Р. М. Рильке - великая ночь

Часто, тебе изумляясь, стоял у окна я подолгу,
не отрываясь, глядел, как завершалось вчера.
Город меня отвергал, и непреклонная местность
меркла, со мной не считаясь. И даже ближние вещи
мне не пытались открыться. И к фонарям переулки
слепо тянулись: в них все мне было чужое.
В доме напротив — лампы сочувственный отсвет,
я потянулся к нему, но тотчас захлопнули ставни.
Тихо. Вдруг в голос заплакал ребенок. Я знал
по соседству
всех матерей (как детей они утешают), и знал я:
плача любого равно безутешны причины.
Или вот голос запел и выхватил из ожиданья
дальнюю долю; или закашлялся громко
полный упрека старик, так, словно плоть его вправе
тихому миру претить. Дальше — пробили часы,
я начал считать слишком поздно, они миновали.
Словно ребенок чужой, которого к играм вдруг
допустили,
но мяч он ловить не умеет, и все эти игры,
в которые смело играют другие, ему незнакомы,
смотрит он, молча — куда? — Так стоял я; и в этот
миг я понял внезапно, что ты мной играешь,
взрослая ночь, изумляя меня. Там, где башни
стыли вдали, где меня обступали
города скрытые судьбы и мне недоступные горы
противостояли, и в теснимой округе
чуждость голодная крала случайные вспышки
всех моих чувств,— там, великая, ты;
и тебя не унизит эта близость ко мне. Дыханье
твое проходит меня. Твоя слитая с далью серьезной
улыбка вместилась в меня.

Январь, 1914


DIE GROSSE NACHT

Oft anstaunt ich dich, stand an gestern begonnenem Fenster,
stand und staunte dich an. Noch war mir die neue
Stadt wie verwehrt, und die un;berredete Landschaft
finsterte hin, als waere ich nicht. Nicht gaben die naechsten
Dinge sich Mueh, mir verstaendlich zu sein. An der Laterne
draengte die Gasse herauf: ich sah, dass sie fremd war.
Drueben — ein Zimmer, mitfuehlbar, geklaert in der Lampe,—
schon nahm ich teil; sie empfandens, schlossen die Laeden.
Stand. Und dann weinte ein Kind. Ich wusste die Muetter
rings in den Hausern, was sie vermoegen,— und wusste
alles Weinens zugleich die untr;oestlichen Gruende.
Oder es sang eine Stimme und reichte ein Stueck weit
aus der Erwartung heraus, oder es hustete unten
voller Vorwurf ein Alter, als ob sein Koerper im Recht sei
wider die mildere Welt. Dann schlug eine Stunde,—
aber ich z;hlte zu spaet, sie fiel mir vorueber.—
Wie ein Knabe, ein fremder, wenn man endlich ihn zul;sst,
doch den Ball nicht f;ngt und keines der Spiele
kann, die die andern so leicht aneinander betreiben,
dasteht und wegschaut,— wohin? —: stand ich und pluetzlich,
dass du umgehst mit mir, spielest, begriff ich, erwachsene
Nacht, und staunte dich an. Wo die T;rme
zuernten, wo abgewendeten Schicksals
eine Stadt mich umstand und nicht zu erratende Berge
wider mich lagen, und im genaeherten Umkreis
hungernde Fremdheit umzog das zufaellige Flackern
meiner Gefuehle —: da war es, du Hohe,
keine Schande fuer dich, dass du mich kanntest. Dein Atem
ging ueber mich. Dein auf weite Ernste verteiltes
Laecheln trat in mich ein.