Ваганьково в сентябре 1980

          По просьбе высоцковеда Александра Бабенко
          стихотворение печатается без сокращений.
                Автор


               И что-то, братцы, на меня нашло...
               Влиянье книг, а, может, род болезни:
               Такие мысли в голову полезли -
               Нимб окружил горящее чело!
               Болезнь прошла. Спокойно пью и ем,
               И ложе сна не колется, не жжётся.
               Но если вдруг она опять вернётся -
               Сократом стану иль рехнусь совсем.
               А думал я ( поверят ли друзья?)
               О чуде жизни, чуде появленья...
               Душа познала жажду размышленья.
               Как много их, загадок бытия!
               Бродягой стал, себя не узнаю.
               То в церкви я, то в суете вокзальной...
               И проездной билет универсальный
               Вдруг разбудил фантазию мою.
               ...Спешит, гремя, ваганьковский трамвай.
               Ну что ж, дружок, садись, пока не помер,
               На сей трамвай, на 23 номер,
               И в добрый путь - на кладбище. Гуд бай!

               ...Как юный бог, с подножки соскочил.
               В густой толпе прошёл через ворота.
               Ваганьково! В душе смутилось что-то,
               Как будто я черту переступил.
               Одним плащом прикрытые земным,
               Спят вечным сном художники, поэты...
               Но судьбы их сияют, как кометы,
               И звонко плачет колокол по ним.
               Высоцкий справа. К свежему холму,
               Покрытому цветами, не пробиться.
               Который день прощается столица,
               Который день несут стихи к нему.
               Повсюду - за оградой, на стене,
               Белеют рукописные листочки
               И люди переписывают строчки,
               Талантливые, может, не вполне.
               Врубили маг. Певец под чей-то вскрик,
               Казалось, встал, воскресший над могилой,
               Запев с такой животворящей силой,
               Что даже смерть отпрянула на миг.
               Но голос, раскаленный добела,
               Вдруг оборвался на предельной ноте -
               Милиция, усердная в работе,
               Стальной рукой порядок навела.

               ...Как странно видеть кладбище музеем.
               Печален град крестов и пирамид.
               А мы гуляем дружно по аллеям
               И ужас смерти нас не леденит.
               Спокойны мы. Очки надев на нос,
               Изучим план и ходим по маршруту;
               Святому праху уделив минуту,
               Спешим к другому, не роняя слёз.
               О чём скорбеть? В музеях не скорбят.
               У экспонатов плакать не пристало.
               И бродим мы по кладбищу устало,
               И лики мёртвых уж в глазах рябят.
               Нас остановит генеральский бюст,
               Старинный мрамор, чьи-то барельефы...
               А бедный крест неведомой Манефы
               Не смотрится и не тревожит чувств.
               Что косточки её в земле сырой?
               В цене сейчас учёность, а не чувства.
               Всё меньше тех, кто может без искусства
               Всплакнуть над чьей-то конченной судьбой.
               Ученье - свет, а неученье - тьма.
               Не согласись - и разорвут на части!
               Но чудится порою, что несчастий
               Гораздо больше стало от ума.
               Порой глядишь - на улице весна,
               А наши близорукие детишки
               Уткнулись честно в азбуки и книжки
               И даже ночью, бедным, не до сна.
               Велик прогресс - а лучшие стихи
               Написаны, увы, пером гусиным...
               Парнас померк. Мир стал гнездом осиным.
               Зачем ушли от поля и сохи?
               Зачем ушли от поля и сохи,
               Изобретая атомные бомбы?
               Уж лучше по старинушке - колом бы
               Бока себе чесали петухи.
               Булатный меч и древняя пищаль
               В двадцатый век - музейные игрушки.
               И всё-таки опять важней не пушки,
               А пушкинская светлая печаль.
               Пора народам, распри позабыв,
               В великую семью соединяться;
               Мир, как сапёр, не может ошибаться -
               Таких ошибок не прощает взрыв!
               И если всех пожары обовьют
               И шар земной обуглят, как картофель -
               С ума сойдёт несчастный Мефистофель,
               Увидев вдруг последний наш приют.
               Жизнь - дар любви. Зачем нам вечный бой?
               Ужель не чудо - люди, рыбы, звери?..
               Ужель исчезнет этот светлый терем,
               Зелёный терем с крышей голубой?!

               ...Стою один у мраморной плиты.
               Смешной чудак! Кому толкаешь речи?
               Пусть листья тихо падают на плечи.
               Дай отдохнуть от дум и суеты.
               В канаве тлеют хвойные венки.
               Курится дым. Посвистывают птицы.
               Не верится, что посреди столицы
               Такие существуют уголки.
               Не верится, что сроки так близки,
               Что вместо нас останутся гробницы
               Да некий текст на каменной странице,
               Как долгий след печали и тоски.
               Мы на прицеле времени всегда.
               О, юный бог! Не вечен ты, не вечен;
               На мушку взят и крестиком помечен.
               Жизнь, отсияв, погаснет, как звезда.
               А как нам жить? О чём душой болеть?
               Где светлый рай среди пучин кромешных?
               В одной земле и праведник, и грешник -
               Никто не смог схитрить и уцелеть.
               Пришли из тьмы - и канули во тьму...
               Что стоят наши нищие тревоги?
               На них поставят крест в конце дороги
               И пробубнят: - Мир праху твоему...
               За годом год несется наш трамвай
               По кругу жизни. Вечное движенье!
               Глядит из окон чьё-то поколенье,
               Пока не крикнет Время: - Вылезай!
               Но если так - и к бездне мчимся мы
               В одном вагоне - есть ли смысл толкаться?
               Не лучше ли по-дружески обняться
               И пир устроить, не боясь чумы?
               Ведь не спасут ни деньги, ни чины,
               Ни вся отрава нашей медицины.               
               Махнув рукой на дачи и машины,
               Потребуем рубаху и штаны.
               И миг свободы, светлый, как струя,
               Вольётся в мозг сквозь сомкнутые веки!..
               Спохватимся, да поздно - и навеки
               Уйдём, прозрев, во мрак небытия.
               Никто не в силах повторить судьбу.
               Но, может быть, навек исчезла злоба,
               Когда б воскресли мёртвые из гроба
               И стали жить, как снилось им в гробу.
               Так стоит ли об этом забывать
               И, загребая золотые горы,
               Живых людей - собратьев! - брать за горло
               И заживо душою истлевать?
               Об этом думал наш великий граф.
               Чудил, наверно, с вегетарианством,
               Но роскошь почитал духовным пьянством
               И в этом был непогрешимо прав.
               Нехорошо, живя среди людей,
               Быть их богаче. Мы же не пираты.
               Безнравственны чрезмерные зарплаты,
               Труд должно мерить личностью своей.
               О, если б стал он доблестью души
               И бескорыстной каторгою сладкой!
               Великий грех - погнаться за десяткой
               И променять судьбу на барыши.
               Придёт пора и станешь понимать,
               Что каждая минута - это трата,
               Что тает настоящая "зарплата",
               Какую дали нам отец и мать...
               И снова начинаю думать я
               О жизни нашей, суетной и бренной,
               Такой прекрасной и несовершенной,
               Такой короткой в буднях бытия.

               ...Уж позади и дым, и тишина.
               Брожу в толпе по улицам столицы.
               Куда пойти? Каким богам молиться?
               С кем посидеть за чашею вина?
               Ах, что вино?! Куда сильней вина
               Поэзии божественное зелье:
               "Пылай, камин, в моей пустынной келье.."
               Храни, душа, святые имена!

                октябрь 1980 - апрель 1981г.
                г.Москва