Честь

Говорящий  «Честь имею!» утверждает, что ему есть за что умереть...

В фильме Оливера Хершбигеля  «Эксперимент» - фильме по-немецки жестком и категоричном, основанном на реальных событиях - мастерски показано, что бывает, когда с человека сползает мишура обыденности. Психологический эксперимент по наблюдению за двумя группами случайно выбранных из толпы добровольцев и помещенных в импровизированную тюрьму-лабораторию заканчивается трагедией: участники настолько вживаются в свои роли надзирателей и заключенных, что эксперимент выходит из-под контроля. Но ведь никто - ни ученые, ни сами добровольцы - в реальной жизни обычные, нормальные люди, - не ожидали, что случайно оказавшись в роли «надзирателей», станут убивать, насиловать и изощренно измываться над такими же, как они, участниками эксперимента. Оказалось, ни общественный статус, ни образование, ни семейное положение не имеет решающего значения, как ведет себя человек в ставших экстремальными условиях - как подлец, или как герой. Благородство или бесчестие - вот границы, между которыми колеблется линия любой человеческой жизни.

                Мракобесие. - Смерч. - Содом.
                Берегите Гнездо и Дом.
                Долг и Верность спустив с цепи,
                Человек молодой - не спи!
                В воротах, как Благая Весть,
                Белым стражем да встанет - Честь.[1]

Вокруг корня «честь» в нашей речи вращается целый ряд понятий. Это и честность, и почёт, почтение, почести, и благочестие. Все эти слова объединяет одно: речь идет о чем-то столь важном, что не может не вызывать почитания, уважения, желания подражать. Человек чести - это не просто тот, кто не лжет, кто держит слово и выполняет обещанное. Говорящий  «Честь имею!» утверждает, что ему есть за что умереть. И то, ради чего он готов отдать жизнь свою, не ограничивается рамками временного земного бытия.

Если внимательнее посмотреть на само слово «честь», то нельзя не заметить: это слово - не утверждение, а вопрос: «Что есть?» И если всегда понятен ответ на вопрос «кто ты?», куда сложнее ответить, что ты есть на самом деле.

Честь - другими словами, это «чтойтость» человека, его сердцевина, порой, даже неведомая для самого обладателя. Конечно, эта сердцевина может быть гнилой, как в неписанных «кодексах чести» преступного или развратного мира; бывает она и не вполне определенной, мятущейся, как в Раскольникове. В любом случае, честь есть та или иная попытка ответить на вопрос о смысле и ценности собственного существования.

Но как трудно сегодня говорить о чести - этом внутреннем страже человеческой души... Ведь зачем дому сторож, если жилище превратилось в проходной двор, в вокзал с нескончаемой суетой и толчеёй чужих мыслей, навязанных желаний, смутных, манящих своей безвестностью ожиданий чего-то другого, нового, свежего... Как сегодня говорить о чести, когда ее втаптывают в грязь уже со школьной скамьи? Разве будет иметь честь тот, кто ей пренебрег, потеряв естественную стыдливость и целомудрие?

С потерей чести, кроме внутреннего хаоса, неизбежно водворяется и безразличное отношение к самому себе и ко всему, что окружает. Какая разница, что и как делать, когда внутри уже давно получено разрешение «на все тяжкие», а совести дан один приказ - молчать!?

                Что ж что честь с нас пооблезла,
                Что ж что совесть в нас смугла...


Но всё-таки прав Конфуций, сказавший, что каждый может стать благородным мужем: нужно только решиться им стать! Ведь честь нельзя отнять, ее можно только потерять: поэтому человека чести можно только уничтожить, но обесчестить уже нельзя, и здесь бессильны даже сильные мира сего со всем богатым арсеналом средств по переломке человеческих судеб:

                Решетка ржавая, спасибо,
                Спасибо, старая тюрьма!
                Такую волю дать могли бы
                Мне только посох да сума.
                Мной не владеют больше вещи,
                Все затемняя и глуша.
                Но солнце, солнце, солнце блещет,
                И громко говорит душа.
                Запоры крепкие, спасибо!
                Спасибо, лезвие штыка!
                Такую мудрость дать могли бы
                Мне только долгие года.
                Не напрягая больше слуха,
                Что б уцелеть в тревоге дня,
                Я слышу все томленье духа
                С Еклезиаста до меня.
                Спасибо, свет коптилки слабый,
                Спасибо, жесткая постель,
                Такую радость дать могла бы
                Мне только детства колыбель.
                Уж я не бьюсь в сетях словесных,
                Ища причин добру и злу,
                Но в ожиданье тайн чудесных
                Надеюсь, верю и люблю.[2]

____________________________________________
[1] М.Цветаева

[2] Александр Александрович Солодовников