Июль, продрогший и обмякший...

  *    *    * 
Июль, продрогший и обмякший,
застыл в дождливой тишине,
и лишь березовые кляксы
сомкнулись грустью в вышине.

И только кажется, дрожат то
оледеневшие слова.
Они велят брести куда-то
и притворяться, что жива.

Суть в том, что ты в плену созвучий.
Суть в том, что ты стихия сам.
То проплываешь мимо тучей,
то хлещешь градом по глазам.

То в семицветном воплощенье
звенишь в прохладной тишине,
как о тебе стихотворенье –
о солнце, рае и весне.

Мотив давно забытых сказок:
поэт, скиталец и герой
обуглил песней чей-то разум.
Душа рифмоточит тобой.

Когда-то пьяная гадалка
смешала дам и королей.
И ничего уже не жалко.
И только дождь сильней, сильней…

Теряя стыд, теряя гордость,
стою без кожи, без телес.
Стою. И будет мне укором
лишь Тот, Кто Умер и Воскрес.

Мелькают дни, мелькают лица,
а я по-прежнему живу.
А ты… Ты просто мне приснился.
Ты сон. Но больно наяву.

Всех тех, кто ближе и теплее,
подобно звёздному лучу,
мираж становится важнее.
А прочь – нет сил. И не хочу!

Как два бесплотности, друг к другу,
толкает эта сила нас.
Лошадкой загнанной по кругу
в который раз летит Пегас.

Хранитель мой, мой самый светлый,
и не любовник, и не друг,
к тебе берёза тянет ветви
по праву не-сплетённых рук.

И Слова ранящая сила
дрожит берёзовым листом.
Листок молчит о том, что было
вначале Слово, а потом…