Бензин и Дзига Вертов

(из посусеков)

Когда родился Люмьер, он не сразу стал Эйзенштейном, впрочем, и двоюродный брат-близнец у него появился лишь через год, но не в этом дело. Мало кто мог подумать той порой в кого превратится некто, с чьим появлением на свадьбе Голубого ангела с Мэрилин Дитрих наше исспусство назовут Маленьким Болтуном… Техникой цветопередачи же тогда вообще безраздельно владели лишь Клан, да Луи Армстронг.
Среди прочих мутаций в горле Великого Слепого, из чьих ушей выпрыгнули Ол Джолсон, Пиафопресли и прочие перцы джаза, Люмьер-таки поменял цвет своей радуги, превратившись в Чаплина, который замечательнейшим гуталином кожи вполне мог сойти за Шекспира Дездемоныча, но предпочел, после того как Ной узнал его броненосец, а О’Генри из О’ Хайо влез на Арарат и отвернул все краны небесные, превратиться в конструктора немецко-фашистских танков Фердинанда Поршниевича Фольксвагинова.
Но тут первая мировая плавно переросла в русскую революционную яичницу Прокофьева, завтракающего в парижском кафе в одной компании с Димом Донским и с Кариотом. И если Чарли с таким успехом взял в плен ерманского кайзера, то его самого, как подлого оккупантского танкиста в бане окружили утопшие моряки из Кронштадта, чуточек не дожавшие до мятежа, а с ними поповская коза, играющая на баяне. И дурацкий танк с большими усеницами отдали в идиотски-прекрасный мультсериал «Ну, подойди! Я те рыло-то начищу!».
Но неуловимый, как индийский мститель на мотоцикле и неумолимый, как сама судьба человека в облике адского шофера цистерны с нитрой-гли-серина, Чарли быстро сорвал свои интервентские погоны, отдал их пскопскому беляку, а сам записался четвертым в экипаж трех «обитателей времени» британских летающих крепостей, сегодня почему-то застрявших  с битловскими гитарами и стоунзовскими прическами в танке целующегося длинным языком Джина Симмонза и громко спевающего Пола Стенли, тут и собака к ним подписсалась.
Вот только не возьму в толк, откуда? А ну ее, и брать не буду даже…
Теперь надоть объяснить откуда я все же назвал сей сказ «Бянзин и Дзига Ветров». Недамно, то месть дамеча, идучи мимо автозаправочной станции, мимо которой каждый день проезжал раньше на трамвае, а теперя деньги все вышли, пешком хожу, и чувствовал себя большим стариком, больным весенней амурской погодой, зная, что скоро придется высовываться из перчаток, семислойно облепивших меня, и не боявшихся ни чорта, ни бега по полосе препятствий, через рвы и окопы, проползая под колючкой, как ровно демять лет назад из плена по соседству, и не бояться, не бояться ничего, как не трусят все мои перчатки!
Мне нет еще приццати и все мы Рэмбы из первой серии, но я вижу, отчетливо вижу, как встает солнце на срезе, пересекающем плоскостью нашего отражения нематериальное небо. И я лечу по саду имени маркиза Мазоха, там, где любила гулять покойная мама, моя молодость, мое детство, здравствуй, радуга, или, прощай дорога в жолтый кирпич, а, скорее, наоборот…
И еще, при ближнем рассмотрении, я не совсем ослеп, ослап, как на ослюшне старый мерин, когда подойдешь ближе, на самом верху автозаправки написано не «Бензинов Ветер», а (чуть было не написал – «Дзига Вертов»), нет – писано там золотыми буквами «Слава тебе, господи…» последние слова: «…что мы Хузары!» отвалились и упали в бурьян…
Вот, собственно и все что случилось с бензозаправкой через демять лет после того, как он вернулся самоубийцей из плена и глотнул сумасшедшего ветра с Амура, когда начался ледоход.

П. С. В клетке было тесно и холодно по ночам. Голодно по утрам, потому что строптивых не кормили и до смешного не понятно, почему не выводят на оправку – мочиться приходилось в песок, единственный здесь друг заключенного. В него, при удаче, можно было зарыть окурки между шмонами. Правда, мне это было без надобности. А так наша дружба была почти бескорыстной. Прожить еще демять лет, чтобы осознать, что ты никуда из клетки не делся, а тропа отверзтий к Трону Высокому – бред с маргарином и пустой зеленый чай, обычная пища местного населения. Да еще конопелечка-конопелька во всех видах да с привкусом жира бараньего. И обычное развлечение – пускание красного петуха в дом со спящими обитателями. Местный дождик любит потом поссать на пепелище. Пустыня.

Апрель 1995-го