Ивановы страдания

(иронический сказ в стихах)

Посвящается
Разлюбезной жене Светлане
и милым моему сердцу друзьям
Ивану и Рае Антоненко

Вступление.

Ох, не времечко, не время.
Былью бередить народ.
Враз, гляди, проломят темя,
За правдивый оборот.

Обойдёшься с кем не лестно,
Упекут навечно в глушь.
Сказка тем и интересна –
Молоти любую чушь.

Можно гнусно выражаться
И устраивать бардак.
Да и как тут обижаться,
Ежли сказочник – дурак!

Дураку закон не писан,
Так что дайте только срок,
Каждый в сказочке описан
Будет с головы до ног.

Ой, Рассеюшка, Рассея!
Покосившийся плетень.
Кто, да чем тебя не сеял,
А растёт одна лишь хрень.

То ли сглаз, какой в народе,
То ли порча? Не пойму!
И народец умный, вроде,
А живёт не по уму!

Раньше как? Трудись на славу,
Да не покладая рук!
А теперича халяву
Полюбили все вокруг.

Кто попортил наше племя?
То ль кислотные дожди,
То ль неправедное время,
То ль беспутные вожди?
Может быть канцерогены,
Да безмерное питьё
Погубили наши гены,
Испоганили житьё.

Где душевность? Где культура?
Под хвостом они у пса!
Что взамен? Взамен халтура,
Шоу-бизнес, да попса.

Всё в мечтах об изобилии
Мы проводим битый час.
А вот Боженьку забыли,
Вот и он забыл о нас.

Я же, не поддавшись лени,
Весь в смирении и любви,
Припадаю на колени:
«Господи, благослови!

Всё Владыка в твоей воле,
Пособи же мне в одном –
Написать смешней о боли
И больнее о смешном».



Страдание первое

Велика моя держава,
Широка моя страна.
Сверху вниз, да слева вправо
Не измерить ни хрена.

Да и надо ль её мерить,
Всё равно ведь не обнять.
Нам в Рассею нужно верить,
Раз уж не дано понять.

Разудалые просторы,
Злато нив, да синь озёр,
Солнцем залитые боры,
Пики величавых гор.

Всем богата мать-землица.
Всем горазда угодить.
Тут бы в пору расселиться,
Да детишек наплодить.

Отчего не жить народу
Припеваючи в стране?
Но народ от года к году
То в похмелье, то вовне.

Вот в такой стране прекрасной,
В лучшей, так сказать, из стран
Незаслуженно несчастный
Жил певец Иван Дюран.

Ликом не благообразен,
Статью же не обделён.
Словом, и не безобразен,
Но и не Ален Делон.

Волос тёмный, нос нормальный
Без горбинки, не кривой.
Лоб высокий, взгляд нахальный,
Подбородок волевой.

Уроженец Волго-Вятский,
Неприученный грустить,
Он умел по-залихватски
Песни петь, да водку пить.

Ловко шпарить на баяне
Научил его отец,
Сам не ведая, что в Ване
Спит недюжинный певец.

Вроде бы и голос слабый,
Но он так им подвывал,
Что растроганные бабы
Шли за ним на сеновал.

Мужики за это били,
Но не сильно – музыкант!
Так по своему любили
Ванькин певческий талант.

Ведь никто не мог, хоть тресни,
Окончательно понять,
Как вот так, простою песней
Прямо до нутра пронять.

Душу вынуть без остатка,
Развернуть, потом свернуть.
Чтоб могла душа-загадка
Посмеяться и всплакнуть.
Свадьба или новоселье,
Новый чин, иль юбилей,
Всюду слышно сквозь веселье:
«Ванька, пой!», да «Ванька, пей!»

Так и спился бы, бедняга,
Весь бы выгорел дотла.
Почитая, почти что, брага
В жилах Ванькиных текла.

На удачу, не иначе,
Когда был певец не пьян,
Встретился ему казачий,
Но без войска, атаман.
 
Он и сам порою смело
Рвал меха, да мял лады.
Пел истошно, то и дело
Добавляя: «Ёхайды!»

Внешне, вроде, полный дурень,
Но внутри большой хитрец.
Он образовал свой курень
В стольном городе – Москвец!

Кем в столице атаманил
Атаман, Иван не знал.
Но, видать, была в кармане
Атамановом казна.

Что там деньги. Вот искусство
Атаман ценил всерьёз.
Не скрывая свои чувства,
Не стесняясь горьких слёз,

Поднимал он рюмку с водкой
За талант, само собой.
Да орал лужёной глоткой:
«Ванька, пей!», да  «Ванька, пой!»

Взяв с утра опохмелиться
Пару ящичков пивца,
Атаман повёз в столицу
Волго-вятского певца.

Опохмел – святое дело.
Сам себе сказав: «Держись!»,
Наш герой легко и смело,
Зачеркнул былую жизнь.
После выпитого пива
Жизнь казалась хороша.
И в мечтах неслась красиво
Похмелённая душа.

Не приемля, что бывает
Иногда всё вкривь, да вкось.
Душу русскую ласкает
Непременное «авось».

Сладится, авось, срастётся,
Всё, что раньше не срослось.
Вряд ли посильней найдётся
Вера, нашего «авось»!

Проскользнула иномарка
Сквозь еловые столбы…
Задремал Иван, подарка
Ожидая от судьбы.

Эх, судьба, судьба-злодейка
Объегорит, как пить дать.
По всему видать – еврейка.
Стерва – по всему видать.

Человеческая доля
Извернулась крендельком.
Где встречают хлебом с солью,
Где увесистым пинком.

Где – перинка, где – ухабы!
Не уйти нам от судьбы.
Кабы ведать! Знать бы кабы!
Словом, кабы, да кабы.

Поскакала жизнь людская
Скособоченным мячом…
Ванька спал, слюну пуская
Атаману на плечо.


               
Страдание второе

Стольный град гудел, как улей,
Надрывая голоса.
Телебашни, как ходули
Утонули в небесах.

Затхлым духом обдавая,
Звонкой денежке взамен,
Поглощал людей, зевая,
Жадный Метрополитен.

Пухли улицы, бульвары,
Словно вены на ногах.
Транспорт всякий: новый, старый
Тарахтел, гудел и пах.

В этом смрадном изобилье
Злобно зыркал красный глаз,
Тормозя автомобили
Много, много, много раз!

Смог кривил прохожих лица,
Отравляя суть вещей.
В общем, пучило столицу,
Как от прошлогодних щей.

Да и шутка ли, народу
Сколь наехало сюда.
Да в столице столько сроду
Не бывало никогда.

Украинцы, молдаване,
Уроженцы южных гор,
Средней Азии дехкане –
Все на шапочный разбор.

Прут из Дальнего Востока
Так, что удержать нельзя
Нескончаемым потоком
Узкоглазые друзья.

Все они, как говорится,
Что там истину скрывать,
Будут искренне трудиться –
Торговать, да воровать!

От такой крутой закваски
Только клизмою спасать.
Запашок, не то, что в сказке…
В триллере не описать.

Кто квашню на тесто ставил
Вспоминать какой расчёт?
Как гласит одно из правил:
Кто поставил, тот печёт.
Покупай народец смело
Пирожки за полцены.
А кому, какое дело,
Чем они начинены!?

Пирожок – сытнее фруктов,
Обязательный продукт.
Что с того, что из продукта
Мясо в наглую крадут?

Без разбору человеки,
Не жалеючи гроши,
Покупают чебуреки,
Уплетают беляши.

На ходу, давясь самсою
Возмутительно сырой,
Окружающей красою
Любовался наш герой.

Гулко бухало сердечко.
Ванька явно понимал,
Что, собравшись на крылечко
Покурить,  попал на бал.

В окружении прохожих,
В направлении афиш,
Он шагал слегка похожий
На матёрый русский шиш.

На афишах слева справа,
Сверху вниз и снизу вверх,
Сплошь признание и слава,
Популярность и успех.

Стать известным, знаменитым
Нам желаннее всего.
Чтоб кричали вслед: «Иди ты…
Это ж этот, как его!?»

Чтоб в кафе в спортивном зале,
Все вокруг до одного
Непременно узнавали:
«Это ж этот, как его!?»

Деньги, девочки, букеты
Опьяняющих цветов.
И журналы, и газеты:
«Вот он, как его, каков!?»
Чтобы звёздная тусовка,
Телевидение, кино.
Раз – и все наизготовку!
Слава! То-то и оно.

Слава - подлое лекарство,
С каждой дозой всё нужней.
Слава – сказочное царство,
Где ты всех царей важней.

Славу пьёшь - не видно донца.
Медных труб коварен звон.
Вот он – ТЫ, подобный солнцу!
Чемпионов чемпион!

Сладкозвучным пением славы
Ты не очень дорожи.
Слава, словно бес лукавый
У тебя ворует жизнь!

Жажда славы нас торопит
На великие дела.
Жажда славы – шило в жопе!
И морковка для осла!

Но пока Иван не ведал
Этих мудростей простых.
Он считал, что до победы
Где-то около версты.

Атаман – мужик конкретный,
Слово данное держал.
Где-то сунул незаметно,
Где-то властно поднажал.

Звякнул, встретился, уважил,
Приголубил, отодрал.
В общем, чистенько, без лажи
Увертюрку он сыграл.

Подыскал «спецов» покруче,
И, как следствие, итог –
Ваньку учит самый лучший
По вокалу педагог.

Хореограф современный:
Лысый, маленький, худой.
С нейдущей откровенно
Козлетонской бородой.
Рвутся в гости с новой песней
Композитор и поэт,
Чьих имён, поди, известней
Попросту в столице нет.

Музыканты, фонограммы,
Запись в студии весь день.
Клипы, съёмки для рекламы
И подобнейшая хрень.

Начался процесс раскрутки.
У артистов и певцов,
Так же, как у проститутки –
Покажи товар лицом.

Ванька парился, старался,
Надрывался и потел:
То в шпагате разъезжался,
То до посинения пел.

Повторял одно и то же,
Если нужно по сто раз.
Стал похож на кости с кожей
Хоть те в профиль, хоть в анфас.

Глядя на такие штучки,
Атаман твердил своё:
«Ты ж совсем дойдёшь до ручки!
Трудоголик ё-моё!»

Ванька вяло улыбался,
Да плечами пожимал:
«Да вот, малость задолбался.
Но ей-богу, не устал.

Я хоть мелкий, но двужильный!
Да на мне пахать, пахать!»
«Всё! Кончай базар дебильный!
Завтра едем отдыхать!» –

Атаман сказал – отрезал,
Словно шашкой рубанул.
Ванька, поразмыслив трезво,
Утвердительно кивнул.

Отдыхать! Какое слово!
Мы всерьёз признать должны, –
Отдыхать всегда готово
Население страны.
Но не буднично и тихо,
Будто в тряпочку дыша,
А размашисто и лихо,
До последнего гроша.

В ресторане, где цыгане
И шампанское рекой,
Чтобы булькало в стакане,
Да гитара под рукой.

Впрочем, это раньше было.
Имидж новый на лицо:
Пепси, экстази, текила,
Голый пуп, в пупе – кольцо!

После наблюдений многих,
Я открыл одну черту:
Отдых разный, но в итоге, –
Шум в башке, сортир – во рту!

Отдых представлялся Ваньке
Приблизительно таким:
В кабаке, а лучше в баньке,
С криком: «Хорошо сидим!»

В запотевших рюмках водка…
На газетке, на столе
В масле золотом селёдка,
Предпочтительно филе.

Хруст проквашенной капустки
Звону рюмочек в ответ…
Отдых – водки и закуски
Соблюдённый паритет.

Ну, не могут наши люди,
Как в Америке гулять,
Чтоб, простите, «хе» на блюде,
Да в бокале граммов пять.

Атаман, лихой гуляка,
Водки выпить не дурак,
В этот раз решил, однако,
Отпуск провести не так.

По-культурному, без спешки,
Лета выхватив кусок, –
Только пиво и орешки,
Море, солнце и песок.
Новомодные курорты
Опостылели ему.
Он решил: «Да ну их к чёрту!
Будем отдыхать в Крыму».

Ванька дальше речки Вятки
И не духом, и не сном,
Где купался без оглядки
Голозадым пацаном.

Где мечтал о дальних странах
Возле бани на дровах,
О морях и океанах,
Об открытых островах.

О сокровищах, пиратах,
Кораблях и парусах!
Жаль, что в детство нет возврата
Даже хоть на полчаса.

Говорят мечтать не вредно,
Но ничтожны и пусты
Жизни прожитые бедно –
Без полёта, без мечты!

Явный шанс увидеть море
Ванька предпочёл всему.
И возможность эта вскоре
Предоставилась ему.

Но не будем торопиться,
Рассыпая слов горох.
Спешка ведь, как говорится,
Хороша при ловле блох.

Мне же вовсе не пристало
Вторить прихоти стиха,
И скакать куда попало,
Как голодная блоха.
 
Для меня порядок в деле
Слаще мёду и халвы…
Чуть, гляди, не проглядели
Окончание главы.

      



Страдание третье



Вот пишу я небылицы
Тонким пёрышком в тетрадь,
А до моря от столицы
Вовсе не рукой подать.

Чтоб обжегшись об медузу,
Непотребно голосить,
Надо сутки по Союзу
Бывшему поколесить.

Дорогущие билеты
Прикупив в СВ-вагон,
Атаман с Иваном в лето
Начинали свой разгон.

Поезд плавно припустился
Жернова вращать свои…
Атаман перекрестился:
«Ну, Господь, благослови!»

После паузы короткой,
Как-то, вдруг, само собой,
Появились рюмки с водкой
И закуска на убой.

Атаман слегка погладил
Барельефность хрусталя,
И сказал: «Не пьянства ради,
А скорей здоровья для.»

Вслед за поглощённой первой
Пропустили по второй.
«Мир - бардак, все бабы – стервы!» -
Подытожил наш герой.

Атаман с досады крякнул
И в ответ сказал: «Сынок!
Ты, прости, конечно, вякнул,
Как серпом про между ног!

Ты вот Ванька славный малый,
Только всё одно – дурак!
В жизни ты ещё, пожалуй,
Знать не знаешь, что да как.

А тем более, чтоб женщин
Ты при мне не поносил.
Женщина, она не меньше,
Чем богиня на Руси!

Да печальней бабьей доли
Нету повести в веках…
Станешь стервой поневоле
При таких то мужиках!

Что ты смотришь изумлённо?
Ход реальности таков,
Что на двадцать миллионов
Подходящих мужиков

Миллион торчит от «дури»,
Превратив мозги в желе:
Часть покамест травку курит,
Часть давненько на игле.

Миллион гниёт на зоне:
Кто за дело, кто – за так.
Что поделаешь, в законе
Нынче полный кавардак.

И, конечно, как обычно,
Полагается учесть
Алконавтов горемычных
Миллионов пять иль шесть.

Вижу, Ванька, эти речи
Впрямь тебе не по душе.
Согласись, что недалече
Мы ушли от алкашей.

Вот сидим, вкушаем водку,
Заедая огурцом.» –
Атаман, взглянув на «сотку»,
Искривился всем лицом. –

«Ну, когда ж мы этой дряни
Обопьёмся, наконец.
Ведь у нас же всё по пьяни:
И в тюрьму, и под венец.

Так что, Ванька, бойся Бога,
Баб винить во всех грехах!
Корень зла то неглубоко –
В нас с тобою, в мужиках!
Русских женщин ценят в мире
Хоть те немец, хоть еврей.
Наши бабы сердцем шире
И фигурою добрей!

Эх! Бывало в своё время
(Ты то не был и зачат)
Чуб взъерошишь, ногу – в стремя,
И на ферму до девчат.

Что греха таить охочим
Я до девок был всегда…
Где ж вы пламенные ночи,
Молодецкие года.» –

Атаман усы пригладил,
Вилкой колбасу поддел,
И в свое былое глядя,
На глазах помолодел. –

«Знаешь, как-то на Урале,
Я решал свои дела.
У меня такая краля
Полюбовницей была.

То ли Лера, то ли Вера,
Позабыл. Не обессудь.
Но, что пятого размера
У неё имелась грудь,

Это, братец, также точно,
Как и то, что ты – дурак!
Я такой фактуры сочной
Сам не ожидал никак.

Вот гляжу само собою
Я на этот урожай.
А в башке: «Орудие к бою!
Боевыми заряжай!» -

Мыслю: «Как бы затесаться
В окруженье «яки тать»?
А она: «Вы записаться,
Или просто почитать?»

Да, Иван, библиотека –
Это не халам-балам!
Для любого человека
Самонаипервейший храм!
Я поближе наклонился,
Взгляд ответный подловил,
И сказал: «Я б насладился
Книгой о большой любви!»

Вижу, между нами искра
Проскользнула, как гюрза.
Лера-Вера тут же быстро
Отвела свои глаза,

Мягко бюстом покачнула…
Колебанья сосчитав,
Я вздохнул. Она вздохнула:
«Вот. Читали?» - «Не читал!»

И хоть я тогда, признаться,
Был начитан кое-как,
Смог, однако, догадаться, –
Мопассан – хороший знак.

Больше всё же по наитью
Я ловил тогда момент.
Дело близилось к закрытью,
Опустел абонемент.

Я сидел, как на иголках,
Озабоченный весьма,
А она пошла по полкам
Книг рассовывать тома.

– «Может, вам помочь, хотите?
Может, я на что сгожусь? »
– «Есть желанье, помогите.
Так и быть не откажусь».

Вслед за нею книжек стопку
Я носил, лишаясь чувств,
То оценивая попку,
То колышущийся бюст.

И уже совсем не чаял
Напроситься к ней на чай,
Но она сказала: «Чаю
Не хотите ль невзначай.»

Чай с малиновым вареньем
Мысли томные будил,
Провоцируя горенье
Нестерпимое в груди.
Возбуждённый выше нормы,
Я вспотел до потрохов,
Жадно впитывая формы
Вместе с запахом духов…»

Атаман едва заметно
Воздух потянул сильней,
Уловить пытаясь тщетно
Аромат далёких дней.

Ванька продолженья жаждал,
А верней сказать, конца.
Любопытственная жажда
Донимала молодца.

«Что там дальше? Что там дальше?» -
Ванька пауз не терпел,
Но рассказчик, вдруг, без фальши
Мелодично захрапел.

«Спит!» - Иван вздохнул досадно –
«Вот ведь старый аморал
Понаврал! Но как же складно
И забористо наврал!»

На столе оставив свинство,
Рассудив: «А на фига!?»
Ванька ощутил единство
Головы своей и сна.

И всю ночь, как та химера,
Что коварнее всего,
Грудь огромного размера
Ускользала от него!


Страдание четвёртое


Утро выдалось на диво
Омерзительным, увы.
Оба поправлялись пивом,
Боль гоня из головы.

Атаман кряхтел и охал,
Требовал холодных щей.
Ваньке тоже было плохо,
Хуже некуда вообще!

Эх, железная дорога!
Что за варварская суть:
Если водки будет много –
То короче будет путь.

Ванька щупал то и дело
Свой неадекватный лоб…
Чем-то явственно смердело –
Проезжали Перекоп.

За окном тянулись степи,
Серебрились тополя.
Чем тебе не благолепье?
Чем не райская земля.

Легендарная Таврида,
Крым, короче говоря.
Говорят сама Киприда
Тут бывала «на морях».

Греческий, а может римский
Подвозил богиню чёлн.
И она на берег крымский
Выходила в пене волн.

Ванька вскоре замечтался,
Глядя в высохшую даль.
Атаман ворчал, метался.
Атамана было жаль.

Почему так происходит?
Кто способен дать ответ?
Вроде сказка на подходе,
А восторженности нет.

Вот уже и фея рядом;
И удачливый финал.
Но становишься, вдруг, гадом –
Не поеду я на бал!

То ли души человечьи
Так устроены смешно,
Что впадать в противоречье
Нам с собою суждено.

То ли жизнь такая штука,
Что хоть плюйся, хоть кричи!
К Богу ломимся без стука,
А в бордель всегда стучим.
И стоим в недоуменье
За мгновенье до мечты,
Сознавая неуменье
Перейти с Судьбой на ты.

Философствовать с похмелья?
В этом вправду что-то есть!
Как известно, от безделья
Мыслей в голове не счесть.

О земном круговращенье
И о смысле бытия,
О превратностях общенья
И искусстве пития.

Разобраться в мыслях умных
Ванька быстренько успел.
И устав от них безумно,
Вдруг, тихонечко запел.

Затянул легко и нежно,
Ноты звонкие сплотив
В удивительно-безбрежный
И тоскующий мотив.

О раздольно-вольном поле,
О туманах над рекой.
И о незавидной доле –
Потерять навек покой.

О любви неразделённой,
О предательстве и лжи.
И о маках раскалённых
Посреди кипучей ржи.

Ванькин голос становился,
Как Вселенная большим,
Словно он не пел – молился
За спасение души…

Поезд дёрнулся, споткнулся,
Будто кто сорвал стоп-кран.
Виртуозно матюгнулся
Потрясённый атаман.

Пробежала проводница,
Агитируя народ
Просьбами посторониться,
Не загромождать проход.
А народ наш, между прочим,
Лучше не предупреждать,
Если он чего захочет,
Как ему того не дать.

Скажем так: в Рассее люди
(Анекдот, не анекдот)
Но, как говорится, любят
Делать всё наоборот.

Ради собственного мненья
Голым задом на ежа
Русский сядет непременно
И затихнет не дрожа.

Цирк, ей-богу! Но конкретный
Аргумент у нас в ходу.
Нам бы плод! И чтоб запретный!
И чтоб не в своём саду!

Как индейцы, что в дозоре,
Грозно в прерию глядят,
Все столпились в коридоре,
Созидательно галдя.

Версий разных было много,
Но сходились все в одном,
Что железная дорога
Нынче форменный дурдом.

Ни билетов, ни комфорта,
С расписаньем чехарда.
И сомнительного сорта
Фирменные поезда.

Атаману полегчало.
Сносный вид придав усам,
Он прошёлся для начала
Мимо двух приятных дам.

Убедившись, что замечен,
Он с одной заговорил.
Был загадочен, сердечен,
В меру умничал, острил.

Час, наверное, не меньше,
Всё же поезд простоял.
Атаман одну из женщин
Совершенно обаял.
И ведя её, прилежно
Ухватив под локоток,
Он Ивану молвил нежно:
«Погуляй ещё чуток».

Дверь закрылась на защёлку
Перед Ванькиным мурлом.
Ванька лишь зубами щёлкнул
На невиданный облом.

Но подумав, что негоже
Обижаться на козлов,
Он изобразил две рожи
На окошке пыльном зло.

Кое-что слегка подправил.
Улыбнулся, и в момент
Атамановой добавил
Всем известный элемент.

Получилось очень даже!
Но предчувствуя успех,
Он в художественном раже,
Позабыл про вся и всех.

И не знал, что за процессом,
Пальцы рук в замок сцепив,
Наблюдала с интересом
Девушка лет двадцати.

Ниже среднего росточек,
Русая копна волос,
Платье в меленький цветочек
Среди множества полос.

Позолоченная кожа,
Изумрудные глаза;
Пара солнечных серёжек
И кулончик – стрекоза.

Кашлянув неосторожно,
Девушка сказала: «Ой!» –
И спросила: «Вы художник?»
Ванька дёрнул головой.

Свой шедевр с окна стирая,
Не сводя с девчонки глаз,
Ванька вновь услышал: «Рая!
Так меня зовут, а вас?»
Наш герой лишился речи.
Просто вдруг не стало слов.
Он стоял, как тот разведчик
На допросе у врагов,

У которого секретов
Огроменный чемодан.
Но притормозив с ответом,
Всё же выдавил: «Иван!»

Справившись с нелепой дрожью,
Он добавил наконец:
«Я нисколько не художник,
Я скорей всего… певец».

– «Надо же, как интересно?» –
Взгляд у Раи потеплел.
– «Я пока что неизвестный» –
Ванька густо покраснел.

И доходчиво довольно
Стал рассказывать о том,
Что уже записан сольный,
Ванькин, стало быть, альбом.

Чтобы сделать речь весомей,
Он вовсю лепил понты,
Убеждая, что в альбоме
Есть конкретные хиты.

Рая верила охотно,
Рассуждая в свой черёд,
Что «попсятиной кислотной»
Задурили весь народ.

Ванька вяло соглашался,
Проклиная небеса.
Ведь альбом, что записался,
Сплошь и рядышком – попса!

Разговор струился плавно,
Как спокойная река.
Говорили то о главном,
То о сущих пустяках.

О политиках, о моде,
О друзьях и о себе,
Об изменчивой погоде
И превратностях в судьбе.
Шаг за шагом расширяя
Информационный круг,
Наш Иван узнал, что Рая
В детском садике музрук.

Что работает с любовью,
Что в общении легка,
Обитает в Подмосковье
И не замужем… пока.

Поболтать мы очень любим, -
В этом нам не отказать.
Ну и пусть. Хорошим людям
Есть друг другу что сказать.

За беседою промчался
Час, как быстролётный сон…
Поезд ехал. И качался,
Словно лодочка вагон.

Вдалеке сходились рельсы,
Спины дыбили мосты.
Кучерявились, как пейсы
Неизвестные кусты.

Громоздились в кучи тучи,
Полуостров оцепив.
Поезд, будто гад ползучий
Серебрился по степи.

И казалось, в этом мире
Всё доступно и легко,
Словно дважды два – четыре,
Словно пара пустяков.



Страдание пятое

Симферополь встретил ливнем,
Треском вспугнутых зонтов,
Разноцветностью павлиньей
Туристических обнов.

Мокрыми насквозь цветами,
Пахнущими на грозу.
И рекламными щитами:
Ялта, Коктебель, Гурзуф…

Несмотря на дождь немалый,
Среди прибывших людей
Суетились, как шакалы,
Зазывалы всех мастей.

Предлагали в разной мере:
Кто бунгало на семь душ,
Кто отдельный рай в пещере
С холодильником к тому ж.

Хитро щурились таксисты,
Бдительно, без лишних слов,
Выбирая по мясистей
И поденежней ослов.

Атамана с Ванькой ждали.
На плацдарме, где фонтан,
Наши парни увидали
Крупный банер: «Атаман».

Вскоре их повёз блестящий
Темно-серый «шевроле»
По загадочно молчащей,
Полной таинства земле.

Изощрённо вилась трасса –
Повороты, спуск, подъём –
Вдоль лихого буйства красок,
Свежее вымытых дождём.

Атаман храпел истошно,
Пародируя мотор.
Ванька наблюдал в окошко
Появленье Крымских гор.

Километры пролетели
Незаметно, как всегда.
Тормознули у отеля,
Как крутые господа.

Впрочем, право, неуместно
Слово «как», пожалуй, тут.
Атаман, ведь, как известно,
Был на самом деле крут.

Обустроились не хило –
В двух соседних номерах.
И хоть это был не Хилтон,
Но уж и не конура!
Окна выходили в море,
Где практически весь день
Красовались на просторе
Все, кому того не лень.

Атаман взглянул радушно
И спросил: «Ну? Как тебе?» -
И к ответу равнодушный,
Подытожил – «Коктебель!

Что стоишь с тоской во взоре?
Охренел? Так и скажи!
Красота! Айда на море!
Прожигать людскую жизнь!»

Кто, скажите, нас осудит,
Что ума то с гулькин нос?
Кто да как! А наши люди
Отдыхают на износ!

То в воде до посиненья,
То на пляже до красна.
От самих себя спасенья
Не найти нам ни хрена!

Ну, вот нет в нас чувства меры!
Развлечения любя,
Мы совсем, как изуверы
В отношении себя!

Отдыхалось вроде клёво,
Но, как говорят врачи.
После отдыха такого
Впору организм лечить!

Ванька сразу же дорвался.
От свободы одурел.
Вмиг до глюков накупался
И уверенно сгорел!

Мазали его всем миром -
По методике и без –
Кремом, водкою, кефиром,
Но он всё-таки облез.

И по этой вот причине
Весь в унынье и тоске,
Как положено мужчине,
Восседал он в кабаке.
Ел какой-то рыбы печень,
Пил вино, само собой,
Наблюдая, как под вечер
Расколбасился прибой.

Мест свободных стало меньше,
Наполнялся ресторан.
В обществе двух стройных женщин
Появился атаман.

Девушки в нарядах пёстрых
Ослепляли мишурой.
«Как похожи! Видно, сёстры» –
Догадался наш герой.

Сели все за Ванькин столик.
Атаман представил фей:
«Это – Маша, это – Оля!
Это – Ваня – мой Орфей!

Ус даю на отсеченье,
Перед нами, господа,
Всерассейского значенья
Восходящая звезда!

Вот таких, как он людей то
Исключительно ценю…
Где тут списочек блюдей то?
Я хотел сказать меню!»

Атаман читал, а леди
Хохотали невпопад,
Предвкушая горы снеди
И коньячный водопад.

Атаман их ожиданья
Оправдал и тем, и тем.
Так что юные созданья
Рассупонились совсем.

Пили часто, ели много,
Не скрывая аппетит.
Если дама длиннонога,  –
Ей мужчина всё простит.

Бегали официанты,
Транспортируя заказ,
Подключались музыканты,
В микрофон бубня: «Раз! Раз!»
Бодро грянули аккорды,
Зал в экстазе завизжал,
Но солист – бухая морда –
Пел противно и лажал.

Атаман с угрюмой рожей
Возмущённо засопел.
Леди возмущались тоже:
«Лучше бы вообще не пел!»

Но солист ещё сражался,
Завывая о своём.
Атаман не удержался:
«Всё, Иван, пойдём споём!»

Музыкантов взял без боя,
Неуёмный атаман,
И, блеснув слезой скупою,
Тихо молвил: «Пой, Иван!»

«То же, только в до-миноре» –
Ванька разобрался влёт…
И умолкло даже море,
Слушая, как он поёт!

Публика была в восторге,
Раздавались: «Браво! Бис!»
И, как водится, в итоге
Все шикарно напились.

Ванька пел за песней песню –
Благо был запас большой –
С каждым разом всё чудесней,
Исключительно с душой.

Всё закончилось банально:
Потеряв былую прыть,
Коллектив инструментальный
Ни играть не мог, ни пить!

Ваньку все благодарили,
Не жалея пьяных слёз.
И на брудершафт с ним пили
Лобызательно взасос!

Смесь горючую истратив
(Чтоб ни другу, ни врагу)
Атаман лежал в салате,
Как в ромашках на лугу!
Атамановы девицы,
Одинаковы с лица,
Словно две голодных птицы
Налетели на певца.

Не способный защищаться
В изумлении большом,
Он отправился купаться
Непременно нагишом.

Море чёрное будило
Чувства чёрные в крови.
Девкам скулы посводило,
Так хотелося любви.

Чтобы истину уважить,
Согласитесь, господа, –
Кто же о любви на пляже
Не мечтает никогда?!

Море чтоб плескалось кротко,
Ветер чтобы в голове,
И чтоб рядышком красотка,
А ещё бы лучше две.

В описаньях томной неги
Я особо не мастак.
Что там деялось на бреге
Догадаетесь и так.

Я ж ретируюсь стыдливо
И на авторских правах,
Предлагаю выпить пива,
Сделать паузу в словах.


Страдание шестое


Вижу, вижу, мой читатель,
Критики ты точишь нож:
«Ванька, ладно уж, - предатель,
Но и автор-то – хорош!

Нет для авторов закона,
Чтобы всё сходило с рук!
Где девчонка из вагона?
Эта… как её… музрук?

Почему о ней ни слова?
Недосмотр или обман?
Автор, видимо, хреново
Творческий составил план»!

Критику люблю я шибко,
И сказать непремену –
«Признаю свою ошибку,
Сознаю свою вину».

Рая и её подруга
Отдыхали в Судаке.
Без особого досуга
И от пляжа вдалеке.

Пусть идти далековато –
Экономия в деньгах!
В детском садике зарплата
Сами знаете – не ах!

В покосившейся пристройке,
Где сквозь щели виден свет,
Ждали их стальные койки
И облупленный буфет.

Рядом с ними в том же стиле
Громоздился ряд хибар.
Там с детишками ютились
Несколько семейных пар.

Кухня общая с навесом,
С дюжиной сидячих мест,
Где обычно с интересом,
Наблюдают: кто что ест.

Среди прочего комфорта:
Красный газовый баллон
Для плиты о двух конфорках,
Холодильник «Апшерон».

Вместо чайного сервиза
Вглубь серванта водворён
Чёрно-белый телевизор
Незапамятных времён.

Душ  на две персоны разом,
Нагреваемый жарой.
И клозет без унитаза,
Но с огромною дырой.
Смех, поверьте, тут не кстати!
Не сочтите за труды, -
Посидите на шпагате
При справлении  нужды.

Пансион такой едва ли
Вам понравился б… А зря.
Между прочим, мы живали
И похуже «на морях».

Словом, Рая и подруга
Сэкономили вдвойне,
Подыскав себе лачугу
По приемлемой цене.

Выслушали терпеливо
Ряд хозяйкиных идей:
Относиться бережливо
К свету, газу и воде.

В холодильнике с едою
Дверцу закрывать плотней…
И хоть дело молодое,
Не водить к себе парней.

Одолев вполне успешно
Этот вводный инструктаж,
Наши девушки поспешно
Улетучились на пляж.

Рая море обожала.
Восхищенья не тая,
К волнам пенистым бежала:
«Здравствуй, море! Вот и я»!

Становились с каждым шагом
Всё роднее берега,
И как верная дворняга
Море ластилось к ногам.

Без особенной заминки,
Чуть от моря удалясь,
Девушки прошли в кабинки –
Приодеться, оголясь!

Чтоб затем с невинным видом
Прогуляться вдоль песков,
Откровеннейшим «прикидом»
Возбуждая мужиков.
Но не только лишь наряды
Появившихся девиц
Так приковывали взгляды
Важных мужественных лиц.

Сотрясали их до самых
Селезёнок, словно шторм,
Две рельефных голограммы
Полуприоткрытых форм.

Вот такие вот пройдутся
Шоколадки с миндалём –
И сердца мужские бьются
Низкопробным хрусталём.

Ох, увлёкся я, похоже,
Да к тому ж других увлёк!
Но ведь я мужчина тоже,
Хоть и автор этих строк.

Буду стоек я отныне,
И замечу, наконец –
Наши с вами героини
Не ловцы мужских сердец.

Правда, поздно или рано
Всем влюбиться суждено.
На курорте до романа
Лишь мгновение одно.

А пока, пускай беспечно
Порезвятся на волнах…
Счастье так же быстротечно,
Как и сновиденье в снах.

Чтоб не разводить тут, право,
Умных мыслей канитель,
Я не мудрствуя лукаво,
Перепрыгну в Коктебель.

Где, как огурец, зелёный,
И смурной, как нелегал,
Бесконечно утомлённый,
Ванька унитаз пугал!

Был изрядно он всклокочен,
Основательно помят,
Весь в отметках бурной ночи
С головы до самых пят.
В номере была картина
Под названьем натюрморт:
Недовыпитые вина,
Недопоглащённый торт.

Корки, фантики, огрызки,
Шоколада плиток пять,
Да на всех обоях брызги,
От шампанского, видать.

На Ивановой постели,
Где вершились все дела,
Возмутительно белели
Чьи-то женские тела.

Кто они? Зачем? Откуда?
Ванька понимал с трудом.
Он похож был на верблюда
С обезвоженным горбом.

Девушки зашевелились,
Пробуждаясь ото сна.
«Здорово повеселились!» –
Промурлыкала одна.

Обе – свежие, как розы
В перламутровой росе,
Словно их метаморфозы
Не касаются совсем.

Ванька заливал водицей
Внутриполостную сушь.
А тем временем девицы
Посетить решили душ.

Звали и его с собою.
Он, однако, не пошёл.
– «Ладно, Ванька, чёрт с тобою!
А поёшь ты хорошо».

Леди быстро освежились,
Накидали макияж,
Вместе с Ванькой похмелились
И отправились на пляж.

Наш певец вздохнул устало,
Рюмку водки накатил.
Рассудив, что будет мало
Алко-ритм повторил.
Вслед за явным облегченьем
Стала грусть одолевать.
Нашим людям – в развлеченье
С перепою горевать.

Вразумительно и внятно
Попенять своей судьбе.
Всякий знает, как приятна
Жалость к самому себе.

Всякий тщательно лелеет
Эту истину, любя:
Что никто не пожалеет
Окромя тебя тебя.

Но Иван решил: «Не стану
Жалобиться!» – и не стал.
Постучался к атаману
Тот куда-то умотал.

Ванька черканул записку,
Так, мол, Атаман, и так,
Отправляюсь в путь неблизкий –
На экскурсию в Судак.

В десять тридцать от причала
Белоснежный теплоход,
Распугав гудками чаек,
Набирал помалу ход.

Вроде бы и не штормило,
Но Ивана, как назло,
Откровенно разморило
И конкретно развезло.

Нет. Не то чтоб стало плохо,
Но клонило так ко сну,
Что он, рот открыв, поохал
И немедленно уснул.

Барражируя вдоль суши,
Он решительно проспал:
И вулкан, давно потухший,
И фигуры чёрных скал.

В Судаке к подаче трапа
Был разбужен наш плейбой
Омерзительнейшим храпом,
Издаваемым собой.
Не совсем осознавая,
Что к чему и почему,
Он сошёл на пирс, зевая,
И поплёлся по нему.

Надо же, опять нелепость!
Ванька явно не хотел,
Но рассматривая крепость,
На кого-то налетел.

Девушка в очках и шляпке
Тоненько сказала: «Ой!»
И, оставив пирсу тапки,
Очутилась под водой.

Ошарашенный моментом,
Ванька выдал: «Твою мать…»
Тапки прихватил, зачем-то,
И нырнул её спасать.

К счастью девушка держалась
Очень сносно на воде.
Так что вовсе не казалось,
Что она в большой беде.

Ванька тоже плавал классно,
И теперь уже гадал –
Будет ли она согласна,
Чтобы он её спасал?

Вдохновенно подгребая,
Как крутой катамаран,
Ванька вдруг воскликнул: «Рая!?»
Рая вскрикнула: «Иван!?»

Под надзором мирозданья,
Словно в колбе на столе,
Бултыхались два созданья
В черноморском киселе.

Стоп мотор! Спасибо! Снято!
Сцена прямо для кино.
Получилось презанятно,
Романтично и смешно.

До чего ж мы любим сцены –
Подавляющий процент –
Наши дни неполноценны
Были бы без этих сцен.
Может быть, нам в жизни скучной
Недостаточно страстей,
Что мы смотрим простодушно
Сериалы всех мастей?

Мы в них по уши утопли.
И ко дну пойдём, кажись.
Распустили слёзы, сопли,
Глядя на чужую жизнь.

Со своей то – настоящей,
Разобраться не «могём».
Вся страна сыграла в ящик,
В телевизор, «ё-моё»!

Гибнут у экранов тыщи!
Прямо форменный аврал.
Правда, у меня почище
Развернулся сериал…

Сидя на песочке рядом,
Ванька встретил Раин взгляд…
- Знаешь, Ваня, я так рада…
- Знаешь, Рая, я так рад…

И продолжили беседу,
Для которой тем – не счесть…
Время близилось к обеду,
Ванька предложил поесть.

На веранде ресторана
Было место – просто клад.
Ванька заказал рапанов,
Мидий, греческий салат.

В довершение  картины
Он добавил пару черт:
Чищеный миндаль, мартини,
Фрукты, кофе и десерт.

Нет приятнее общенья –
Подписаться я готов –
Чем в процессе насыщенья
Пищей впалых живот.

Поглощая часть съестного,
Возле шведского стола,
Прожуёшь и скажешь: «Клёво!»
На вопросец: «Как дела?».
Проглотив шашлык приличный,
Ты его вином запьёшь,
И ответишь всем: «Отлично!»,
Если спросят: «Как живёшь?».

Ну, а ежли на диете
Ты содержишь потроха –
Знают взрослые и дети –
Все дела на букву «Ха».

Доверительно общаясь,
Словно давние друзья,
Рая с Ваней угощались
Впрямь, как на пиру князья.

Блюда все опустошили.
И, умерив аппетит,
Крепость посетить решили,
Благо вон она стоит.

Несомненно, должен веский
Аргумент существовать,
Чтоб в Крыму, да в Генуэзской
Крепости не побывать.

Возвышаясь над пучиной
Так, что видно за версту,
Башни крепостные чинно
Пребывали на посту.

Охраняя молчаливо
Недомолвки старины,
От прилива до отлива,
В свете солнца и луны.

Здесь, включив воображенье,
Трезвой логике взамен,
Можно наблюдать сраженье
И осаду гордых стен.

Звуки труб, зовущих к бою,
Блеск взмывающих клинков…
Вот она перед тобою –
Книга канувших веков.

Что не камень, то легенда,
А камням то нет числа!
Генуэзская фазенда
Раю с Ваней потрясла.
Как пастух и дочь архонта,
Сладкой парочке сродни,
К башне Девичьей над Понтом
Покарабкались они.

Там вдали от взглядов свинских,
В средоточии стихий
Им читал сам Понт Эвксинский
Бесподобные стихи.

О непостижимо давней,
Выдержанной на крови,
И разбившейся о камни,
Потрясающей любви.



Страдание седьмое


Ванька возвращался поздно,
Завершая «акватур».
Ночь готовилась быть звёздной,
Даже, скажем, чересчур.

Коктебель сверкал, как ёлка
На балу под Новый год.
В каждом уголке посёлка
Зажигал вовсю народ.

Кабаки, кафешки, бары!
Полный перечень грехов!
Что там Кипр или Канары –
Так, отстойник для лохов.

Где ещё, спрошу вас кротко?
Где, скажите, как не тут,
Вам графин с палёной водкой
За сто баксов подадут.

Предусмотрен целый комплекс –
Ублажать любой каприз.
Слабонервным – лёгкий топлес,
Заводным – крутой стриптиз.

От разгульного досуга
Никуда вам не уйти.
Всё доступно, всё к услугам,
Только денежку плати.
И, пожалуйста, не спорьте
Понапрасну вы со мной,
Жизнь ночная на курорте
Поактивнее дневной!

У отеля шли смотрины
И естественный отбор!
Словно яркие витрины,
Девушки ласкали взор.

Были там такие крали…
Но Иван, отставив всех,
С видом «облико морале»,
Поспешил к себе наверх.

Постучался к Атаману.
Голос девичий пропел,
Что хозяин канул в ванну,
Беспокоить не велел.

Только если это Ваня –
Голос продолжал звенеть –
То пока он будет в ванне,
Приласкать и обогреть.

Ванька подтвердил, что Ваня.
Дверь открыла для него
Девушка с глазами лани…
И фигура – ничего.

«Лань» прошла вперёд, играя
Пышной попой, но, увы,
У Ивана только Рая
Всё не шла из головы.

Вскоре появился бодрый,
Посвежевший Атаман.
Шлёпнул девушку по бёдрам,
Хлопнул водочки сто грамм.

Выслушал с довольной рожей
Ванькин сбивчивый рассказ,
И сказал: «Да ты, похоже,
Сердцеед и ловелас»

Ванька было оскорбился,
Но закончить всё ж решил:
«Знаешь, а ведь я влюбился…»
– «Ты влюбился, не смеши!
Кто, ответь, трепался первый,
Проклиная белый свет:
«Мир – бардак, все бабы – стервы!»
Ты, Ванюша, или нет?

Ты на них взгляни бесстрастно –
Атаман кивнул на «Лань» –
Да она на всё согласна,
Только денежку достань!

Ишь, как зыркнула кобылка.
С норовом, но хороша!
Баба – это же подстилка
И продажная душа…»

«Лань», опешив от удара,
Вдруг сказала по слогам:
«Вот ему, дала бы даром,
А тебе вообще не дам!»

И умчалась, хлопнув дверью!
Атаман нахмурил бровь:
«Да, Иван, теперь я верю
В настоящую любовь».

Видя, что Иван смеётся,
Он наполнил по сто грамм:
– «Спорим, что она вернётся?»
– «Спорим!», – «Спорим! По рукам!»

«А теперь давай спокойно –
Атаман потёр виски –
Ты же хочешь жить достойно,
В полной мере, по-людски!

Чтобы жизнь была игриста,
Как шампанское вино!
Жизнь великого артиста.
Верно? То-то и оно.

Чтоб признание и слава,
Популярность и успех!
И неписанное право
Быть в натуре круче всех!

А для этого нам надо
Не под звёздами вздыхать,
А до полного упада
Созидательно пахать.
То, что ты талантлив, Ваня,
Это, несомненно, так.
Только твой талант до бани,
Если в жизни ты – тюфяк!

Ты ж, Иван, амбициозен!
На хрена тебе любовь?
Ты сгниёшь в семейной прозе,
Как побитая морковь.

Что до девок, да свиданий,
На носу себе руби:
Полюбил и до свиданья!
Завтра новую люби.

Вскоре бабьего народа
Будет у тебя не счесть!
А свобода! Да! Свобода!
Лишь одна она и есть!

Вот побегаешь по кругу,
Имя сделаешь себя,
И тогда ищи подругу
Для похода по судьбе.

Вот и всё! А ты что скажешь?»
Ванька выпил и сказал:
«Сердцу вроде не прикажешь…»
– «Глупо, я бы приказал.

Жизнь, Иван такая штука –
Без приказов никуда!
Я без них бы враз профукал
Лучшие свои года!

Напоследок лишь две фразы –
Это мой совет тебе –
Ты не должен ждать приказы,
Сам приказывай себе!»

В это время постучали
– «Ну-ка, Ваня, сбегай, глянь!»
Ванька глянул, – вся в печали
У дверей топталась Лань.

– «Я мобильник свой забыла
В кресле. Можно мне пройти?»
Наш Иван с лицом дебила
Так и замер на пути.
За спиной раздался  голос –
Это буркнул Атаман:
– «Ладно, если уж припёрлась,
То впусти её, Иван!»

Ванька глупо хрюкнул: «Sorry –
И заржал, как идиот –
Так выходит я проспорил?»
Атаман сказал: «Вот-вот! –

И придерживая даму,
Как всегда под локоток,
Намекнул Ивану прямо –
Погуляй-ка, Вань, чуток…»

Отворив свои хоромы,
Ванька плюхнулся в кровать –
В состоянье полудрёмы
Поразмыслить, помечтать.

За окном вздыхало море,
Глазки строила луна…
Размечтавшись, Ванька вскоре
Погрузился в царство сна.

Снились нашему герою
Удивительные сны:
Море летнею порою,
Он в объятиях волны.

Рядом, радужно сверкая,
В ореоле пышных брызг,
Плещется по-детски Рая,
Издавая звонкий визг.

Скутеры, катамараны,
Дельтапланы над горой,
И гигантские бананы
С развесёлой детворой.

Тут же плавают дельфины –
Вестники глубин морских:
Белобочки, афалины и…
Достаточно и их.

Озверевшие медузы
Под личиной холодцов
Жгут сквозь плавки и рейтузы
Зазевавшихся пловцов.
А на пляже, а на пляже,
Радуя собою взгляд,
Сплошь в тату и макияже
Красны девицы сидят.

Там – блондинки, тут – брюнетки,
Все в парео от  кутюр,
Ловко щёлкают креветки
Оттопырив маникюр.

А ещё приснилось Ване,
Будто видит вдалеке –
Лань верхом на Атамане
Скачет с шашкою в руке.

Как Ундина вся нагая
По песку который круг
Мчит, нагайкою стегая
Тощий волосатый круп.

Атаман в лихом заезде
Ржёт Ивану на ходу:
–  «Вот такая, Вань, заездит
И кранты, имей ввиду!»

Но наездница в задоре
Необузданном дика,
Шпорами стальными шпорит
Атамановы бока.

Всё неймётся ей заразе,
В пене бедный Атаман,
А она орёт в экстазе:
– «Ваня! Ванечка! Иван…»

В дверь настойчиво стучала
И звала Ивана «Лань».
Ванька глянул для начала
На часы. Такая рань?

С напряжением великим,
Бросив нехотя: «Иду!»,
Ванька поспешил на крики
Явно чувствуя беду.

Лань была белее мела,
Отвечала невпопад,
Заикалась и ревела,
Зябко кутаясь в халат.
На гостиничной кровати,
Как заправский Дон Жуан,
Весь открытый для объятий
Распростёрся Атаман.

Лань канючила, как зуммер
В трубке из небытия:
– «Вань, а Вань, он вправду умер?
Вань, а Вань, а как же я?»

Вот они пути Господни
Неисповедимы то.
Что с того, кто вы сегодня,
Если завтра вы – никто.

Вы успешны и богаты,
Вы объездили весь свет,
Но один удар лопатой
В подворотне и привет!

Вы взлетаете всё выше,
Вы в делах авторитет,
Но кирпич сорвётся с крыши,
А у вас и каски нет!

Вы при важном чине, сане,
Ранге, званье… то да сё…
Поскользнетесь на банане,
И охранник не спасёт.

Так что стоит ли судачить,
Поднимая слов фонтан,
Как представился казачий,
Но без войска Атаман.

Тут бы в пору подивиться –
Вот везенье где оно!
Ибо кончить на девице
Дни свои не всем дано!


Страдание восьмое


Кто-то, видимо, осудит
Мой излишне мрачный труд,
Но, увы, в Рассее люди
Как-то интенсивно мрут.

По причинам самым разным
Ветераны и юнцы
В нашей жизни безобразной
Отдают свои концы.

От болезней и увечий
День за днём, за часом час
Иссякает человечий
Нашей Родины запас.

Но страшнее всех напастей,
Что третируют народ, –
Это ежели у власти
Слишком деятельный скот.

Выбьется в вожди уродец.
И начнёт гноить людей,
Истязая свой народец
В свете торжества идей.

Чтобы гробить  человеков
Средства всяки хороши.
Лучшее – на стройках века,
В неизведанной глуши.

В руки дать кайло, лопату,
В зубы тоже можно дать.
И чтоб скромную зарплату
Месяцами не видать.

А народ на кухнях тесных
Рассуждает втихаря
О достоинствах известных
Справедливого царя.

Слышать бред такой могли вы.
Но России, как назло,
На царей, да справедливых,
Не особенно везло.

Есть ещё другое мненье,
Популярное не зря –
Виновато окруженье,
Свита, проще говоря.

Управленцев, направленцев,
Заправленцев – и не счесть.
Полна хата иждивенцев,
Каждый хочет пить и есть.
Чтоб не раскисать, как лапоть,
Утопая в кислых щах,
Высший чин приучен хапать,
Грея денежку в руках.

Ухватив, порой случайно,
Хоть какие-то бразды,
Даже маленький начальник
Ждёт своей «законной» мзды.

Хочешь справочку, соколик,
Выйми деньги, да положь.
А без справочки ты нолик,
Недодавленная вошь.

Разошёлся что-то слишком,
Я вождей критиковать.
Как бы счёт набитым шишкам
Не пришлось мне открывать.

Лучше-ка продолжу рьяно
Выводить сюжета вязь…
Хоронили Атамана,
На расходы не скупясь.

По-столичному, с размахом,
В «Новостях» на всю страну,
Демонстрируя над прахом
Скорби ширь и глубину.

Ванька искренне старался
Чем-то пользу принести,
Но в итоге затерялся,
Был забыт и загрустил.

Средь приятелей давнишних,
И родни, что всех родней
Оказался третьим лишним
Волго-Вятский соловей.

И концу второй недели
В положении «ноля»
Куковал Иван без денег,
Без прописки, без жилья.

Основательно конфужен
Обстоятельством таким –
Раньше был он чтим и нужен,
Вдруг, не нужен, и не чтим.
Оборвались тут же  связи:
Этот – занят, болен – тот.
К выскочке из грязи в князи
Кто на выручку придёт?

Безразличная столица
Била роскошью в глаза,
Продолжала веселиться,
И не верила слезам! 

Что ей, матушке народной
И владычице колец,
Неимущий и безродный,
Хоть талантливый певец.

Так, очередная мошка,
Залетевшая на свет,
Бьётся головой в окошко,
За которым счастья нет.

Впрочем, наш герой спокойно
Подавил в себе испуг,
И жилплощадью пристойной
Обзавёлся у пьянчуг.

Правда малость тесновато,
Да хозяева скоты,
Но приемлемая плата
Важный плюс для «лимиты».

В комнате из обстановки:
Стул, матрац, прожжённый плед,
Две затёртые циновки,
Без колёс велосипед.

Лёжа на матраце драном,
Под звучание гульбы,
Ванька размышлял о странном
Фортеле своей судьбы.

О профуканном ним счастье,
Намечавшемся вдали.
И о том, как в одночасье:
Ни кареты, ни туфли…

Золушка мужского пола,
А точнее – Золушок!
В жизни всё на грани фола,
Что не новый день – то шок!
Мысли в голове теснились,
Как народ в метро в час пик,
И, как водится, сходились
Все на станции «тупик».

Не был наш Иван матросом,
Не имел такую честь
И поэтому вопросов
Было у него не счесть!

От такой несносной ноши
Можно двинуться умом.
Ванька думать о хорошем
Заставлял себя с трудом.

Он вздыхал, кряхтел и охал,
С силой закрывал глаза.
Но дрянная мысль: «Всё плохо!»
Ёрзала, как егоза.

В ходе сей головосушки
Незаметно задремал
Без постели и подушки
Наш мыслитель-экстремал.

Налетели на Ивана
Сновиденья, будто рой:
Первым видел Атамана,
Раю видел он второй.

Оба среди волн ныряли
Котикам морским под стать,
И с печалью повторяли:
«Что ж ты, Ваня… твою мать!»

Пробужденье было тяжким,
Состоянье – просто жуть,
Словно после скверной бражки –
В голове сплошная муть.

Вот уж вправду не до смеха –
И не пил, а с бодуна,
Но похмелье от успехов –
Пострашней, чем от вина.

С похмела рассолом взбрызни
Пищевод – и ты атлет.
А когда тошнит от жизни,
От рассола проку нет.
Ванька почесал за ухом,
Поцарапал у виска,
И решил, что падать духом
Преждевременно пока.

Не таков народец Вятский!
Не приучен отступать!
Хватит, наигрался в цацки,
Надо к делу приступать.

План, составив для порядку,
Протрубив победный туш,
Ванька совершил зарядку
И отправился под душ.

Где в холодных брызгах дико
Пел, шаманя для богов:
«Гли-ко, гли-ко – сколь велико,
Растяни-ко, сколь долго»

Согласитесь, так бывает:
Вот он – полный идиот,
Но живёт, не унывает,
И ему во всём везёт.

И другой, к примеру, случай:
Умница, талантлив, мил.
Но ужасно невезуч он,
Потому что духом хил.

В нашей жизни человечьей
Постулат есть основной:
Если ты расправил плечи –
Будут крылья за спиной.

Счастье бродит где-то рядом!
Но даётся лишь в борьбе,
Чтоб избушка стала задом
К лесу, передом – к тебе.

Повезло, конечно, Ване,
Как везёт тому, кто смел.
Через месяц в ресторане
Он вполне солидном пел.

Пел с ещё одной девицей.
Звали Леною её.
Скажем, так себе певицей,
Но фигурка – ё-моё!
Леночка была не дура –
Не витала в облаках,
Сознавая, что фигура
Заменяет ей вокал.

Отношения сложились.
И недели не прошло –
Лена с Ваней подружились,
Но до койки не дошло.

Ванька, от любви сгорая,
Таял, яки та свеча.
Нет, не Леночка, а Рая
Снилась Ване по ночам.

Понукаемый любовью,
Он с томлением в крови,
Колесил по Подмосковью
В поисках своей любви.

Но мотался он без толку,
В чём поклясться я могу.
Отыщи, поди, иголку
В Подмосковном-то стогу.

Вот досада, так досада.
Но Иван не унывал.
Не было, считай, детсада,
Где бы он не побывал.

Неизменно замирая,
Он выслушивал ответ:
«Как вы говорите? Рая?
Нет! Такой, простите, нет!»

И упорно повторяя
В новом месте свой рассказ,
Ванька снова слышал: «Рая?
Не работает у нас!»

Были Оли, Нины, Маши
Всех кондиций и мастей.
Были Инны и Наташи,
Были Раи…, но не те!

Сыщик Ваня не смутился.
Верность редкую храня,
Он, немедля, обратился
В передачу «Жди меня»
И с тех пор в заветный вечер
Наблюдал он, не дыша,
Как в телеэкране встречи
Дарит страждущим Кваша.

Кануло уж лето в Лету,
Осень выпала в туман.
Ни ответа, ни привета
Не дождался наш Иван.

Вскоре, круто забирая,
Распоясалась зима.
Ваня понял, вдруг, что Рая,
Отдаляется весьма.

Образ солнечный растаял
В повседневности глуши,
Словно птиц весёлых стая
Упорхнула из души.

По инерции, не боле,
Ванька продолжал искать,
Но волна любовной боли
Начинала утихать.

Дружно объявили стачку
Эротические сны.
Чувства погрузились в спячку,
Надо думать, до весны.

Да и автора морозы
Доконали самого.
И от Музы, кроме прозы
Не добьёшься ничего!

Зябнут, тяжелея, рифмы,
Аллегории скользят,
Вдохновения тарифы
Подскочили донельзя!

Отложу своё творенье,
Помечтаю о весне,
Чаю скушаю с вареньем,
И забудусь в сладком сне.





Страдание девятое



Месяц март настал противный,
Если не сказать дрянной.
За окном сосульки-бивни
Дружно брызгали слюной.

Солнце мартовское грело
Как-то вяло, не всерьёз;
И терзал младое тело
Мерзкий авитаминоз.

Вслед за звонкою капелью
Через несколько недель
Потревожил птичьей трелью
Сердце Ванькино апрель.

Птичьим ариям внимая,
Он таращил в ночь глаза…
И была в начале мая
Грандиозная гроза.

Стольный град преображался,
Как и весь его народ.
В первых лужах отражался
Бирюзовый небосвод.

Женщины снимали шубки,
Облегчая свой наряд.
И всё чаще мини-юбки
Радовали Ванин взгляд.

Всё вокруг цвело и пахло,
Греясь в солнечных лучах.
Ожила в районе паха
Между тем одна из чакр.

Организму не терпелось,
А поскольку и моглось,
То, как следствие, хотелось
И спокойно не спалось.

Пострашнее, чем ОМОНы,
Хуже злобных палачей,
Ваньку мучили гормоны
В одиночестве ночей.

Похоти весенней бремя
Он носил не без труда.
Были девочки на время,
А хотелось навсегда.

Приходящих, уходящих
Пруд пруди, да вот беда –
Ванька жаждал настоящей,
Не на день, а на года.

Да, к тому ж, имел он «счастье»
Убедиться на себе,
Что от женщин все напасти
В мужиковской то судьбе.

Верный способ затуманить
Вожделение в мозгах,
Это – «money, money, money,»
То есть, думать о деньгах.

Впрочем, иногда на деле
Мужики, кто духом слаб,
Накопив порядком денег,
Тут же тратят их на баб.

Исключением из правил
Вовсе не был наш герой.
Детородный орган правил
Головой его порой.

Но в период данный Ване
Захотелось от души
Ощутить в своём кармане
Нешутейные гроши.

Делать что-нибудь руками
Он, конечно, не умел…
Так что, видимо, вы сами
Догадались – Ванька пел!

В кабаках столичных трогал
Он руладами сердца.
За талант платили много
И лелеяли певца.

Пел на свадьбах, юбилеях,
«Звёздам» «бэки» подпевал…
Сил последних не жалея,
Он повсюду поспевал.
За доход до исступленья
Он работал вновь и вновь!
Вот вам – жажда накопленья –
Страсть похлеще, чем любовь.

Пересчитывать купюры
В тишине ночной поры –
Нет целительней микстуры
От хронической хандры.

Почитай почти всё лето
Он крутился, как юла.
От банкета, до банкета,
От темна и до светла.

К осени поспели свадьбы –
Небывалый урожай.
В богатейшие усадьбы
Звали Ваню: «Приезжай!»

Да! Гуляла знать крутая
Всё масштабней и щедрей,
Прочным браком сочетая
Сыновей и дочерей.

В сентябре благословенном
При попутном ветерке,
Оказался он в военном
Подмосковном городке.

Где начальник гарнизона –
Громогласный генерал –
За какого-то пижона
Дочку замуж выдавал.

В военторговской столовке,
Глядя генералу в рот,
Замерли наизготовку
Зампотылу и начпрод.

В воздухе, смешавшись, вились
Запахи: цветов, еды…
Зал сиял, столы ломились,
Гости ждали молодых.

Приторочив аксельбанты
К форме вкривь наискосок,
Дули в дудки музыканты
Разухабистый вальсок.
Ниочёмную беседу
Многочисленных гостей,
Оборвали крики «Едут!»
Всё то знающих детей.

Обстоятельно, весомо
(Как на Пасху Благовест)
Что есть мочи Мендельсона
Грянул духовой оркестр.

Ванька, примостившись с краю,
Видел всё и ввысь и вширь:
В подвенечном платье… Раю
Нёс в костюме сером хмырь.

Явно погрузил в нокдаун
Ваньку этот апперкот
С видом а-ля полный даун,
Он стоял, разинув рот.

Свадебным сверкнув нарядом,
Рая мимо проплыла.
Даже не окинув взглядом
Песнопевчего орла.

Уж актриса, так актриса!
Роль играла без проблем.
Оказалось, что Раиса
И не Раечка совсем.

Что зовут её Светлана –
Если метрики не лгут.
И что женишка-баклана
Тоже Ванькою зовут.

Вот тебе и детский садик…
Как тут водки не принять.
Мир – бардак, все бабы  –  …
Не прибавить, не отнять.

Кто бы, скажем, усомнился!
В настроении лихом
Ванька быстренько напился
И подрался с женихом.

Да и вам, поди, не знать бы,
Чай, ходили под венец –
На Руси без драки свадьбы,
Что без хрену – холодец.
Кровь по роже растирая,
Ванька, покидая зал,
Всё орал: «Ну, Света, Рая!
Чёрт бы вас обеих взял!»

Тут бы впору мне закончить
Немудрёную главу,
Да махнуть на месяц в Сочи,
Пофилонить на плаву.

Но без денежек в кармане
Не порадует прибой!
Стало быть, вернёмся к Ване,
Огорчённому судьбой.

Дальше было всё банально,
Как и следовало быть.
Ванька запил так реально,
Что к зиме сумел пропить

С алкашами по соседству
В состоянии тоски:
И накопленные средства,
И последние мозги.

Насвинячившись прилично,
Становился он болтлив,
Утомительно прилипчив
И безудержно хвастлив.

На работе в ресторане
Подержав его чуток,
Всё-таки сказали Ване:
«Вот те – Бог, а вот – порог!»

Водкой организм напичкав,
Чтоб совсем не околеть,
Ванька стал по электричкам
Песни жалобные петь.

Весь замызганный, но стильный,
Элегантный, как рояль,
Ванька пел шансон дебильный
О гусях, плывущих вдаль.

Пел старательно, тоскливо;
С шапкой обходил вагон,
Добывая и на пиво,
И на «беленькой» флакон.
Гнусной логике в угоду
(Впрочем, что её винить)
Надобно, конечно, коду
Позвучнее учинить.

Рифме зыбкой потакая,
Предложу вам пару фраз,
Пусть, к примеру, вот такая
Будет кода в этот раз:

В ритме синусоидальном
Гонит нас судьба взашей,
Мстя за всё многострадальной
И загадочной душе.


Страдание десятое



Почему я вон из кожи
Лезу скоро целый год,
Чтобы отыскать пригожий,
Неизбитый оборот.

Чтобы рифмы поядрёней
Штабелями уложить.
Чтоб сюжетец помудрёней
Людям добрым предложить.

Ради денег? Есть немного!
Ради славы? Точно в глаз!
Признаюсь, как перед Богом –
Просто-напросто увяз.

В этом стихотворном бреде,
Как в сиропе я утоп.
И чем ближе я к победе,
Тем насыщенней сироп.

Хоть не шатко и не валко
В день по строчке я цедил,
Но уже и бросить жалко –
Столького нагородил.

Да к тому же не годится,
Длань на сердце положа,
Оставлять, как говорится,
Ваньку в статусе бомжа.
И пускай всех невезучих
Норовит судьба лягнуть,
Должен же погожий лучик
И в его окне блеснуть.

Вобщем, как-то в электричке,
Завершая поздний рейс,
Ванька наш, звеня наличкой,
Вдруг нашёл забытый кейс.

От волненья он пригладил
Даже волосы у лба.
Кейс открыл, а на подкладе
Бархатном лежит труба.

Ослепительно нагая,
Как влюблённая раба,
Бездну ласки предлагая,
Так и просится к губам.

Словно победивший воин,
Он добычу сгрёб в момент…
А к зиме уже освоил
Голосистый инструмент.

Относясь благоговейно
К инструменту, как дитя,
Ванька на трубе трофейной
Пьески выдувал шутя.

И каким бы ни был шатким
«Статус кво» его в тот миг,
Всё ж футляр заместо шапки –
Положительнейший сдвиг!

Худо-бедно, неказисто,
В гору промысел пошёл.
Вскоре аккордеониста
Спившегося он нашёл.

И теперь уже в дуэте –
Если было петь не лень –
По пятьсот, согласно смете,
Зарабатывали в день.

Тут же всё и пропивалось
В кабаке по ходу дел.
Если что и оставалось,
Тут же шло на опохмел.
Оп! И хмель подавлен хмелем!
Но Иван, само собой,
Знал – зависнешь на похмелье –
Гарантирован запой.

На беду или на счастье,
Неизвестно до сих пор,
Из одной военной части
Встретился ему майор.

За коротким разговором
Выяснилось, что майор,
Не простой чудак с прибором,
А военный дирижер.

Что в оркестре-то, однако,
Музыкантов – кот начхал!
А начальник, «маза фака»,
Страстью к музыке задрал!

Ванька долго не рядился!
Поразмыслив что, да как,
В воинскую часть явился,
Где и подписал контракт.

С бесшабашностью слепою
Взял и подмахнул листок.
С той поры его судьбою
Стал военный городок.

Где налево и направо
Басом оперным орал,
Насаждая дух устава,
Хмурый тучный генерал.

Истинный знаток культуры
И ценитель красоты,
Он любил равнять бордюры
И прореживать кусты.

Ваньку тут же он окучил,
Сделал страшное лицо.
И взбодрил, на всякий случай,
Крепким матерным словцом.

Он рычал, стучал, плевался,
Чертыхался и кипел.
Ванька только утирался,
Мялся, клялся и потел.
После командирской бани,
Добродетельный на вид,
Предложил беседу Ване
Душезнавец замполит.

Был он чересчур сердечен,
Обходителен, как бес,
Говорил слащаво речи
И без мыла в гузно лез!

То сверлил Ивана взглядом,
Как всевидящий рентген,
Проверяя сплошь и рядом
В организме каждый ген.

То сулил поблажек груды
И способствие во всём,
Предлагая роль Иуды
В окружении своём.

Дальше пьяный зам по тылу,
Показав ему кулак,
Обещал начистить рыло,
Ежли Ванька, что не так.

Побывавши на приёме
Главных воинских «царей»,
Ванька понял, что в дурдоме
День незапертых дверей.

Да и если откровенно,
То уж, судя по всему,
Первый день судьбы военной
Не понравился ему.

Приняла его общага –
С виду сносное жильё,
Где на крыше вместо флага
Вилось женское бельё.

Номер малогабаритный,
Все удобства «за углом».
Словом, что не говори ты,
А с жильём в войсках облом.

Что войска! Вопрос жилища
Весь народец ох, уел!
Метр квадратный стоит тыщи,
Прости, Господи, у.е.
А пока живут солдаты
Чуть получше, чем бомжи,
Кое-кто возводит хаты,
Не считая метражи.

И хоть мне слегка неловко,
Признаюсь, хочу тайком,
Проезжая по Рублёвке,
Стать на миг подрывником.

Не Содом ли и Гоморра,
Так бахвалясь на весь мир,
Посреди чумы и мора
Учинять разгульный пир.

Грусть тоска меня съедает,
Время подлое гнетёт:
Тот, кто пашет, выживает,
Кто ворует – тот живёт.

Впрочем, поздно или рано
Кто вознёсся – тому пасть!
Я ж вернусь к своим баранам,
То есть в воинскую часть.

Ванька службу правил справно.
И хотя, как прежде, пил,
Был предельно вежлив с равным
И начальству не хамил.

Времени не тратил даром,
Вкалывая на все «сто»,
Совладал с репертуаром
И повысил мастерство.

По утрам шаги чеканил,
Замерев, в строю стоял.
А по вечерам в стакане
С водкой истину искал.

Пусть читатель мой не взыщет,
Но признать то мы должны.
Истину в стакане ищет
Большинство людей страны!

У военных же рюмашку
Пропустить на зло врагу
То же, что нюхнуть ромашку
На некошеном лугу.
Боевую подготовку
Днём с огнём не отыскать,
А вот стопку тяпнуть ловко,
Соблюдая суть и стать…

По-гусарски, чтобы чарку
На локте, да до нутра!
Да при этом чтобы гаркнуть
Троекратное «ура»!

Чтоб без удержу и меры
Всё довольствие пропить,
Чтоб под песню «Офицеры»
Слёзы-сопли распустить.

Замахнулся на святое
Я конечно, и не прав,
Грязною своей пятою
Чувства чистые поправ!

Но откроюсь вам по дружбе,
Ничего не утаю:
Я ведь двадцать лет на службе
В офицерах состою.

До сих пор в тисках мундира,
Но не понимаю сам –
Отчего средь командиров,
Что не тип – трамвайный хам.

Этот парадокс известен,
Так что мой сарказм не нов.
Много спеси, мало чести
У начальственных чинов!

Вот и в денежном то плане
Служба вряд ли хороша.
У военных – шиш в кармане,
Да на книжке – два шиша!

Потому бегут всем миром
Прочь из войска стар и мал.
Если бы была квартира,
Я бы тоже убежал!

Ваньке ж нашему деваться
Было некуда. Раз так,
Он решил пока остаться
И не разрывать контракт.
Слава Богу, что в оркестре
Добрый ждал его приём.
Оказался он на месте,
На законном, на своём.

И пока ещё не ждали
Дома дети и жена,
В репетиционном зале
Сиживал он до темна!

Как-то вечером ненастным,
Навевающим минор,
Заглянул в оркестр несчастный 
И нетрезвый дирижёр.

Плакался, что через месяц
Ждут Главкома «на десерт»,
Что комдив его повесит,
Если он не даст концерт.

Чтоб без лажи и халтуры
Каждый штатный оркестрант,
И, конечно, Дом культуры
Всем явили свой талант!

Утром голова гудела…
Взбудораженный слегка
Забежал в оркестр по делу
Зам начальника ДК.

Сочинитель добрых песен
И авторитет в стихах,
Был он широко известен
В ограниченных кругах.

Он принёс с собой программу.
Ваньку попросил сходить.
Ведь программу без ста граммов
Ну, никак не обсудить!

С чувством, с толком, с расстановкой
Обсуждали битый час.
Ванька же, как самый ловкий,
Был отправлен ещё раз.

В спиртоводочном угаре,
На засаленных листках…
Не один уже сценарий
Так рождается в войсках!
Но когда умолкнет лира
И крылатый конь сбежит,
Утвердить у командира
Вам сценарий надлежит.

Командир же с миной кислой
Будет ныть, как лицедей,
О зашоренности мыслей,
И о скудности идей!

Будет восклицать в запале,
Занятость свою кляня:
«Мне б ракеты не мешали,
Я культуру бы поднял!»

Будет чёркать то и дело,
Словно бритвой по нутру,
Предлагая переделать
И представить по утру.

После данной процедуры,
Повторившейся с утра,
В местном очаге культуры
Творчества зажглась искра.

Духовые сотрясали
Монолитность потолка,
Дружно пели и плясали
Все сотрудники ДК

К сроку было всё готово.
Понагнали целый зал.
Луч прожектора лиловый
Сцену празднично пронзал.

Рампы свет призывно брезжил,
Зрительский лаская взгляд.
Командир и гость приезжий
Сели в «генеральский ряд».

Бодро грянули фанфары.
Занавес под гул движка
Разошёлся. Вышли пары
Танцевального кружка.

Шла программа, как по маслу,
Прямо скажем – «на ура»!
Сцена вспыхивала, гасла,
Чередуя номера.
За кулисами умело,
Поспевая тут и там,
Правил бал со знаньем дела
Бдительный ДКовский зам.

Столь удачное начало,
Как в игре козырный туз.
Ничего не предвещало
Непредвиденный конфуз.

Занавес, который часто
Дёргали туда-сюда,
Вдруг заклинило к несчастью
И, похоже, навсегда!

Зам ДКовский чертыхался,
Кнопку жал и весь потел.
Занавес сопротивлялся,
Открываться не хотел.

Двигатель натужно крякнул,
Кто-то выдал: «Мать твою …»
И тогда наш Ванька брякнул:
«А давайте, я спою!»

Занавес рукой откинул,
Испугаться не успел,
Взглядом тёмный зал окинул
И тихонечко запел.

Голос Ванькин серебристый
Прямо в души проникал.
Нежный трогательный чистый,
Словно струи родника.

То в верха весельем рвался,
То срывался вглубь тоски.
Звонким эхом отдавался
 И царил в сердцах людских.



Страдание одиннадцатое


У судьбы свои замашки –
Так шарахнет со спины,
Что по телу не мурашки
Пробегутся, а слоны!
Удивить она умеет.
Но приятно ли? Вопрос!
Как понять, что там синеет –
Море или купорос?

Враз притянет как магнитом
Популярность и успех,
Но заделав знаменитым
Вдруг обделает при всех.

Выходки фортуны томной
Ванька на себе познал,
Потому воспринял скромно
Аплодирующий зал.

Славы злых экспериментов
Он боялся до сих пор.
Нынче шквал аплодисментов,
Завтра – сгнивший помидор.

Через полчаса не боле,
Как и следовало ждать,
Ванька зван был на застолье –
Пеньем гостю угождать.

В светлом стильном кабинете
У начальника ДК
Пребывало на банкете
Всё соцветье городка.

Водку разливали просто –
Аккурат по самый кант.
Сам Главком поднялся с тостом:
За проявленный талант.

Чтобы не тянуть напрасно
Вновь разлили по сто грамм.
И подняли за прекрасных
Здесь присутствующих дам.

Тост за женщину – святое!
Этим армия сильна!
Все мужчины пили стоя,
Дамы – сидя, но до дна!

Ваньке тут же с пылу с жару
Предложили спеть романс.
Он запел, обняв гитару,
Погружая женщин в транс.
Струнный звон был переливчат,
Голос – нежен и умел…
Не один вздымался лифчик,
Когда Ванька песни пел!

Высшее начальство вскоре
Соизволило знать честь.
Выпивки осталось море,
А закуски и не счесть.

Ну не пропадать же даром
В этом случае добру;
Разбредались все по парам
Как и водится, к утру.

Ванька тоже был в ажуре,
Пару подыскал легко:
Звать Ларисой, муж дежурит
И идти не далеко.

Дама оказалась страстной,
Недоласканной к тому ж.
Так что, видимо, напрасно
Часто так дежурит муж.

В городке военном слава
Завсегда наносит вред.
Шепчут слева, шепчут справа,
Порождая сплетен бред.

Ванька быстро стал известным.
Ну, и, судя по всему,
От души в бомонде местном
Мыли косточки ему,

Хвастаясь друг перед другом
Даже малым пустяком.
Нет приятнее досуга,
Чем поплямкать языком.

Основное в пересудах
Составлял такой вопрос:
Кто таков он и откуда,
Где родился он и рос?

Но сводился же, конечно,
К главной теме разговор –
Почему он, друг сердечный,
Неженатый до сих пор?
Не сойти мне, право, с места,
Но решили – что таить –
Подыскать ему невесту
И немедленно женить.

Женится – остепенится,
Перестанет к водке льнуть.
А ведь холостому спиться,
Что два пальца в мёд макнуть!

Вызвалась на деле мигом
Проявить себе сполна
Поседевшая в интригах,
Замполитова жена.

Подыскав кандидатуры,
Обсуждали их с душой:
Эта хороша, но дура!
А у этой нос большой.

Эта донельзя ленива,
С нею не наваришь щей.
Эта шибко похотлива,
Ну, а эта то – вообще!

Тут одна из них не смело,
Низко голову склоняя,
Говорит: «Я тут смотрела
Передачу «Жди меня»

Там девчонка парня ищет,
Вроде был у них роман,
Мол, один такой на тыщи,
И зовут его… Иван!

План оформился спонтанно:
В передачу заявить,
Что нашли того Ивана
И готовы предъявить.

Кое-кто засомневался:
«Вдруг, Иван то наш не тот!?
На кой хрен девчонке сдался
Незнакомый обормот? »

«Сомневаться нам негоже –
Кто-то аргумент нашёл –
Да и быть того не может,
Чтоб Иван не подошёл.
Познакомятся, а там уж,
Будут ихние дела.
За такого парня замуж
Я б, не думая, пошла».

Ну, на том и порешили
Сообща в конце концов.
В передачу поспешили
Нацарапать письмецо:

«Уважаемая, Маша,
Уважаемый, Кваша!
До чего же эта ваша
Передача хороша!

Смотришь, аж мороз по коже,
Слёзы катятся ручьём!
Вот и мы решили тоже
Пособить вам кое в чём.

Тут намедни у экрана
Наблюдала вся страна
Как какого-то Ивана
Ищет девушка одна.

И решили мы общиной
Ей, голубушке, помочь.
Есть у нас один мужчина,
Ну её мужик точь в точь!

Некурящий, работящий,
Музыкант – не уркаган.
Словом, самый настоящий
Из Иванов – наш Иван.

Мы писать бы вам едвали
Стали б из-за пустяка!
Наши пальчики устали.
Ждём ответа – тчк.»

Ванька ж с удалью хмельною
Бил балду, в трубу дудел.
Знать не знал, что за спиною
Бабский заговор созрел.

Жить грядущим не умея,
Он с безумством храбреца
Воевал с зелёным змеем
До победного конца!
Безразлично по теченью
Плыл, как отупевший лось,
Соглашаясь на печенье,
Раз уж торта не нашлось.

Службою не тяготился;
И доносы не кропал;
Средь начальников крутился,
Но в холуи не попал!

Не юлил, не пресмыкался,
Хамство молча не сносил.
По приёмам не таскался,
Привилегий не просил.

Пел на разных посиделках,
Заглушая пьяный бред.
Пил из ёмкостей не мелких
Связкам с печенью во вред.

Дни свои Иван наполнил
Множеством ненужных дел.
Это помнил, то – не помнил,
Тут успел, там – не успел.

Даже не дела – делишки
Напридумывал себе.
Стало их уж как-то слишком
Много в Ванькиной судьбе.

Так обычно происходит –
Побеждает канитель –
Если в жизни не находит
Человек  большую цель.

А ещё, какая часто
Приключается напасть:
От любови то несчастной
Тоже в ступор можно впасть.

Ноша чувств неразделённых
Утомительно тяжка.
Где-то, неопределённо,
Как картошки два мешка.

Вот каковская хвороба,
Отравила Ваньке кровь.
Хуже вредного микроба
Несчастливая любовь.
Глубоко сидит заноза,
И чем глубже, тем больней.
Вроде бы и баба с возу,
А лошадке всё трудней.

По ночам Ивану, кстати,
Часто снилась чепуха:
Рая в белоснежном платье
На руках у жениха,

Ложе для молодожёнов
Всё развратное на вид.
Рядом с ним он сам с зажжённой
Свечкою в руках стоит.

И скользят бесстыже тени
По стене на потолок.
Так сказать, судьбы сплетенье
Разнополых рук и ног.

И скрипит вовсю ехидно
Беспардонная кровать…
А Ивану так обидно,
Что пером не описать.

Вдруг, откидывают полог,
Зажигают яркий свет.
Он глядит, а среди голых
На кровати Раи нет.

А сидит, как кактус в вазе,
Налегая на баян,
Исцелованный в экстазе,
В обе щёки – Атаман.

И вокруг него девицы –
До единой в парандже,
Что скрывает только лица,
Остальное – неглиже.

Атаман же, больно прыткий,
Превосходства не тая,
Говорит: «С одной попытки
Отгадаешь где твоя?»

Ванька зрит с надеждой квёлой
На тела. Но вот беда.
Как тут выбрать, Раю голой
Он не видел никогда.
Атаман, мотая чубом,
Искушает, словно змей:
«Сомневаешься – пощупай.
Щупай, щупай, не робей!»

Сколько Ванька не пытался,
Но не мог руки поднять.
Атаман в ответ плевался:
«Что ж ты, Ваня, твою мать…»

В этом случае разбитым
Просыпался наш Иван,
Злился и ворчал: «Иди, ты
К чёрту, подлый Атаман!»

Но последний сон Ивана
Доконал уже совсем.
Он, послушав Атамана,
Стал ощупывать гарем.

Как поддался, непонятно,
Он на эдакий искус,
Но сочтя процесс приятным
Вскорости вошёл во вкус.

Шли гуськом к нему девицы.
Он же с видом знатока
Звонко хлопал ягодицы
И поглаживал бока.

Атаман крутил усищи,
Наблюдая этот срам
И твердил: «Не там ты ищешь,
Друг мой, Ванечка, не там!

Думать надобно не перцем,
Если ты  ля  фам  шереше
Осмотрись-ка лучше в сердцем,
Покопайся-ка в душе»

Утром Ванька встал, побрился,
Скушал с чаем бутерброд.
Водкой не опохмелился
Первый раз за этот год.





Страдание одиннадцатое



Был июль. Жара и мухи.
В морозилке таял лёд.
В городке ходили слухи,
Что Комдив вот-вот уйдёт.

Место, мол, ему сыскали
Генеральское в Москве!
Как его такого взяли
Со снарядом в голове?!

Впрочем, как и не печально,
Но армейский принцип прост:
Чем придурочней начальник,
Тем быстрей карьерный рост.

Тополя бросались пухом,
На болотах торф чадил;
Ванька мало верил слухам,
Слушать сплетни не любил.

Говорят, зазря не станут
Люди всякий вздор нести,
Но от говорильни вянут
Уши, Господи, прости!

Ванька молчуном то не был,
Правда, вот с недавних пор
Всё глядел куда-то в небо,
Не въезжая в разговор.

То совсем не к месту спорил,
Возмущаясь невпопад,
То любому слову вторил,
То молчал, потупив взгляд.

Ваньку, будто, подменили:
Начал бегать по утрам;
Парня больше не манили
Вожделенные сто грамм.

Стал ходить в библиотеку,
Достоевского читать.
Много ль надо человеку,
Чтобы человеком стать.

Силой меряться с судьбою –
Бесполезней дела нет!
Трудно быть самим собою
В пёстром балагане лет!

Он надеялся на чудо.
И, молясь на образок,
Ждал, ужель судьба-иуда
Не потрафит хоть разок.

То ли он молился рьяно,
То ли время подошло.
На неделе для Ивана
Извещеньеце  пришло.

Так, мол, так, а не иначе,
Вас через четыре дня
Ждут на съёмках передачи
Под названием «Жди меня».

Вроде и прочёл не громко
Ванька пару этих строк,
Но о предстоящих съёмках
Вскоре знал весь городок.

Провожали всем «колхозом»,
Как ни как, а всё ж – кумир!
Занялся в тот день извозом
Самолично командир.

Выделил Ивану «Волгу» –
Барской щедрости предел –
Командир без «Волги» долго
Обходиться не умел.

В наше время на машине
Не промчишься с ветерком.
По столичной паутине
Проще двигаться пешком.

Всюду пробки и заторы,
Блеск мигалок, скрежет, вой.
Да на каждом метре воры
С чёрно-белой булавой!

Опоздать не опоздали,
Но приехали впритык.
Ваньке для порядку дали
В меру ощутимый втык.
К месту съёмок проводили
Под пытливый камер взгляд.
И насильно усадили
Непременно в первый ряд.

Вскоре начались и съёмки.
Как обычно, не спеша,
Пару предложений ёмких
Произнёс артист Кваша.

Закипела жизни каша
В телестудии всерьёз.
Вдруг, к нему подходит Маша,
Задаёт ему вопрос.

А кого он, Ваня, ищет?
Для чего сюда пришёл?
Ванька поднапряг умище
И сказал: «Да уж нашёл. –

Он немного посмущался,
Но решил ва-банк пойти –
Я к вам как-то обращался
С просьбой девушку найти.

Ехали мы с нею вместе
В скором поезде на юг.
Я ей был, сказать по чести
Нечто большее, чем друг.

Хоть знакомы мы и мало,
И не очень хорошо…
Если бы она позвала,
Я б за ней в огонь пошёл!

В Судаке ходили в крепость,
Лазили на самый верх.
А потом… всё так нелепо…
Ну, короче, смех и грех

Мне то было не до смеха –
Напрягло житьё моё.
Я был вынужден уехать.
Так и потерял её

Позже  в сыщика играя,
Я не покладая рук,
Начал поиск: имя – Рая,
В детском садике музрук.
Проживает где-то рядом
В Подмосковье, на виду.
Я решил, что буду гадом,
Если Раю не найду!

По всему по Подмосковью
Я свой бренный зад таскал
С долбанной своей любовью…
Лучше бы и не искал.

Словом, как я вам сказал уж,
А быть может, не сказал,
Рая эта вышла замуж
Прямо на моих глазах.

Да к тому же, Рая эта
И не Рая то ничуть,
А, пардон за грубость, Света!
Вот и вся рассказа суть!»

«Да! – затылок потирая,
Произнёс  в ответ Кваша –
Прямо скажем Света-Рая
Эта ваша хороша! –

Он подходит прямо к Ване;
Гробовая тишина. –
Присмотритесь, на экране
Перед вами не она?!»

В белом платье подвенечном,
Нежный облик, тонкий стан…
«Да! Это она, конечно!» –
Соглашается Иван

Эх, была бы сигарета,
Или водочки сто грамм;
А Кваша горланит: «Света!
Присоединяйтесь к нам!»

Ваньке с головой всё хуже,
Будто он попал в дурдом.
Тут выходит Света с мужем,
Да уже и с животом.

Вновь Кваша подходит к Ване,
В камеру косит глазком.
Задаёт вопрос Светлане:
«Этот парень вам знаком?»
«Да уж век его не знать бы!
Этот конченный дебил
Мужу моему на свадьбе
Нос разбил и глаз подбил!»

Ванька поперхнулся вдохом,
Словно сунули в навоз.
В студии же дикий хохот,
Надо думать, что до слёз.

«Продолжаем нашу тему –
Подытожил смех Кваша –
Задали вы нам дилемму,
Будем сообща решать.

Предложить хочу покорно,
Если возражений нет,
Посмотреть один, бесспорно,
Увлекательный сюжет»

На экране та же Света,
Но какая-то не та.
И не так она одета,
И пока без живота.

Вот она за фортепиано;
Дети водят хоровод;
Горемычного Ивана
Бросило без жару в пот.

Дальше зал уже знакомый –
Ванька смотрит не дыша –
Рядом с девушкой весомый
Обстоятельный Кваша.

На экран Иван как глянет,
Обмирает всякий раз,
А девице на экране
Продолжает свой рассказ:

«Папа с мамой мне открыли
Прошлым летом свой секрет –
Что меня удочерили,
А мою сестрёнку нет.

Через месяц захотели
И её удочерить,
Но сестру забрать успели.
Кто, – не стали говорить.
Тайны все обыкновенно
За печатями семью.
Вроде как, сестра к военным
Была отдана в семью.

По таким зацепкам тяжко
Будет отыскать концы,
Но, похоже, мы двойняшки,
Или даже близнецы!

С этим делом безнадёжным
Я решилась к вам прийти.
Помогите, если можно,
Мне сестру мою найти!»

Дали свет. Конец сюжета.
Голос у Кваши хитёр:
«А скажите-ка мне, Света,
Много ли у вас сестёр?»

Света с обалдевшей рожей,
Будто тяпнула с утра,
Отвечает: «Да похоже,
Есть теперь одна сестра…»

А ведущий потирая
Руки, аж напрягся весь:
«Света, между прочим, Рая,
По законам жанра, – здесь! –

Заслонив собой Ивана,
Продолжает палку гнуть –
Не пора ли вам, Светлана,
На сестру свою взглянуть?»

Кто-то вышел, очевидно,
Встречен с радостью большой.
Ваньке ж ничего не видно,
Весь обзор закрыт Квашой.

И досадно, и обидно…
Надо должное отдать –
Ваньке ничего не видно,
Но и Ваньку не видать!

В зале вздохи умиленья,
Зритель счастливо гудит.
А Кваша всё длит томленье
В бедной Ванькиной груди.
Оператор выбирает
Ракурс выгодный спеша,
Выдержав мгновенье, Рае
Задаёт вопрос Кваша:

«Вы тогда на передаче,
Чтоб мне с места не сойти,
Нам подкинули задачу
Кой-кого ещё найти?»

Рая отвечает чинно
Всё по делу без воды:
«Познакомилась с мужчиной,
С человеком молодым.

В поезде. Рисунок странный
Рисовал он на окне.
А зовут его Иваном.
А ещё… он нужен мне!»

Тут Кваша и произносит
Фразу высшей крутизны:
«Ну, Иван, раз Рая просит,
Выходи из-за спины!»

Ванька будто проверяя,
Крадучись, как партизан,
Вышел и воскликнул: «Рая!?»
Рая вскрикнула: «Иван!?»

А потом, как те немые
Молча взглядами клялись…
Параллельные прямые
Всё-таки пересеклись.

И прошла волна по залу.
С беспощадностью свинца
Снайперски слеза пронзала
Беззащитные сердца.

Не осталось равнодушных,
Безразличных не видать.
Нет страданий у бездушных,
А душа должна страдать.

Вот живём мы и не знаем
Об устройстве, о своём,
Что покуда мы страдаем –
Соответственно живём.
Мне же впору за старанье
Испросить стакан вина,
Ведь Ивановы страдания
Все я выстрадал сполна.

Что там с ними было дальше?
Вам отвечу без затей,
Без позёрства и без фальши –
Было всё, как у людей.

В заключении, не скрою,
Как и принято у нас,
Закатили пир горою!
А без пира, что за сказ.

P.S.
С превеликим одолжением,
Чтоб интриге не избыть,
Заявляю – продолжение
Очень даже может быть.

2004-2006
Кубинка Подмосковье – Пушкин Санкт-Петербург