Декорации оживают

Декорации оживают…
Живое тает, уходит в небытие…
Фразы не дающие ничего –
выговаривать – не желаю!

Створки дней
с моллюском мозга,
нащупывающего в безнадежно-утраченном «нашем…»
прошлом,
губы шепчущие: «Милый!»  –

чушь с постылым,
за ней,
монстром –
реставрированного образа любимой,
павшей…

Или просто
прошедшей мимо.

Слово при миллионном повторе:
разрождается, вещественно ощутимым, смыслом –
сердцевина, суть, дух –
вложенные в слово изначально –
дают о себе знать –
проявляют признаки жизни –
в двух словах: семантика – материальна!

Так вот:
я не желаю
воскрешать –
данного и утраченного.

Я благословляю уход ушедшего.

Я строю своё стихотворчество на реальном
никогда не оставляющем...

Миллионно
выговариваю, произношу, молвлю –

молитвенно,
самозабвенно,
истово:

крона, крона, крона…

И она, стоящая заоконно,
шумящая, шепчущая, поющая
неумолчно днём и ночью,
присутствующая повсеместно,
во все периоды жизни моей
следящая за каждым моим движением:
открывает такие тайны,
рисует такие картины,
ваяет такие скульптуры,
вплетает в мозг мой такие
корневые глубины ветвистой
разлапистой думы, куда
там кому бы то ни было из
наделённых приговорённой к
распаду кожей, до такого
влияния на врастание в то, что сильнее
ада, дороже рая, я повторяю:
крона, облако, звездопад, снегопад,
снежинка, птица, дождинка,
почка, зерно – я рад, что слова
во мне, каждый раз, по новому
повторяются – друг с другом
перекликаются, хорошими людьми
населяются, как прекрасный
со знанием дела разбитый,
с любовью ухоженный сад,
любой чьё сердце сердцу мира
открыто может войти в него
и неубито захороводят вокруг
милых тени, не хлопнет калитка,
не зашипит змея, не появится
толпа с мечами и предательским
поцелуем они окаменеют у
бессонного ручья гордящегося
именем Кедрона, мир не
предающий, смерти не имущий –
каждой строчкой утверждаю –
как корни сада Гефсиманского,
неровной,
врастаю в то, что кровно.

Ещё раз скажу: не боюсь повториться –
одно и то же,
по всем венам струится –
расширенным нетленным словом…

Я не понимаю стихов, в которых:
моллюск, да улитка –
представляют род
человеческий,
заглядывая в рот
неодушевлённой бесконечности,
замыкаясь в раковинах заимствованных постановок речи,
окостеневших под знаком: «пост»
представляя собой всё тот же «изм»,
ползая по лабиринтам смысловых переносов,
проваливаясь в глоссы…

Говори, да не заговаривайся – мой девиз –
наворачивай, да знай, как: не нарезать криво…

Игра в прятки интеллектуальные, среди убивающего
за прямое слово –
не диво!

То-то пост.модернистов ныне
(пруд пруди!) развелось…

Вопию в пустыне
Евангельской традиции
и
миллионы имён легионом ангельским
обступают виски
земные
смыкаются над пульсирующим допотопной болью
хрупким теменем
и я
перестаю считаться,
с забывшим Бога, временем…
и
каждое моё слово – жажда слиться
с Именем –
вобравшим в себя –
все, достойные упоминания, произношения, выговаривания,
имена…

Мелкотравчатость не ставит точек –
над i
особенно,
заглавных знаков избегает –
глав не складывает…
Как трижды пропевший петел –
стара её новизна…

У костров враждебных – дремлющий –
повторяю: пепел, пепел, пепел..
и возрождаюсь Троей гомеровской –
(перепел оказавшийся фениксом)
нетленного перепевами вырывающийся
из обречённого на распад
руками ужасными вылепленного
сладкого сна…

Наг и сир,
но диктату небесному – внемлющий –
трясу головой – вытряхивая
бормотанье спящих квартир:
с банками, розами, жабами –
возлюбившими, непроточной водой, выдыхаемую гниль.

«Абы, кабы» карабасничающие
краснобайскими абракадабрами –
гиль!

Абстрактные тексты,
на помостах не роста,
наростами подкаблучными,
пантомимами смеха над горем, 
паясничая –
вязнут в не промешанном тесте,
коммерческим обусловленных обязанностей.

Аудитория их авторов –
на мониторе безвременья
временное мельтешение
муравьиного шрифта
копошащегося в разрешённом протесте
на санкционированном саблезубыми амёбами
месте.