будет, - слов нет!
       Бабушка ушла, а я сидела с тупым выражением лица, - сама в зеркало увидела свою мину, и пыталась осмыслить бабушкины речи. И что же такого хорошего в оформлении инвалидности? Пенсию, что ли, немного прибавят? Или льгот больше будет? Но это же всё – такие мелочи, стоит ли из-за них суетиться?...
         Жизнь потекла монотонным чередом, приближаясь к зиме. Дожди лили до середины ноября. Потом резко захолодало, ветры подули пронизывающие. К декабрю и первый снег выпал.
Я всё болела, не слишком сильно, но никак не могла выздороветь. Простудилась после той поездки на Маныч, или еще после ангины оказалось осложнение, - не знаю. Ходила в поликлинику, Марья Сергеевна всё советовала мне взять больничный и «отлежаться», но мне не хотелось сдаваться болезни.
         Как-то ненароком заглянула я в историю болезни, - «карточку» медицинскую, и увидела там диагноз: «бронхопневмония», тяжелого течения. Лечение не даёт ремиссии.  Я, конечно, не академик, но поняла, что здесь есть отличие от просто «бронхита», который не столь страшен. По глупости своей, честно спросила у доктора, почему мне написали «воспаление лёгких»? Она и ответила, что это её Семён Васильевич попросил, еще при первом визите Марьи Сергеевны ко мне,  «нарисовать» мне болезнь «позабористее». Может, даже, что «похуже» воспаления легких.  Зачем и что «похуже», - я не поняла. Спрашивать не стала. Решила позже у отчима спросить, - мы с ним в последнее время почти подружились. Правда, он по-прежнему казался мне человеком-загадкой, но он меня не пугал, просто все его странности и необычное порой поведение удивляло.
             Маруська немного подросла: глаза открылись, шерсть распушилась, научилась смешно ходить, переваливая толстое брюшко, есть самостоятельно и пить молочко из блюдечка. Когда она шла, Мотька бежал за нею следом и играл её пушистым хвостиком. Основное направление неуклюжих походов кошечки было одно – её величество «кухня», хранившая много вкусного и прекрасного. Хорошо быть маленьким: ничего в жизни не понимаешь, живешь одной заботой, - поесть-попить… Неужели все мы когда-то были такими беззаботными, как Маруська?
            Наконец, в начале декабря дядя Семён объявил о необходимости ему в следующий понедельник съездить в Ростов-на-Дону, на «комиссию». А перед Ростовом он планирует еще посетить Тихорецк, там живёт его лучший друг фронтовой, - лучший из тех, кто жив, - мы с мамой при тех словах подумали про покойного шурина отчима. Если мы хотим с ним поехать, то он будет только рад нас взять. Изменился отчим, или мы просто ему ближе стали? Пришлось нам с мамой написать на работе заявления с просьбой предоставить нам один день без содержания. Конечно, никто из руководства не захотел фиксировать эти «однодневные отгулы», - рукой махнули, разрешили денек отсутствовать, - мол, потом отработаете. Интересно, а как в странах «гнилого капитализма» относятся к возможности предоставления сотрудникам неоплачиваемых отгулов?
           Ехать решили на рассвете, поездом. Шины на машине у отчима – «не зимние», нужно какие-то специальные, а ему их никак не поставят почему-то.
          Вечером в пятницу отнесли обоих наших котят к бабушке, - она только порадовалась, сказала, что ей с ними будет радостно и не скучно. Чудесная у меня бабушка! Вполне понимаю того пожилого немецкого офицера, который в бабушку влюбился после «отповеди», которой бабушка выругала «герра-доктора» за неправильное поведение солдат в нашем курятнике. Так как бабушка немецкий хорошо знает, то разговаривала с ним грамотно, еще, наверно, цитатами из классиков сыпала, так что офицер пришел в восторг, нисколько не оскорбился тем, что представительница «низшей расы» учит его, арийца, уму-разуму. Потом у того доктора вся семья почему-то погибла, и бабушка его утешала, даже  ему кролика зажарила как-то необыкновенно… А когда фашисты отступали, он предлагал нас всех, - бабушку, маму и даже меня, - с собой забрать, даже обещал документы немецкие выбить. Только бабушка очень удивилась и отказалась, конечно, - сказала: «Я к нему как к Человеку, а он всё неправильно понял…Глупые мужчины: не могут любовь от жалости отличить. Я же его, как котёнка бездомного, пожалела, а он…» Вообще, бабушка фашистов, как «общность», ненавидела, но говорила, что «в каждом стаде попадаются приличные овцы»…И еще постоянно меня отучала от слова «фашизм» как ошибочного: в школе нас учили «фашистов» ненавидеть, а бабушка внушала, что правильнее говорить: «нацизм», потому что – «наци»…
                И вот мы едем в поезде: пьём чай с сахаром в крохотных брикетиках, весело смеёмся, радуемся совместной дороге. Как отличалась эта поездка от тех моих одиноких путешествий, в которых я, «аки тать», ото всех таилась, истинной цели никому не раскрывала…Днём мы уже были в Тихорецке, районном центре Краснодарского края.  В далеком 1874 году здесь было начато строительство железнодорожной станции Тихорецкая. Название своё станция получила по станице Тихорецкая, на землях которой она и была построена. Станица Тихорецкая, в свою очередь, так названа по имени речки Тихонькой, протекающей в окрестностях. В конце прошлого века, в 1895 году был создан хутор Тихорецкий,  непосредственно возле станции Тихорецкая, населенный в основном приезжими, не местными жителями, а в последний год девятнадцатого века тут  открыли паровозоремонтные мастерские. В январе 1923 года  хутор преобразовали в «заштатный» город Тихорецк Кавказского отдела Кубано-Черноморской области. В 1924 Тихорецк стал районным центром, а в 1926 г. постановлением Президиума ВЦИК и СНК  вошел в список городов районного подчинения Северо-Кавказского края. Станция Тихорецкая – важнейший железнодорожный узел, она имеет важное значение для транзита поездов по всему Югу Российской Федерации. Здесь есть завод по выпуску железнодорожного оборудования, развита пищевая и швейная промышленность…Людей в нашем 1957 году здесь проживает около пятидесяти тысяч человек…Разные национальности сосуществуют мирно и дружно…
          Всё это чуть позже рассказал нам вскоре после встречи Геннадий Кузьмич, фронтовой друг дяди Семёна, невысокий, но жилистый весёлый дядька.  Оказывается, отчим заранее дал телеграмму о своём приезде, поэтому его друг нас на вокзале встречал. Он нас на такси довёз до своего дома, расположенного почти на берегу речки, в живописном месте. Домик – невелик, но красив на диво: ставни – резные, крыша – красная, стены – беленые, и забор весь такой высокий да ровный, досточка к досточке. С любовью построено всё.
Побросали мы вещи свои. Супруга Геннадия Кузьмича, Нина Михайловна, дородная черноглазая казачка, суетилась с обедом. Нам ей помочь не позволила: сказала, что сама справится, - гордая женщина…
Что нам с мамой оставалось делать? Мужчины, обрадованные встречей, видели и слышали только друг друга, так что мы с мамой не стали им всем мешать, и пошли погулять по городу. Мама вспомнила, что слышала от бабушки, что здесь есть прекрасные старинные здания: чудесный своей архитектурой Свято-Успенский храм 1910 года и здание Общественного собрания, возведённое в 1902 году. К сожалению, многих памятников не сохранилось…И мы с ней отправились на маленькую экскурсию по Тихорецку.
           Пришли, а все уже нас ждут: обед готов! Вообще, в казачьих семьях, - а семья Геннадия Кузьмича и Нины Михайловны, оказывается, полностью по крови – «казачья», существует традиция: самим кушать хорошо и гостей встречать достойно, чтоб им вкусно было! У настоящих казаков стол должен ломиться от угощений, и всё так должно благоухать, чтобы никто даже и вспомнить не мог ни о какой умеренности, ни о какой диете.
          В глубокую старину, на заре возникновения казачества как «субэтноса» ( снова – бабушкино слово), казачья кухня отнюдь не была слишком  изысканной.
        Вообще, умение готовить считалось не самым главным для настоящей казачки. Когда ей было заниматься приготовлением бесконечных разносолов, если  на ее женских плечах лежало все хозяйство, нужно было «ухаживать», - кормить, поить, ублажать, - за родителями мужа, воспитывать и «обихаживать» детей. Казак-хозяин  постоянно находился либо на казачьей службе (непрерывно с 18 до 38 лет), либо в дальних походах. Женщина за него и мужскую работу выполняла, и в доме всё умела сделать. А пища прежде была скромна и проста… Казаки были в быту, в еде – неприхотливы, всему радовались, и более двухсот дней в году длились разные посты церковные… Могли долгое время без мяса обходиться: зачем нужно было мясо, если в старину рыба на крючок сама запрыгивала, да какая! Севрюга, стерлядь, судак, карп…Не оголодаешь…Раньше икру осетровую ложками кушали…
         Нина Михайловна, в качестве первого блюда, подала нам уху. Куски сваренной рыбы выложила красиво так на блюде, полив «тузлуком» (на бульоне развела горький перец, чеснок и соль). Уха, как хозяйка сказала,  «двойная», то есть в бульоне было проварено по очереди две порции рыбы. А бывает еще «тройная» уха. Наелись мы осетрины, слов нет! А еще тут же на столе тосковал тушеный сазан, копченый окорок, домашняя колбаса и сальдесон, - желудок, начинённый мясом. Еще подавали студень из голяшек и хвостов, варившийся якобы шесть часов, с приправами, морковочкой и сельдереем. К студню прилагались хрен и горчичка…
От голубцов фаршированных мы  отказались, решили их как  отдельное блюдо на вечер оставить, - побоялись, что встать из-за стола не сможем…
        По окончании обеда хозяйка предложила нам на выбор компот из сухофруктов или кофе с каймаком. Мама кофе захотела, а я компот выбрала. А потом еще и кофе попила, - уместилось.
              Что касается спиртных напитков, то мужчины пили местный, прозрачный на вид, как слеза девичья, самогон, а для женщин, на выбор, поставили коньяк, вино грузинское и ликёр «Бенедиктин». Я раньше никогда ликёр не пила, решила попробовать , и так он странно на меня подействовал: сижу и чувствую: голова – трезвая, а ноги – пьяные, встать не могу, словно со стороны себя наблюдаю. Нина Михайловна мою беду быстро поняла, поэтому и заставила меня, после компота, еще ударную дозу кофе принять, -  немного легче сразу стало. Ноги почувствовала…
               Во время обеда мужчины вспоминали свои ратные подвиги. Особенно им запомнилось почему-то окончание войны, год сорок пятый. Потому что в то время они были вместе, вспоминали общие впечатления. Только Геннадий Кузьмич был просто танкистом, а отчим – инженером…
         Им обоим довелось воевать дольше многих: воевали они не только с Германией, но еще и с Японией, на так называемом Маньчжурском направлении, в 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко, которая наступала из Монголии в центр Маньчжурии. Это было рискованное решение, - впереди ждали Хинганские горы. 11 августа вся техника армии встала из-за отсутствия топлива, но «наши» использовали опыт немецких танковых частей: доставлять горючее танкам транспортными самолётами. 17 августа до столицы Маньчжурии, города Чанчунь, оставалось около ста пятидесяти километров. Первый Дальневосточный фронт уже сломил сопротивление японцев на востоке Маньчжурии, заняв город Муданьцзян. 17 августа 1945 в Мукдене советские войска взяли в плен императора Маньчжоу-Го Пу И, последнего императора Китая. 14 августа японское командование обратилось с предложением о заключении перемирия. Но военные действия с японской стороны не прекращались, через три дня Квантунская армия получила приказ командования о капитуляции, начавшейся  20 августа. Но приказ не сразу до всех дошёл, порой японцы действовали вопреки приказу. 18 августа началась высадка десанта на самый северный из Курильских островов...
           Советские войска заняли южную часть Сахалина, Курильские острова, Маньчжурию и часть Кореи. Основные боевые действия на континенте велись 12 дней, включительно по 20 августа. Однако отдельные стычки продолжались до 10 сентября, ставшего днем окончания капитуляции и пленения Квантунской армии. Боевые действия на островах закончились 1 сентября. Акт о капитуляции Японии был подписан 2 сентября 1945 года на борту линкора Миссури в Токийском заливе.
Слушала я их, слушала, даже почему-то спать захотела: бесконечное описание боёв да вкусной «фронтовой каши» меня утомило. Или это «Бенедиктин» так действует?
Захотелось мне что-нибудь умное ввернуть, показать свою начитанность. Спросила:
- Простите! А сколько же наших солдатиков полегло там? Известно ли количество жертв наших русских воинов? Почему-то нигде не встречала таких цифр…
- Принято считать, что «Безвозвратные потери» РККА составили около десяти  тысяч человек, - это мне отчим ответил. Он, в отличие от своего друга, казался практически трезвым, речь лилась так ровно, - даже позавидовала его выдержке. – Но, понимаешь, эти цифры, - официальные, то есть могут расходиться с реальностью. Возможно, было двенадцать, или пятнадцать, или двадцать тысяч погибших. Никто точно не скажет.
- Как же, - возражаю, - хотите сказать, что в учебниках – всё «враки»? И там цифры занижены? Но зачем, с какой целью?
- Чтобы показать, как хорошо, почти без жертв, мы можем бить врага…Знаешь, Зоя, по-моему, тебе нужно отдохнуть после обеда: глаза у тебя красные…
Хорошо, что не добавил: «И несёшь ты белиберду несусветную…»
        И Нина Михайловна отвела нас в симпатичную горенку, в которой всё было, как в старину: и рушники, и скатерть, и вышитые занавески. Только кровати стояли современные: металлические, с железными щишечками на спинках. А на кроватях – перины… Велела нам хозяйка отдыхать до ужина, сказала, что потом нас позовёт…
       Как брыкнулась я на кровать, в чем была, - в юбке с кофтой, - так немедля и уснула. И снов даже не видела: вреден ликёр «Бенедиктин», оказывается! Обычно мне всегда цветные сны снятся, в которых лечу над полями да лесами, по звездам…
         Проснулась: темно. Слышно сопение мамы на соседней кровати. Тихо встала. Куда, думаю, идти нужно? Ну, сами понимаете, - куда…Вышла из комнаты в полутьме, - где выключатели, не знаю, так и шла без электричества. Топ-топ, тихо иду, - слышу, где-то голоса раздаются. Прислушалась: в комнате передо мной, за прикрытой дверью, разговаривают дядя Семён и друг его. Не спорят, просто говорят. Интересно, думаю: неужели до сих пор про войну вспоминают? Приложила ушечко:
- Сема, все твои денежки у меня в целости и сохранности. Ровнехонько двенадцать тысяч, за десять месяцев. Вся твоя пенсия. Всё в почтовом конверте лежит, тебя дожидается. Одного не пойму: раз живёшь ты в законном браке с этой милой женщиной, - отчего бы тебе не оформить пенсию по фактическому местожительству? Ведь это же сколько мороки: бесконечно ездить забирать свои деньги, доверенности продлять, - зачем тебе это? Мне-то не трудно сходить на почту и получить твою пенсию, но зачем тебе лишние разъезды? Мы уже не молоды…
     Что ответил отчим, услышать не удалось: ответ его был тих, как шелест волны…
     В тот момент я еще не совсем протрезвела, но что-то в словах Геннадия Кузьмича показалось мне непонятным,  почти абсурдным. Но вечером трудно думать…