Радуга

                корова – это тоже печка,
                но с очень острыми рогами.
                (Анука, "городской взгляд на корову")


 Била лошадь, вдумчиво, копытом.
 У коровы зачесалось вымя.
 Дед Панас – голодным и небритым –
 шёл на выпас, по дороге – вымок
 под дождём, сбивавшим завязь с яблонь.
 Чистотел боролся с молочаем.
 За ногу чертополохом наглым
 был укушен пешеход; – серчая,
 вышел за околицу, где лужи
 превращали тракт разбитый – в небо.

 Полагая, что приметой служит,
 выглядела жалко и нелепо
 волглая трёхцветная корова.
 Дед Панас промолвил: “И-и-и, скотина!” –
 бросив на высоковольтный провод
 взгляд – и подбирая хворостину.
 Звонко шлёпнув ей по голенищу,
 подтолкнул глазастую безмерно
 животину – прочь от ейной пищи,
 уводя от клевера с люцерной.

 Небо наливалось сонной мутью,
 а столбы электропередачи,
 как шмели, жужжали. Почему-то
 пожалев кормилицу, дед начал
 напевать, похлопывая нежно
 по спине и выпуклому крупу,
 миновав колонию успешных
 зеленушек, что расселись кругом
 ведьминым. Какой-то всхожий жёлудь
 становился дубом, забавляя
 малым ростом и упорством – жёлтых
 лютиков лоснящуюся стаю.

 Ворон хрипло каркнул из дубравы.
 Привставал на цыпочки цикорий.
 Луговые вспененные травы
 издали напоминали море,
 где корова стала бригантиной,
 а суровый – кто ты, человече? –
 вёл её, достойно и картинно,
 в гавань. В стойло. В моросящий вечер.

 В это время солнце исхитрилось
 расколоть, спектральными лучами,
 низких туч колеблющийся клирос.
 Семь оттенков – чистых, изначальных –
 вспыхнули, образовав покатый
 путь на небо, словно прорастали
 из стволов триасовых закатов.

 Сквозь доисторические дали
 дед был сам неразличим с коровой:
 волосы – пучками мокрой пакли...
 Та – рогата, он – слегка растроган...
 В каждой шустрой планетарной капле
 в середине дольнего Памира
 отразились – дед Панас с притихшей
 животиной. Воскурялась мирра,
 возносились ангелы и птицы...

 .........................................

 Старый дьяк подумал: “Вот – блаженство!”, –
 выглянув случайно из окошка
 в мир, где смерть, беда, несовершенство...
 И перекрестил – себя и кошку.