Джексон Зыкин

Зыкин Джексон от станка до плахи
был простой советский человек:
летом и зимой - в одной рубахе,
в неподшитых валенках на снег
выходил и лунными шагами
шёл на вахту сцены трудовой
перед перепередовиками
песни пел, плясал - совсем как свой…
Нет! Он пел - как Бог, плясал - как Сталин.
Переперепередовики
плакали горючими слезами,
глядя из-под каменной руки.
Милиционеры и солдаты,
только лишь стихал последний такт,
трудовые серебро и злато
отдавали Джексону за так.
Комсомолки и передовицы
всё мечтали, штопая носки,
в зыкинских постелях причаститься
экзистенциальныя тоски.
Ведь купаясь в море обожанья,
Джексон Зыкин, трудовой певец,
хоть считался клёвым и кавайным,
негром был. ****ец-****ец-****ец.
Как же славить партию святую
и чистейшие домком, местком, чека,
что в мороз на улице лютует,
грязным черным языком? Тоска
чёрное его снедала тело,
но однажды Зыкин порешил:
стану к Первомаю белым-белым,
потому что Ленин белым был.
Комсомолки (что ж он их не слушал?!)
говорили: “Злые колдуны
чёрную твою запросят душу
за одни лишь белые штаны!
Коммунизм, дружок, врачует мысли,
нам плевать на цвет и форму тел!”
Он смолчал. Лишь сивку-бурку свистнул
и к врачам-фашистам полетел.
Сто ночей они его кроили,
трубки ладили в мозгу и между ног
и хотя, пожалуй, осветлили,
жить как раньше он уже не мог.
Он стал белым, но каким-то зыбким,
злато утекло к врачам на счёт
Зыкин, Зыкин, где твоя улыбка?
Хорошо хоть волга не течёт.
Вот он, вот он, порожденье вуду,
с кожей, как кровавая маца -
где вздохнёт, там зазвучит повсюду
злое ламцадрица-оца-ца,
ковырнет сердца холодной сталью,
веру в коммунизм развеет в дым.
Но при жизни Зыкин был как Сталин.
Помним это. И скорбим. Скорбим.